Если мы говорим о мрачном провале постсоветской эпохи, всё более отчётливо угрожающем "тёмными веками 2.0.", то должны понимать, что в этой эпохе кризис форм законности (в организации производства) наложился на куда более глубокий, метафизический кризис религии.
Жизнь можно организовать "по уму" - это технический вопрос. Если люди ХОТЯТ организовать жизнь по уму - тогда это вопрос технологий. Сколько произвести благ, чтобы всем хватило, как пресечь деструктивную деятельность маргиналов - это всё вопросы важные, но за пределы области техники они не выходят. Если я очень хочу построить автомобиль, но не умею - я могу научится. Для этого есть преподаватели, учебники, программы обучения, то есть искреннее желание обретёт себя в знании самореализации.
Гораздо важнее вопрос другой: что заставляет человека ХОТЕТЬ разумной жизни, что порождает само желание выйти из кровавого содома, откуда вообще такая мысль (выйти) возникает в человеческой голове? Ведь на планете живут тысячи разных видов живых существ, в аду взаимного пожирания - и никакой из них не думает преобразовать свою - весьма мучительную и болезненную жизнь - во что-то более разумное, чем "мать-природа" слепо нарезала...
В постсоветском обществе со Зверя в человеке одновременно сняли как внешний, принудительный регулятор поведения (советский закон), так и внутренний, духовный (веру в Смысл Жизни). А что удивляться, если после такого Зверь развернулся во всём ужасе?
Ему и общество в уши льёт, что надо максимально наращивать личные доходы, и сам себе, изнутри, он говорит то же самое. В итоге рождается людоед, который и сам очень доволен собой, восхищён своей «эффективностью», и обществом воспринимается как «властитель дум» и «кумир поколения». Снаружи его не стыдят, а хвалят за «умение жить», но попытались бы устыдить – не смогли бы.
Даже если человек вначале сохраняет «факультативно» некоторые сверх-зоологические миссии – постепенно он избавляется от них по причине дефицита энергии для конкуренции. Интенсивность борьбы животных за куш постоянно возрастает, отвлекать силы на что-то «потустороннее» становится уже не просто нежелательно, а смертельно опасно. Зоомахия (звериная борьба) требует от участника 24 часа думать только об уничтожении конкурентов.
Если же он при этом займётся строительством библиотек или теоретической философией – он превратится в «однорукого боксёра». Слабого противника такой, может, и одной рукой уложит, но с сильным обречён.
Это и есть «накопление энтропии» в её социальном изводе: процесс удаления из быта всего, что есть в нем над-зоологического. Предоставленная самой себе (без управления высшим разумом) система всегда стремится к наиболее вероятному своему состоянию, которое в то же время и самое примитивное её состояние. По этой причине брошенный дом обрушится и превратится в кучу обломков, по этой же причине брошенное общество перестанет быть обществом и озвереет в прямом, буквальном смысле слова.
Добыча счастья для элемента системы, враждебного другим элементам, слагающим систему – неизбежно приводит к разрушению (утилизации) системы в целом. Жук-древоточец жрёт брус не для того, чтобы дом рухнул, а просто чтобы нажраться; но, питаясь брусом, он (сам о том и не подозревая) вызовет обвал дома. Вполне возможно, что под обломками и самого жука раздавит, но это уже никому не интересно…
+++
Так может ли при этом быть счастливое завтра у страны, взятой в целом? Давайте зайдём с другой стороны. Живут в саванне два льва, Мумба и Юмба. Они равным образом убивают антилоп, так, что может возникнуть впечатление «войны с антилопами», которую ведёт «львиный народ». Но одинаковая враждебность к антилопам не делают Мумбу и Юмбу одним народом. Независимо от антилоп общего счастья у них быть не может.
Если победит Мумба, то он не только убьёт Юмбу, но всех львят Юмбы передушит. И наоборот: львы – они такие. Кажущийся парадокс в том, что пока антилоп много – взаимная ненависть Мумбы и Юмбы не так активно проявляется. Но по мере «победы» «львиного народа» - то есть с уменьшением поголовья истребляемых антилоп – взаимная ненависть «победителей» друг к другу обречена возрастать.
Чем меньше антилоп – тем отчаяннее борьба между Мумбой и Юмбой. Нечто подобное мы видим и в конфликте колонизаторов. Колонизаторы одной рукой истребляют народы мира – а другой умудряются истреблять друг друга. Конкуренция между народами не исключает конкуренции между личностями в капиталистическом (т.е. животном, естественном в своей зоологии) обществе. С одной стороны, США и Европа ВМЕСТЕ напали на Россию, но с другой – мы же видим, что между ними происходит! Завалить добычу, антилопу или буйвола – только половина вопроса. А другая половина – кто именно будет жрать убоину? А кого отгонят более сильные звери?
Господствуя над всей планетой, США умудрились ВНУТРИ своей всемирной метрополии нагромоздить «ржавый пояс», очаги невообразимой для гегемона, массовой бедности и даже нищеты. Потому что лев Мумба не любит не только антилоп, но и Юмбу он тоже не любит! Лев Мумба, даже когда он говорит, что охотится ради «львиного народа» - на самом деле всегда охотится только для себя. У него нет и не может быть друзей: только добыча, или полезные идиоты, как одноразовый инструмент реализации своих эгоистичных планов. Иногда – если скучно – он пригреет несколько падальщиков для компании… Но это неточно. И нетипично для Мумбы.
+++
Вопрос гораздо шире и глубже тех корявых постановок, которые делал для него (самокритично скажем, не очень умный) СССР. Вопрос в конечном счёте сводится к сущности жизни, к тому, как мы понимаем сам феномен жизни на Земле.
-Или мы понимаем биологическую жизнь, как колыбель Разума, как нечто, обязанное перетекать в Ноосферу.
-Или же мы понимаем жизнь лишь как «способ существования белковых тел».
Во втором случае всё сводится к бессмысленному и беспощадному взаимному пожиранию этих «белковых тел», которые другого «свобода существования» своей плоти не имеют. А для краткости называется «капитализмом» (хотя мы не устаём подчёркивать, что термин выбран не очень удачно, и сути дела не отражает).
Не только у Спенсера и Мальтуса, но даже уже и у Дарвина социал-дарвинизм раскрывает логику эволюции живого, как заложенный в биосферу часовой механизм самоуничтожения.
Никакой иной логики у эволюции по Дарвину нет. Белковые тела пожирают друг друга, а эволюция помогает им это делать всё более и более эффективно, отбирая средства уничтожения всё более и более совершенные. Обостряются когти, клыки и мысли, разрастается главное орудие охоты – мозг. И совершенно очевидно, что в этой логике должно однажды возникнуть средство полного, тотального уничтожения жизни. Если его пока нет (хотя оно уже есть) – то только потому, что эволюция не успела его сформировать. Дебилы с каменными топорами не могут уничтожить род человеческий не потому, что плохо стараются (они очень стараются), а просто потому что у них с такими орудиями уничтожения технически ещё не получается. Но эволюция снова и снова отбирает самый эффективный механизм «борьбы за существование», который диалектически оказывается орудием борьбы с существованием.
А значит, на вершине эволюции по Дарвину неизбежно (лишь вопрос времени) появится такое «белковое тело», которое уничтожит все белковые тела настоящим образом. Как ни думай, как ни прикидывай – но слепая и случайная эволюция живого никакого иного итога иметь не может! Хищников отбирают по эффективности, они всё более и более эффективны… И чем это может быть завершено?! Подумайте сами…
Вот и получается, что дарвинизм – это учение об эволюции, как о механизме самоуничтожения, изначально заложенном в процессе формирования живой природы. Она случайно и бессмысленно возникает на мёртвой планете, и потом долго, упорно, инстинктивно пытается «вернуть планету к норме», уничтожив саму себя. Больше-то некому!
Потому что для атеизма вечная норма – только смерть. А любая форма или проявление жизни – временная аномалия. Так замыкается круг.
Давайте же увидим смысл нашей жизни в том, чтобы не дать его замкнуть!
А. Леонидов, команда ЭиМ
Оценили 10 человек
14 кармы