Приключения вокруг бочки.

Северное лето. Не просто белая, а белая-белая ночь. А знаете ли вы, что вот то, что чванливые питерцы называют «белой ночью», по сравнению с нашей — это как галогенная лампа и сальная свечка! Точно говорю… Вот у нас в Заполярье… да что там — сами знаете!

А сегодня… впрочем, и вчера так было, и, наверное, будет и завтра — и день серый, и ночь такая же…

И тащит, и тащит трудолюбивый ветер, заботливый и суетливый, как начинающий старпом, к нам прямо из «мокрого угла» хмурые, темно серые тучи — с промозглой мрачной моросью, с дождем, со снежной крупой. А то и снегом присыпает — невзирая на календарь. Но так бывает не всегда! И нам достается и яркое солнце, и тепло, и даже — загар. Не сказать, чтобы уж как-то часто… но все же лето!

Не горюй, моя мама, что бледный!

Моих щек не коснулся загар!

И у нас как-то выпало знойное лето!

Я ж все лето на вахте в тот день простоял!

Примерно так оболтусы шутили тогда — сами над собой. Это — по-нашенски!

Зато летом в море есть чему глазу порадоваться — от кораблей был полный аншлаг. И корабли всех классов, и подводные лодки, как большие киты, идут в полигонах с чувством собственного достоинства — предостерегающе размахивая своей желтой «мигалкой» над ограждением рубок. Над нами стрекочут вертолеты, из-за облаков слышны раскаты громов реактивных двигателей самолетов морской авиации. Учения! Надо же показать, чему научились за этот год! И показывали… И эмоции и чувства разные обуревают тобой — если еще и в этот день море не горбатое! Вот такая ностальгия иногда накатывает! Было дело… Когда-то давным-давно.

Глава 1. «На бочке»

По УКВ слышны азартные голоса командиров, вдохновляющие пожелания и эмоциональные взрывы возмущений в соленых, как море, выражениях.

Дивизион МПК, «рабочих лошадок флота», как их называл легендарный бессменный Главком, завершив свои дела, возвращался в родную базу ровным строем кильватерной колоны.

Тут же, походя, один из кораблей «завернули» в точку дозора для несения боевого дежурства. Предстояло встать на одинокую «бочку», болтавшуюся на бриделе у самого входа в длиннющую глубокую губу, где и располагалась бригада кораблей ОВР.

Командир и экипаж были морально готовы к такому повороту дел, но все-таки надеялись, что войдут в базу — хоть на короткое время. Надо было пополнить запасы пресной воды, получить свежий хлеб, то да сё… Да и сгонять бы в магазин за сигаретами и чем-нибудь вкусненьким и особенным, не из приевшегося корабельного рациона — тоже дело не лишнее… Люди на кораблях молодые и о всяком холестерине и избыточном сахаре даже в кошмарном сне не помышляли. Еще… все еще впереди!

Однако, добрый и отзывчивый комбриг решил по-своему… Ворча себе под нос разные нелицеприятные пожелания бестолковому и бессердечному начальству, командир корабля Коля Жеребчиков скомандовал вахтенному офицеру и развернул «свою загнанную лошадку» на курс к той самой бочке, известной ему до каждой царапины. И вообще — не бочка это а ДОЗК-13, так вот называлось это пристанище дозорного корабля. Удобно, конечно: раз — ты уже врубил главные и летишь через 15 минут, куда надо, туда, где чего-то «горит». По-военному! А то по-ка-а еще выползут, раскачиваясь, собратья из жерла узкости, а мы уже работаем… Или нас уже утопили — мрачно добавил Жеребчиков к своим же измышлениям.

Все прошло как обычно. С минимумом маневров и телодвижений встали на бочку, закрепив конец «серьгой». В случае чего достаточно просто отдать конец с борта и дать задний ход, быстро-быстро выбирая его на вьюшку, а там давай себе полный ход и иди, куда надо, да. А сколько стоять, зачем стоять…. Да так, на всякий «а вдруг». Пока этих самых «а вдруг» было мало… Так на то и дежурство, чтобы «не вдруг».

Но — все серьезно и все — без игрушек… Минеры заряжали свои РБУ «полным числом бомб», комендоры вывесили красный флажок на орудии — снаряды, мол, на линии заряжания… Вращался «лопух» РЛС, «глухари» вовсю пищали гидролокатором — демонстрировали свою работу.

Кстати, проверить бы надо, боевое дежурство есть боевое дежурство, это не действие, а состояние, и никто не скажет вам, обойдется ли сегодня просто учениями или чего поинтересней будет? Оно — на всякий случай, а случаи бывают такие, что… а за нарушение правил боевого дежурства в УК есть статьи и по каждой из них — от трех лет. Жеребчиков уже сам себе язык отбил, напоминая об этом своей ОВР-овской бесшабашной братии.

Вот здесь командир вздрогнул и оглянулся по сторонам в поисках подходящего куска дерева. Он решил, что фанерный ящик, где сигнальщики хранили запасные флаги, и лакированная доска на его крышке вполне подойдут. Стараясь быть незамеченным, трижды постучал по дереву — чтобы не сглазить. А то… да ну его на фиг! И украдкой сплюнул через левое плечо.

Помощник расписывал вахту по-якорному, инструктировал штурмана, вахтенных офицеров.

Приближалось святое время обеда и «адмиральского часа» Из вентиляционных грибков даже на ходовом вкусно пахло жареным мясом и луком. Да так, что голодный желудок громко и недовольно заурчал… В суете и переживаниях утра он как-то даже забыл о привычных и даже обязательных чаях и бутербродах. Вот, поди ж ты — бывает и такое!

«Собаку бы съел!» — подумал Жеребчиков, еще раз вслушался в себя и честно добавил: «вместе с будкой»! А тут как раз принесли пробу прямо на ходовой — сподобились в кои-то веки. Распустились, подзабыли… А сам виноват — давно надо было изодрать пома с садизмом, а уж он-то и до остальных доберется… со своим пионерским задором-то!

Зазвенели звонки колокола громкого боя — «Боевая тревога». Командир объявил, что корабль заступил на боевое дежурство, дал команду сделать соответствующие записи в журналы. Статус службы да и самого корабля менялся…

Ну, вот и все — все штатные мероприятия выполнены, время пошло, но как-то не спеша, спотыкаясь о каждую цифру на циферблате и как будто останавливаясь поговорить с ней. Сколько еще этого дежурства — спроси у моря! Или у комбрига… с тем же успехом!

А дома сейчас… Нет, об этом лучше не думать! И ведь надо же — всего-то полчаса среднего хода… Старая загадка: «Дом видишь, а домой не попадешь? Что это?». На флоте ответ известный и единственный: — ОВРа! Ну, именно тут дом-то не увидишь, но теоретически… два колена губы да с километр старой, но свежелатаной, с месяц назад, дороги меж сопок… Нет, все-таки иду на обед, это самая реальная радость на текущий момент — заключил командир могучей дежурной боевой единицы.

Но тут комбриг все-таки вспомнил о дозорном МПК и проявил заботу, загрузив на борт разъездного катера свежий хлеб, картошку и мясо, о чем оперативный и оповестил Жеребчикова. «Во счастья-то подвалит!» — саркастически огрызнулся в микрофон Николай, влив в эту фразу, по своему мнению, весь накопившийся яд.

После ужина помощник разрешил экипажу порыбачить с борта — надо дать народу отдохнуть. А что может быть лучше рыбалки, когда все внимание сосредоточено на ожидании поклевки, когда рыба дернет наживку или блесну? И тогда все мысли о службе, о покраске корабля и о всякой другой ереси спокойно идут к чертовой матери, понемногу прихватывая вместе с собой накопившиеся стрессы. Это у тех, кто о них знает…

Ветер — тишь, море — гладь, видимость — отсюда и аж туда… сто на сто, как говаривали сигнальщики. И теплынь! И у нас бывает лето! Только вот угораздило с бочкой. Так и простоишь рядом с ней, и как раз всё лето!

Чуть севернее и мористее, у Заячьих островов, просматривался силуэт пограничного корабля.

«Хоть не одни даром мучаемся!» — удовлетворенно заметил командир и несколько повеселел. Если тебе хреново, а кому-то еще тоже, а, может быть, еще и хуже, то на сердце как-то теплеет.

— Ага! — заметили и там метаморфозу с одинокой бочкой, и их командир вступил в разговор с Жеребчиковым в закрытой связи. Так, ни о чем, обстановка, погода, планы, сроки, док, ЗИП, то да сё…

Но через некоторое время командира потребовал на связь оперативный и сказал, что у него две новости для Жеребчикова — и обе хорошие. Первая — к дозорной точке уже идет катер с горячим хлебом и свежим мясом, а вторая — на неопределенный период ПСКР заходит в базу на пополнение запасов и для профилактики кое-каких вовремя подломавшхся механизмов, и обязанности по охране рубежей и ключи от замка морской госграницы отдает Жеребчикову.

— Все ясно? Вопросы? — спросил далекий оперативный сквозь хрипы старого динамика.

— А почему это хорошая новость? — удивился Николай.

— Так ты же становишься полновластным хозяином большого куска границы о-о-огромной страны! — издевательски хмыкнули «с того конца» радиоволны.

— Уроды, садюги, мать вашу! — сказал Жеребчиков заткнувшемуся динамику. Впрочем, без особого энтузиазма и изобретательности. Так, дежурное ругательство — оперативный, конечно, виноват тут меньше всего. Фортуна такая! Нагрешил где-то! Только вот где, интересно? Месяц почти с мостика не слезаю! Видно, ТАМ (он глянул в высокое небо), свои критерии и счетчики…

Но, тем не менее, Жеребчиков тут же построил на ходовом посту всех рулевых сигнальщиков и изодрал их с садизмом. Чтобы знали… а что они… а бдительность это…

Бодро и весело, на полном ходу рванулся ко входу в длиннющую губу довольный «погранец», как его злорадно еще называли рыбаки, «зеленая собака» — за вредность и дотошность. Раздались свистки «захождения», и корабли обменялись положенными приветствиями — с салютом флагами. Бобровский довольно отметил, что сигнальщикам тренировки не прошли даром, у погранцов дело вышло чуть хуже.

— Ага! Ишь как рванули, бурун — выше юта! Довольные, как слон в сезон дождей! — завистливо сказал штурман. Ему-то предстояло торчать в этой самой «точке» еще как минимум неделю, а там как Бог комбригу на душу положит… а что положит? Найдет что!

Тут из-за мыска с финским названием выполз, весь в чаду от своих старых дизелей и белом пару от их треснувших «холодильников», небольшой катер и уверенно взял курс на бочку.

— А вот и наш хлеб едет! — заключил помощник, и началось: — Сигнальщик, «добро» с левого борта… шкафутовые… расходное подразделение… — рычала ГГС по верхней палубе.

Тем временем катерок подбежал и сразу уверенно ткнулся в предусмотрительно вываленные кранцы, аккуратно оплетенные сезалем. Матросы этого рейдового «подкидыша» ловко подали концы на борт корабля.

«В такой момент чувствуешь даже какое-то удовлетворение!» — подумал капитан-лейтенант Жеребчиков, глядя на болтающийся под бортом катерок: «Все-таки мой корабль хоть кого-то, но больше!» и хмыкнул.

Матросы корабля и катера стали передавать друг другу мешки с хлебом и другим продовольствием, коробки с фильмами.

Тут на палубу легко перепрыгнул заместитель командира по политической части с соседнего корабля с тощим пластиковым портфелем-«дипломатом» в руке. По выражению его лица не было видно, что он хотя бы как-то был рад увидеть экипаж «братского» корабля.

— Вот, к вам на период дежурства прикомандировали! — по-фрондерски умышленно игнорируя установленную форму доклада сказал он, здороваясь за руку с Жеребчиковым.

— Ага, поздравляю тебя и себя, приписной, значится! Давно не виделись! — буркнул тот в тон «командировочному». У обоих настроение соответствовало моменту и вспышке любви к окружающим не способствовало.

— Прислали б водки лучше! — насмешливо приветствовал его помощник, старший лейтенант Дмитрий Бобровский, избитой фразой из древнего кинофильма.

— А пошел ты! — беззлобно парировал гость.

— Что, Серега, поймали? — «сочувственно» спросил его командир. Их «собственный» штатный зам находился на какой-то учебе, а дозор это все-таки боевое дежурство… оно обязывает… на всякий случай. Короче, Васильцева, только что вернувшегося с «морей» на своем корабле и предвкушавшего некоторые береговые мирные радости, поймали на самом выходе с дивизиона и привлекли.

— Сам виноват! — не унимался Бобровский. — Надо было, избегая недреманный взгляд командования, передвигаться короткими перебежками, используя складки местности и естественные укрытия! Как учили в школе… А ты… а ты — расслабился, а у нас сам знаешь, как только расслабишься — так сразу и… Как написано на танковых воротах? «Североморец, не щелкай клювом!»

— Ага, конечно, но некоторых шибко умных отловили вместе с кораблем прямо в море и привязали к бочке, чтобы, значит, не утекли куда подальше!

— А куда же мы денемся от всей службы берегового наблюдения?

А час назад в здании штаба, окна которого выходили (как будто специально) на единственную дорогу между причалами и поселком, в кабинете капитана 2 ранга Брюханова шла задушевная беседа

— Ты пойми, Сергей Константинович, — проникновенно увещевал «отловленного» Васильцева краснолицый начальник политотдела, — у тебя все равно жена в отпуске, а у Маринцева она вот-вот родит, одну не оставишь, когда Куликов приедет — это еще вопрос, Нешевелин грызет гранит науки на классах, Крымцеву надо хоть раз за три года в отпуск летом попасть… А я с Жеребчиковым договорюсь — тебе лучший прием и даже баню прямо в море организуют! — пообещал капитан 2 ранга.

Васильцев промолчал, а про себя подумал: «Вот с Колей Жеребчиковым я и так договорюсь, без тебя, благодетель! Конечно, добрый дядя — отправил все политотдельских бездельников в летние отпуска, сам за всех остался амбразуры закрывать, «Александр Матросов» нашелся с широкой грудью! Тудыт его в ёперный театр! Еще бы, политотдельские отпуск в любое другое время, кроме июля, воспринимают как личное оскорбление или даже наказание за тяжкое преступления! А мы, сирые, мать иху…» А в слух сказал: — Мне бы в «деревню», сигарет закупить, выкурили всего в море орлы наши, до последней!

— Да пожалуйста — вон мой «Уазик» стоит с обормотом Зинкиным, который там сидит прокладкой между рулем и сиденьем и читает какой-то бред, пусть сгоняет в магазин и тебя на причал прямо к катеру закинет!

— Ага, чтобы я не исхитрился и не сбежал!

— Куда?

— А в госпиталь, например! Ну, это я так! Разрешите идти?

— Идите! — сказал мудрый начпо, а про себя подумал: «И тебе, родной,  всего того же самого!». Будучи офицером с большим опытом службы на всех ее ступенях, он-то точно знал, какие убийственные пожелания шлет ему прямо сейчас Сергей Васильцев, осыпанный прахом собственных разбитых надежд.

«Плавали — знаем! Хорошо еще, что нет в нем силы мистической, у записного-то атеиста! А то… одной диареей бы не обойтись после всего вот этого!» Тут начпо довольно хмыкнул и потянулся, освобождаясь от некоторой стылой боли в области крестца. Кабинет начальника тоже место повышенного риска, а для подчиненных так особенно!

«А что делать — надо!» — усмехнулся он своим мыслям и, довольный ходом событий, опять устроился в старом, добром, уютном кожаном кресле. Потом подтянул к себе стопку еще не разобранных служебных телеграмм, вчитался в первую из них, удивленно присвистнул и изобретательно, со знанием дела, выругался, что-то подчеркнув красным фломастером — для будущей работы.

Не только начпо, оказывается, удивлял своих офицеров, были и у него начальники, которые удивляли и его самого…

Выйдя из кабинета начпо, расстроенный Васильцев решил завернуть к политотдельцу Сане Мигунову, стрельнуть сигаретку и заодно обругать его начальника, надеясь на сочувствие и солидарность. Толкнув дверь, он увидел как Мигунов, разложив на двух столах какие-то таблицы, щелкает кнопками на здоровенном калькуляторе и вписывает в квадратики таблиц какие-то цифры.

Указав взглядом на открытую пачку «Ленинграда» и получив разрешающий кивок от Сани, Сергей вытащил из нее сигарету и с удовольствие понюхал табак.

С курением надобно повременить – курить в кабинетах комбриг запрещал строго-настрого, а ослушников бил чем ни попадя – рублем, приказом и отпуском зимой… Однако схватить сигарету и сбежать это неприлично, поэтому надо было ляпнуть пару фраз для светской беседы с политотдельцем. Авось и комсомолец сгодится как-нибудь да на что-нибудь… На безлюдье и комсомолец человек!

– И какую такую стратегическую мысль ты загоняешь в гранит, ваяя сию таблицу? – витиевато загнул Васильцев свой светский вопрос.

– Да тут из «управы» телегу кинули – дай им там разную статистику: национальности там, коммунисты-комсомольцы, рабочие-колхозники-служащие, десятиклассники, студенты и всякое такое… в процентах, в промилях и в абсолюте …

– И когда надо-то? – поинтересовался корабельный замполит.

– Вчера! – буркнул Мигунов. — А телега только сегодня пришла!

 –Н-да-а-а! Как обычно! – посочувствовал Сергей коллеге, а про себя подумал: «И точно как у вас – школа  одна, и кормушка тоже одна!

– Ай, да ничего, справимся! Палуба-подволок-калькулятор! И интерполируем….

– Вот фигню просят – фигню даем! – беспечно отмахнулся Саня и вновь погрузился в цифровую бездну.

Пожав плечами, Васильцев пошел к «Уазику», на ходу размышляя: «А вот интересно, те, кто пытается анализировать и прогнозировать, знают, что они получают заведомую фигню? И на каком уровне недостоверность данных превышает все мыслимые пределы? Да уж, фигню просят – фигню даём! Не хотите фигню – не просите ничего с бухты-барахты! Или вообще – ничего не просите! Сами вон сидите и пишите, не сходя с места… Немного стоят такие диссертации, материал для которых собирает наша управа. А потом будут удивляться лет через двадцать: наврала, мол, что-то наша социология!»

Вот так Сергей Васильцев и «загремел» на дежурство, прошвырнувшись на потрепанном, второго срока службы «русском джипе» по поселку, заглянув в магазины и к себе домой, прихватив свежие рубашки, блок сигарет «БТ» и курево попроще  для бойцов, пригодится. Затем в машину всунули и пару банок с новыми кинофильмами, полученных «по блату» на кинобазе под честное слово. Свои люди, сочтемся!

Он был вправе рассчитывать на благодарность со стороны экипажа и офицеров, которые уже заездили вдоль и поперек имевшиеся в запасе собственные фильмы. Знакомая история! Сергею же как-то, случайно, но не упустив случая, что важно, удалось «прикормить» работников кинобазы и закрепить на себя положительный рефлекс. Вот теперь все только что поступившие новые фильмы его экипаж смотрел в числе первых. В два счета лихой автоковбой Зинкин подбросил на дивизион, прямо под борт загружающемуся «подкидышу» — разъездному рейдовому катеру, который целыми днями мотался по гавани, на береговые посты и «подкидывал» кого-то или чего-то по необходимости, наматывая десятки миль на свой лаг.

Место это называлось «Там, где кончается асфальт». Когда-то ни финнам, ни немцам чего-то не хватило, чтобы соединить поселок и топливный причал. А у наших за последующие полвека, видимо, всё то же − недосуг… Так и осталось это место у причалов дивизиона без асфальта, только голая пыльная галька.

— Ну, ты и гоняешь! — упрекнул Васильцев водителя.

— А что? Ни ВАИ, ни ГАИ здесь нет даже близко! — оправдывался Зинкин. Мысль о том, что люди медленно и аккуратно ездят по каким-то другим причинам, кроме как опасаясь служителей этих почтенных организаций, даже не посещала его стриженную «под ноль» голову. Попался он как-то комбригу не в добрый час и до сих пор сверкал лысиной.

— Вот попрут тебя с шоферов — я тебя к себе заберу и отдам в трюмные. То-то научишься «родину любить», — пообещал ему Васильцев, прощаясь. Через несколько минут «подкидыш» трижды звонко вскрикнул, дал задний ход, развернулся и рванул к дозорному кораблю.

 Глава 2 Дозорные будни

— Дима! — обратился Васильцев к «пому», склонившемуся над прокладочным столом. — Ты вахты уже расписал? Ставь меня на «собаку», или с четырех. Люблю бдеть ночью, а с утра ты и без меня личный состав займешь-замучаешь, пока я хрючить после вахты буду. А уж после обеда или вечером я буду грузить память и извлекать сознательность.

— Угу — согласно буркнул тот и добавил: — Вполне резонно! Кроме вахт и политзанятий ничем тебя не грузим.

Бобровский несколько отвлекся, рисуя на планшете сектора допустимых пеленгов, которые должны были контролировать вахтенные офицеры в свое время. И делая пометки в своей потрепанной записной книжке.

— Если вдруг понесет… — но тут же сам себе возразил: — Ага! Сейчас! Вместе с бриделем… Но — положено!

— Чего ты такой злой сегодня? С ножа что ли покормили? — поинтересовался командир.

— Будешь тут злой… вообще — верно, надо, даже упав мордой в…, искать хоть что-то светлое!

— Слова не мальчика, но мужа! — одобрил Жеребчиков.

На юте свободные от вахты матросы, мичманы и офицеры ловили рыбу прямо с борта. И не без успеха — камбузный лагун заполнен больше, чем на половину. Разнокалиберная треска, приличные красные окуни и даже несколько зубаток среднего размера. Оказывается, шло соревнование между «маслопупами» и «рогатыми». Причем не в пользу «механических сил». Ревнивый механик, появившийся из каюты с замасленной ветошью, которой он вытирал руки, узнав, что его питомцы проигрывают, прекратил рыбалку и выдал каждому из рыбаков свое персональное задание с объемом работ и временем доклада.

— Да!!! У Михалыча не забалуешь! Не умеют его «отличники» рыбу ловить, так может хоть что-то другое получится… — ехидничал замполит и спросил у Жеребчикова:

— Разве можно вытереть руки от масла масляной же тряпкой?

— Ты знаешь, у Сергея Михайловича иногда получается — он вроде бы усредняет уровень замасленности поверхностей…

— А-а-а! — понятливо протянул Васильцев. — А я-то думаю…

— Прямо Хазановы!!! — удивленно развел руками механик. — Вот пошли бы лучше в кают-компанию «козла» забить! Все польза хоть какая-то! Слушай, «варяжский гость», котел-то сейчас прямо запускают, но на всё-про-всё — полчаса! Мыться будете на форсаже!

— А нашему «меху» всегда даже воды жалко! — сказал Бобровский.

— И снега зимой тоже! — подтвердил Жеребчиков.

— Но-но! Святое не трожь!

Так, в обычной рутине «по-якорному», во взаимных подначках прошел вечер. Новые фильмы, которые притащил с собой Васильцев, пришлись кстати. А кино в море — это, братцы, был процесс!

Была на вооружении такая киноустановка «Украина» с 16-миллиметровой пленкой, был «кинокрут» с допуском и удостоверением, были фильмы — на 60% черно-белые, сухая пленка часто рвалась… и «кинокрут» получал в свой адрес все словесные конструкции местных юмористов, соревнующихся между собой в остроумии, пока он ее клеил. А то из-за перепадов в корабельной сети лампы вдруг делали «Бденц!» и гасли. На то у зама был запас, добытый всеми правдами и — часто — неправдами. «Шило», как эквивалент свободно-бутылируемой валюты, решал и эти проблемы, а как же! Бывали неисправности и посложнее, тогда весь экипаж объединялся в борьбе с нею, и лучшие «черепа»-умы экипажа получали возможность отличиться!

А фильмы достать? Сколько было в гарнизоне копий хорошего фильма? (И в те времена хорошие фильмы тоже были редкостью). Одна, ну две! А кораблей и всяких рот? Как минимум десятка три! Вот то-то! Отсюда и важный статус кинокрута! Да еще почти свободное увольнение два раза в неделю  за фильмами в город, где можно было прикупить для «братвы» что-то вкусное или что-то нужное. А вы говорите! Сейчас-то  сунуть в пасть ДВД-шнику компашку с пиратскими фильмами — ни ума, ни фантазии не нужно. Тут любой сгодится! Вот отсюда и статус! Да раньше просмотр фильма — событие и процесс, а сейчас фильм посмотреть как воды испить, было бы желание… все-таки с развитием прогресса от нас кое-что важное и человеческое безвозвратно уходит… Даже вкус кино… Когда что-то становится легкодоступным и избыточным, все теряет свою остроту и сладость… уходит что-то… закон всемирной энтропии!

А пока и матросы, и мичманы, и офицеры смотрели себе спокойно фильм в одном из кубриков и смеялись — в который раз! — над приключениями его героев. Потом, прямо с разгона, пошел новый фильм — сладкое на десерт!

Командир корабля Николай Жеребчиков сел в своей каюте у открытого иллюминатора, включил старенький вентилятор и сидя читал в «Роман-газете» «Битву железных канцлеров» Пикуля. Было непривычно жарко — настежь распахнутый пуанколавр на системе вентиляции гнал в каюту теплый воздух с запахом гретого железа и горячего масла.

Большой толстый серый корабельный кот Шкипер с пушистой шубкой, серого мышастого окраса лежал у него на коленях и громко урчал, довольный лаской и сытостью — только что опустошил мисочку отварной рыбы.

Суровая мужская дружба! А в их отношениях были времена и похуже… А вы не знаете эту историю? Ну как же?

 Глава 3 Жеребчиков и Шкипер.

Начальник штаба дивизиона Эдуард Геннадьевич Нивин, уезжая в академию, подарил Жеребчикову свою домашнюю канарейку вместе с шикарной клеткой.

Говорят, она еще и пела когда-то, но, видимо, обладала снобизмом и скверным характером и просто никак не хотела петь новому хозяину и его друзьям в простой корабельной каюте.

Отнести канарейку домой было пока нельзя: во-первых, был еще «кобелиный сезон», и жена с сыном еще не прибыла в Загрядье с любимых ею Югов, а, во-вторых, она вовсе не радовалась перспективе кормить желтенькую птицу и особенно чистить за ней клетку. Так и жила эта птичка, чистый «лимон на ножках», в клетке над командирским столом. Нет, понятно, в период высоких посещений клетку прятали в пост к «шаману» или еще куда — начальники бы не поняли. Но большей частью…

И вечерами, при свете настольной лампы, Коля Жеребчиков курил папиросы «Казбек», выпуская дым кольцами, рядом с ним устраивался кот Шкипер, в отличие от наглой птицы искренне любивший своего командира и лишь его признававший хозяином, и они вместе — Коля, Шкипер и канарейка коротали вечером редкое свободное время. В море доставалось от качки и коту, и птице, но все терпели друг друга. До поры, до времени… Клетку, понятное дело, чистил не Жеребчиков (еще чего!), а приборщик каюты, тот же корабельный «шаман»-СПС. Кота тоже кормили вестовые, но иногда и сам Коля — в знак особой признательности.

Бывало, что Николай хвастался друзьям и знакомым, как дружат Шкипер и птичка. Действительно, как только появлялся Шкипер, канарейка начинала метаться по клетке, вскрикивать. «Радуется!» — восхищался Жеребчиков. «Да нет, пятый угол в круглой клетке ищет!» — возражал мудрый замполит Володя Нешевелин. Он-то знал — работа с личным составом, пусть пока и недолгая, напрочь отучила давать своим наблюдениям светлые прогнозы. Тут не ошибешься! Кроме того, политработник почему-то находил много общего в поведении матросов и в повадках этих шкодливых и вороватых домашних животных в красивых меховых пушистых шубках. Чем ближе узнаешь людей, тем больше нравятся… даже коты! Так можно сказать, переиначивая известный афоризм.

А кот всегда устраивался перед клеткой и смотрел своими желтыми глазищами на прыгающую по клетке птичку. Он даже когда спал, то одним своим желтым глазом, не мигая, подсматривал за канарейкой. Контролировал!

— Смотрите, как он ее любит! — хвастался командир.

— Ага! Только думает, что без перьев она будет лучше и вкуснее! — опять ехидничал замполит. И накаркал, злыдень!

Хитрый котяра, используя богатый корабельный опыт, научивший его открывать разные двери и ящики, даже крючки на дверцах шкафа на камбузе сбрасывать умел, ворюга записной, смотрел и смотрел на птицу и людей и делал кое-какие выводы. Кстати, Шкипер умел даже открыть кран в умывальнике, когда хотел пить. Вот закрывать его он не умел или не хотел, и Жеребчиков, бывало, сидел в море без воды, которая вытекала напрочь из бака-накопителя. Но терпел, что взять с полосатого обормота?

Так вот, улучив момент, кот все-таки сумел открыть нехитрую защелку на клетке, а уж распахнуть дверцу и достать оттуда птицу… короче, когда Жеребчиков открыл дверь каюты и вошел туда, там были только довольный Шкипер и кучка желтых перьев. Кровь бросилась командиру в голову, он схватил своего пушистого друга, так надругавшегося над его верой в торжествующую любовь, и выбросил в иллюминатор.

Как он потом страдал! Как материл свою вспыльчивость! Точно говорят, что гнев — кратковременное безумие! Но поздно пить «Боржоми», когда почки уже отвалились!

Когда Коля, одумавшись, успокоившись — хищник есть хищник, пусть и комнатный, но работа у него такая… решил спасать бедолагу, он кинулся на верхнюю палубу, но нигде-нигде не было следов его друга Шкипера, певшего ему вечерами такие уютные песни… Утонуло в холодной воде бедное животное, преданное любимым хозяином! Совесть злой крысой грызла очерствевшую душу командира.

— Если совесть мучает, значит она все-таки есть у командира! Странно! — злорадно заключал Бобровский. Оставаясь на борту корабля старшим пять дней в неделю из семи, он оч-че-нь сомневался в наличие у своего отца-командира этого самого рудиментарного органа — совести или души, как кому нравится.

Забегая вперед, справедливости ради скажу, что, став командиром корабля и наконец-то обзаведшись молодой женой, Дима Бобровский очень любил ходить на сход при любой возможности и совсем разлюбил свою уютную каюту. Сначала было именно так. И тогда старпом его сидел на корабле по шесть дней. Дима совестью вовсе не мучился, считая, что уж он-то свое полностью «отсидел»… А вот когда у него появился маленький ребенок, Дима делал добрые жесты, щедро отпуская старпома на берег — и два, и три раза, даже  было четыре! А для чего, понятно? Всё верно, чтобы самому наконец спокойно поспать… Целую ночь, часов шесть подряд — такое счастье! У кого были маленькие дети, родившиеся в период корабельной службы, тот поймет. Но вот это все будет потом, года через три, а пока…

А тут вдруг Коля Жеребчиков, обходя свой «крейсер» в ночное время и озирая его командирским оком, вдруг как-то увидел… призрак кота Шкипера, который прошмыгнул из двери камбуза прямо в матросский кубрик.

«Да, загрызли меня муки совести, поделом, однако, усталость, опять же!» - подумал он. Человек-то он был не злой, а злые поступки совершал, только оправдываясь своим суровым статусом. Это помогало побеждать некий внутренний психологический дискомфорт, свойственный порядочному человеку, нарушившему моральные нормы, привитые еще в детстве гуманным воспитанием.

Пошел Жеребчиков к себе в каюту, там он некоторое время смотрел то на аптечку, то на сейф. Но Коля плохо умел выбирать — это была его вечная проблема!

Поэтому он сначала накапал себе в рюмку корвалола, разбавил водой и хлопнул ее залпом. Затем открыл сейф, достал оттуда слегка початую бутылку «Самтреста» и лимон.

«Вот зараза, если в него спички воткнуть — точь-в-точь канарейка будет!» — опять его посетили мрачные мысли. Налив себе рюмку до краев, отрезав острым водолазным ножом дольку лимона, он привычно наполнил еще одну посудину и предложил ее портрету Главкома на переборке. В одиночку пить — фи, полный моветон, господа офицеры! Заслуженный адмирал сделал вид, что не заметил щедрого жеста хозяина каюты и даже не вздрогнул. Зато у командира от запаха и вида коньяка и лимона, уже выделилась слюна вожделения.

— Ну, как хочешь! — пожал плечами Жеребчиков, отсалютовал флотоводцу изящной рюмкой, искрившийся в свете лампы, хлопнув обе посудины последовательно, не поморщившись. Потом, закусив аппетитным лимончиком в сахаре, разделся и плюхнулся в койку.

Что сработало — лекарство или коньяк, но заснул он сразу же, прямо как убитый, лишь только голова коснулась подушки. А ночью ему сквозь сон показалось, что по коридору мягко простучали кошачьи лапки, и кто-то скребся в дверь и при этом знакомо мяукал.

Коля не считал себя сумасшедшим, поэтому следующим же днем обыскал корабль с пристрастием. Безрезультатно! Нет! Он, конечно, нашел у бойцов кучу изувеченной под ДМБ-овый стиль формы, две «ничьих» бутылки портвейна в одном из трюмов, в хитром укрытии у одного из шпангоутов. В мире все повторяется, но молодые оболтусы пока этого не знают! Нашел еще кое-чего, но ни кота, ни его следов не было! Значит — дело нечистое!

Он поделился тревогами с Нешевелиным, которого уважал как специалиста по людским проблемам, предварительно взяв с него слово о гробовом молчании.

 — Бывает! — вопреки ожидания командира, поддержал его страхи замполит. — Кошки — это вообще особые животные. Во многих культурах считается, что они якобы наблюдают за нами и потом ТАМ, — офицер ткнул пальцем куда-то вверх, — кому-то что-то докладывают. А кто кота убьет — на того могут свалиться всякие несчастье и даже на его детей — соответственно по мужской и женской линии… Поэтому, очень не здОрово это, и с котами лучше бы дружить…

Тут Жеребчиков вздрогнул, а вслух неуверенно сказал, больше самому себе, чем Нешевелину: — Ерунда все это, предрассудки и суеверие с ересью, вот!

— Ерунда! — охотно согласился с ним замполит. — Только почему-то одну и ту же ерунду писали и древние египтяне, и китайцы, и дагоны… где-то в Африке. Темный народ был!

— Да, ерунда! — совсем уже неуверенно повторил Коля Жеребчиков с тоской в голосе.

Понятное дело, замполит не был суеверен, во всяком случае, до такой степени, но пошпынять командира было надо — тоже мне, великий безраздельный тиран отдельно взятого корабля! Пусть помучается! Да и про кота Шкипера он уже кое-что знал – работа такая! Только не говорил командиру, тоже возмущенный его жестоким поступком по отношению к корабельному тигру.

А через некоторое время все выяснилось: в тот недобрый вечер матросы, случайно оказавшиеся на палубе, моментально выловили Шкипера «экологическим сачком», отмыли в горячей воде с мылом и шампунем от нефтяной пленки, которой было полно у причалов, высушили, накормили мясом, отпоили теплым молоком и долго прятали от офицеров, скрывали своего любимца, люто обидевшись на командира.

И, наконец, они встретились — на таком, извините, «крейсере» не встретиться просто невозможно! Коля обрадовано схватил кота и прижал к кителю, потащил к себе в каюту, на ходу приказал вестовым притащить туда кусочки свежего мяса с камбуза, сам налил коту его любимой сгущенки. Была у Шкипера такая вот слабость-причуда!

Кот сделал вид, что забыл подлый поступок командира, Жеребчиков же всегда помнил об этом, и Шкипер теперь катался как сыр в масле. В смысле — всегда имел сгущенку, мясо и рыбу, от чего неприлично поправился и весил килограммов восемь, если не больше… Совесть у Жеребчикова все-таки была, ныла, и ее надо было заткнуть! Кстати, с гибелью глупой птицы исчез и мотив для будущего скандала с женой. Хитрый котяра невольно избавил своего хозяина от необходимости выяснять с женой — кто, собственно, в доме хозяин?

— Все к лучшему! — говорил Николай, гладя кота и почесывая у него за ушком и шерсть под мордочкой. И лишь иногда упрекал: — И зачем же ты, Шкипер, сволочь такая, канарейку-то слопал? Хорошая птичка была, безобидная! Гадила только много! «Шаман» наш до сих пор, верно, радуется ее безвременной кончине!

Шкипер отвечал хозяину что-то невнятное на своем кошачьем языке. Наверное: «Мур! Ну что, хозяин, с меня взять? Инстинкты, блин, одолели, рефлексы безусловные…. — ну хищник я несознательный! Мур!»

Однако, это не мешало росту взаимопонимания и укреплению мужской солидарности. Вот и сегодня, когда уже прошло больше года тому, он тоже привычно спрашивал Шкипера о злосчастной птичке, и кот опять привычно же мурлыкал ему что-то в ответ…

© Илин Ф.