«ЧУДЕН ИОРДАН ПРИ ТИХОЙ ПОГОДЕ…»

РАССКАЗ НА ОСНОВЕ РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЙ[1]

Журнаглист, работник елевидения, литературный и всего прочего критик, пейсатель, непримиримая и нигде неприменимая «совесть нации» (какой – он из вежливости не уточнял) Леонид Овцебыков когда-то вёл популярную, к нашему всеобщему стыду, передачу «Нахер ли?».

Этот сакраментальный вопрос он адресовал всем телезрителям в начале и конце каждого выпуска, что придавало циклу связность, единство и призвано было вызвать в русском народе чувство острой вины за своё существование: действительно, думал рядовой сантехник Потапов в фантазиях Овцебыкова – нахер ли мне жить? ! Вот ведь как велик человек всё мне изложил – ни к чему я в этом мире, нахер меня…

Но что-то пошло не так, и условный сантехник Потапов не испытал обжигающей вины за гнусный факт собственного зачатия необрезанными родителями, что, как широко известно в узких кругах, «Б-гу и природе противно».

Поссорившись с правительством, и не вернув вложенных в него миллиардов, Овцебыков уехал ждать раскаяния лишившихся его русских в Израиль, который для «новой литературы» примерно то же, чем для советской было дачное Переделкино. Эдакий садовый загородный кооператив, куда уезжают на выходные все известные в Эрэфии литераторы. А какие туда не выходные не ездят – те и неизвестные…

В Израиле, либеральном Переделкино, Овцебыков жил относительно скромно, по крайней мере не обжирался так, как на малой родине, когда его пару раз в году клали в реанимацию от обжорства, а мировые СМИ били тревогу: великого Овцебыкова опять травили газом! Умалчивая, что газом травила Овцебыкова ресторанная обслуга, и при этом только его собственным, кишечным… Зачем мировым СМИ такие мелкие детали? Газ был? Был. Распёрло пузо так, что с трудом откачали? Да. Остальное несущественно…

В Израиле борец с икрой Овцебыков уже так не объедался – чтобы не подвести гостеприимное руководство, да и средств уже таких, как в России, не имел: там-то осетровую икру рубал половником, впихивая его враз в свой на славу разработанный рот, а здесь только ложкой, и даже не всегда столовой…

Для поддержания штанов и поправки бюджета поправившийся от регулярных злодейских отравлений на малой родине Овцебыков каждый год собирал на берегу Иордана, на ресторанной террасе с пальмами и беломраморными перилами, презентацию одной и той же книги. Каждый раз он называл её «новой, свежей», и ему как бы верили. И даже покупали билеты на презентацию – «каждый раз, как в первый»…

Овцебыков выкрикивал в соцсетях бодро и как бы умно:

- Жду всех неравнодушных! Наша борьба продолжается! Нахер ли: наша эра! Постыдность России с древнейших времён до конца ХХ века! Денег нет, но вы держитесь, Грета Тунберг, кремлёвские покемоны, вороновирус - и другие явления, события, люди, определившие день вчерашний и день сегодняшний — обо всём этом рассказывается в новом томе «Нахер ли? »…

Чтобы приходили охотнее, Овцебыков раздавал интервью коллегам-иноагентам и записывал видео в кружочки для своих соцсетей, в которых неустанно разоблачал бесстыдство и бессовестность оставшихся в живых в России бывших сограждан…

Но и на старуху бывает проруха. В очередной раз презентуя очередной тираж старой книги «Нахер ли? », Овцебыков поссорился со своим старым помощником (он вообще был человеком очень вздорным – имеется в виду не помощник) и нанял нового, молодого, из местных, русскоязычных израильтян.

- Тебя как звать?

- Лёва…

- Ну, хорошо, Лёва, вот тебе тридцать шекелей, езжай в типографию «Бен Гурион», забери там мой тираж! Будем гостям раздавать, с автографами!

И Лёва, очень гордясь, что оказался волей судеб возле такой исторической личности – поехал за тиражом. Но оскормился по недостатку опыта: недосмотрел. То есть книгу-то он привёз, и даже на столиках разложил, но теперь…

… Теперь Лёва чувствовал, как его сердце колотится, словно испуганная птица, запертая в клетке. Пять минут! Всего пять жалких минут отделяли его от катастрофы, масштабы которой он не мог даже представить. Пот катился по вискам, а руки противно дрожали.

Сегодняшний день должен был стать триумфом Леонида Овцебыкова, столпа либеральной мысли, громогласного критика режима, и, по совместительству, его, Лёвы, несносного босса. Презентация его новой, нашумевшей книги “Россия с косой” – событие, которого ждали с нетерпением. Билеты стоимостью 85 долларов улетели, как горячие пирожки.

В зале собрался весь цвет либеральной интеллигенции: писатели, журналисты, режиссеры, политики, сливки общества, люди, привыкшие к безупречности и гладкому течению событий.

И вот, весь этот отполированный бомонд сейчас сидел в ожидании, потягивал шампанское и предвкушал интеллектуальный пир.

Но вместо пира их ждал откровенный конфуз. И виной тому – злосчастная типография. Усталые рабочие, еле державшиеся на ногах после ночной смены, напортачили с обложками.

Вместо того, чтобы обернуть ими книги, они по ошибке надели их на… ежедневники! Обычные, ничем не примечательные блокноты с линованными страницами!

И что хуже всего, по толщине и формату блокноты для записей идеально совпадали с книгой Овцебыкова. Теперь, под глянцевыми обложками с интригующим названием “Россия с косой” и фамилией Овцебыкова, лежали стопки пустых блокнотов!

Лёва с ужасом смотрел на эти стопки. Заменить книги уже было невозможно. Люди начали занимать свои места, оживленно переговариваясь и бросая взгляды на сцену.

Скоро Овцебыков, с сияющей овощной улыбкой победителя-вегетарианца, появится из-за кулис, начнет раздавать “шедевр”, подписывать и с удовольствием выслушивать комплименты. А потом… Потом наступит полная и беспросветная ж**а…

Представить реакцию босса на то, что он будет подписывать не книгу, а ежедневник, было страшно. Лёва знал вспыльчивый и непредсказуемый характер Овцебыкова. Он всего натерпелся за эти несколько месяцев работы на него. За малейшую оплошность Лёву обливали помоями язвенной критики, и попросту оскорблений. А за такой провал, как сегодня, Овцебыков его просто убьет!

Лёва недавно устроился на эту работу. Мечта стать частью команды известного журналиста быстро разбилась о скалы его капризности и вздорности. Каждое утро он просыпался с мыслью о том, как бы не навлечь на себя гнев босса. И вот сегодня, в этот самый важный день, когда все должно было пройти идеально, ему приходилось наблюдать за катастрофой, в которой он был абсолютно бессилен.

Руки Лёвы дрожали сильнее. Он чувствовал, что вот-вот свалится в обморок. Он закрыл глаза, пытаясь хоть на секунду успокоиться. Но тщетно. В голове звучали лишь слова Овцебыкова: «Ты бездарь! Ты ничего не умеешь! Зачем ты вообще здесь работаешь? ! »

Вот уже заиграла торжественная музыка. Зал замер в ожидании. Лёва посмотрел на сцену и увидел, как из-за кулис выходит Леонид Овцебыков, сияющий и довольный. Он улыбался, махал рукой и направлялся к столу, где лежали стопки “его” книг. Лёва готов был провалиться сквозь землю.

Он знал, что сейчас начнется. Секунды тикали молотком по наковальне, и Лёва ждал своего приговора.

Солнце, уже не палящее, а ласково-золотое, клонилось к горизонту, окрашивая небо в нежные оттенки персикового и лавандового. Терраса ресторана, расположенная на высоком берегу, казалась райским уголком, откуда открывался захватывающий вид на реку Иордан. Спокойные воды, отражая последние лучи дня, неспешно несли свои священные воды, напоминая о вечности. По берегам, как изумрудное кружево, раскинулась щедрая субэкваториальная растительность – пальмы, кипарисы, пышные кустарники, создавая идиллический пейзаж.

На просторной террасе, словно амфитеатр, были расставлены столы, накрытые белоснежными скатертями. Посуда сверкала, отражая закатное солнце, создавая атмосферу праздника и изысканности. У дальней стены возвышалась небольшая трибуна, украшенная цветами, с установленным микрофоном, готовым передать голос оратора. Аромат свежеприготовленной еды смешивался с легким ветерком, доносящим запахи цветущих садов.

Гости, собравшиеся на террасе, представляли собой пеструю картину: бизнесмены в легких костюмах, дамы в элегантных платьях, журналисты, писатели, политики, все они – сливки общества, собранные здесь по особому случаю. Разговоры велись приглушенно, сопровождаясь легким звоном бокалов, создавая атмосферу расслабленного, но вместе с тем, наэлектризованного ожидания. Обслуживающий персонал, вежливый и незаметный, скользил между столами, наполняя бокалы прохладным вином и принося изысканные закуски. Меню поражало своим разнообразием: свежие морепродукты, нежное мясо, ароматные овощи и фрукты – все, что могло удовлетворить самый взыскательный вкус.

И вот, наконец, под аплодисменты и приглушенные восклицания, на трибуну поднялся Леонид Овцебыков. Он, как всегда, был безупречен: дорогой костюм, уверенная походка, легкая улыбка на лице. Он поприветствовал публику, раздал несколько шутливых комплиментов и начал свою речь. Голос его звучал ровно и уверенно, акустика была прекрасной, каждое слово долетало до слушателей. Он говорил о высоких материях, о свободе, о демократии, о будущем России, его речь была эмоциональной и убедительной. Гости внимали каждому его слову, кивали головами, аплодировали в нужных местах, полностью погрузившись в обаяние и харизму оратора.

Всё казалось безупречным: великолепный вид на реку Иордан, щедрая природа, изысканная кухня, вежливая обслуга и харизматичный оратор. Но что-то, еле уловимое, не давало покоя. В этой идиллической картине была какая-то червоточинка, еле заметная трещина, которая портила всю безупречность.

Дело было не в виде, не в еде, и даже не в Овцебыкове. Дело было в атмосфере. Она была слишком… выхолощенной. В ней не было жизни, не было искренности, не было настоящего. Всё казалось слишком правильным, слишком выверенным, слишком искусственным. Улыбки были натянутыми, аплодисменты – дежурными, комплименты – пустыми. Слова Овцебыкова, какими бы красивыми и убедительными они ни казались, словно не доходили до сердец слушателей, оставаясь лишь красивой риторикой.

В глазах гостей не было живого огня, подлинного интереса, никакого желания понять и услышать. А чего им слушать, когда они убеждены, что всё на свете уже знают лучше всех, и в учится в таком положении чему угодно – только себя портить… Они походили на марионеток, послушно выполняющих свою роль в этом тщательно срежиссированном спектакле. И эта искусственность, эта театральность, пронизывающая каждую деталь, и была той червоточинкой, которая портила всю идиллию, и вызывала у наблюдателя острое чувство дискомфорта и тревоги. Вся эта красота казалась лишь блестящей оберткой, скрывающей под собой какую-то пустоту.

- Это война – вещал Леонид - против самой России, против её настоящего и против её будущего, её перспектив, и даже против её прошлого... Обесценены или вовсе уничтожены результаты мучительного движения во втором русском капитализме" от пресловутых 90-х…

- Всё, что так дорого обошлось… - рассказывал Леонид всем желающим его слушать, добавляя, что оставшиеся в России россияне увлечены "какими-то имперскими химерами, на которые уже давно нет сил… Осознание этого является особенно важным для коллективного разума россиян. В связи с чувством коллективной вины…

Закончил свой спич (даже Лёва, хоть и недавно работал, слышал это, слово в слово, уже семь раз), Овцебыков насладился аплодисментами, и перешёл к раздаче автографов. Лёва сжался в ожидании страшного конфуза, но…

Минута шла за минутой. Автографы раздавались широкими росчерками… Даже мазками… Не будем уточнять, чего…

Лёва не мог поверить своим глазам. Он ждал грозы, урагана, апокалипсиса, но вместо этого всё шло, как по маслу. Овцебыков произносил свою речь с той же уверенностью и пафосом, как будто в руках держал не пустую оболочку, а великий труд, меняющий мир. Бомонд аплодировал, как дрессированные тюлени, ловя каждое слово и интонацию своего кумира. Шел и шёл поток автографов, а Лёва ждал скандала. Вот сейчас, думал он, кто-нибудь откроет книгу, увидит линованные страницы и поднимет крик. Ну или хотя бы, твою мать, удивится! Спросит – а где в книге текст? Это так задумано? Перфоманс такой – или что?

Но ничего подобного не произошло. VIP-гости, как послушные овечки, подходили к столу, протягивали “книги” и благоговейно ждали автографа. Лёва заметил, что никто не открывает книгу дальше форзаца. Там, конечно, была пустота, но ведь и не линовка! И это, оказывается, было очень удобно для автографа. Овцебыков, с присущей ему театральностью, размашисто подписывал белые листы, на ходу приговаривая дежурные фразы благодарности. “Спасибо за поддержку”, “Читайте с удовольствием”, “Рад нашей встрече”. Он чувствовал себя триумфатором, и никто, кажется, не собирался лишать его этого ощущения.

Лёва, понемногу отходя от первого шока, начал анализировать ситуацию. Он наблюдал за происходящим и его удивляло то, как умело и легко общество готово принимать видимость за реальность. Были автор, благословляющий своих последователей, и якобы благодарные читатели, готовые возносить на пьедестал любой его жест, любую букву, даже если они вели в никуда. Были автографы на удобном для них форзаце, которые никто не собирался ни читать, ни перечитывать. Было всё, кроме самой книги. Вернее, вместо книги были обычные линованные блокноты, и никто, ни единый человек не обратил на это внимания!

И вот тут Лёву охватил леденящий ужас, который был намного страшнее того, что он испытывал вначале. Сначала он боялся гнева Овцебыкова, а теперь он боялся чего-то большего, чего-то непонятного, что таилось за масками этого сборища. Он присмотрелся внимательнее. Светские улыбки были безупречны, выверены до миллиметра. Но в глазах не было ни капли живого огонька, ни искры любопытства, ни тени сомнения. Они улыбались, кивали, говорили благодарности, но казались при этом… пустыми. Их лица были безупречными масками, и Лёва вдруг понял, что за ними, за этими дорогими костюмами и украшениями, за безукоризненными манерами и изысканной речью, ничего нет.

Он почувствовал, как по спине пробежал ледяной холодок. Лица, которые еще недавно казались ему лицами умных и образованных людей, теперь напоминали маски венецианского карнавала, надетые на пустые болванки. И эта пустота, эта мертвенность, казались ему намного страшнее и опаснее гнева Овцебыкова.

Вдруг он понял: они пришли не за книгой, не за знанием, не за идеями. Они пришли за ритуалом. За тем, чтобы быть частью “правильной” тусовки, за тем, чтобы поставить галочку в своем списке “важных” мероприятий, за тем, чтобы показать свою принадлежность к касте “избранных”. И неважно, что вместо книги они получали обычный блокнот. Главное – суперобложка с фамилией “Овцебыков” и его автограф на форзаце. Главное – видимость, форма, ритуал. Содержание – совершенно неважно.

Лёва посмотрел на Овцебыкова, который продолжал раздавать автографы, с той же уверенностью и беспечностью. Он тоже был частью этого ритуала, такой же маской на подмостках абсурдного театра, и кажется, ничего не замечал.

В этот момент Лёва почувствовал себя не просто в ужасе, а в какой-то зловещей, сюрреалистической реальности. Он понял, что оказался в мире, где ценности перевернуты с ног на голову, где видимость важнее сути, где пустые маски правят бал. И этот мир его пугал, пугал до глубины души. Ему хотелось бежать отсюда, бежать как можно дальше, подальше от этого мертвенного бомонда, но его ноги словно приросли к полу. Он застыл, как парализованный, наблюдая за тем, как беспросветная тьма медленно поглощает всё вокруг, под покровом светских улыбок…

… И всё же подлог обнаружил один старик аристократичного вида. Потомок первой волны эмиграции, он по-русски говорил с акцентом, но чувствовал всё ещё по русски. Старик в чёрном костюме гробовщика листал ежедневник, и линованные пустые страницы шуршали под его пальцами, как деньги. 

- Тоже заметил? - прозвучал тихий голос старика. Лёва вздрогнул, и смущенно кивнул. Он не ожидал, что кто-то еще заметит подлог, и тем более, что этот кто-то будет так явно и спокойно на него реагировать.

- Чего? - спросил Лёва, стараясь скрыть волнение.

- Что под суперобложкой нет книги? - глаза старика были наполнены печальной иронией.

- Это мой косяк! - Лёва неловко улыбнулся и повинился. - Я помощник Овцебыкова…

- Сочувствую! - старик кивнул, словно знал все наперед. - Ну и влетит же тебе, когда обнаружат!

- Тоже этого боюсь, - честно признался Лёва, чувствуя, как внутри все похолодело.

- А не бойся! - старик успокаивающе покачал головой. - Они не обнаружат. Будь уверен, ни один из этих светлоликих и рукопожатых книгу своего якобы кумира никогда не откроет…”

Лёва изумленно смотрел на старика, пытаясь понять его странную уверенность. “Но почему? ! ”

- Да потому что все они - животные, - с подкупающей простотой констатировал старик. - Холёные животные, откормленные, привыкшие жрать ананасы и рябчиков, икру и фуа-гру… Но сколько свинью не корми апельсинами - она человеком не станет… Вот и эти тоже… Животные не умеют читать… А главное не хотят.

- А Овцебыков? - спросил Лёва, испытывая некое разочарование. Если все они такие, то и Овцебыков ничем от них не отличается?

- Этот тоже. Думаешь, он сам пишет? Знаешь, что значит выражение “бригада литературных негров”? - старик лукаво усмехнулся.

- Догадываюсь… - Лёва невольно вспомнил о том, как редко видел Овцебыкова за работой, и как часто он жаловался на усталость от написания книги.

- Но неужели он ни разу не откроет… - Лёва все еще надеялся на какую-то случайность, которая могла бы принести катастрофу.

- Думаю, что нет, - твердо сказал старик. - Деньги от спонсоров своего паскудства он уже получил, как цирковой медведь кусочек сахару от дрессировщика… А больше его в этой жизни - как и всех их, этих вот - ничего не волнует…

Слова старика оглушили Лёву. Он почувствовал, как мир вокруг него словно распался на куски, и все, во что он верил, оказалось ложью. И не только он – никто из этих “образованных” людей, из “лидеров мнений” не замечает, что ему продали вместо книги линованный блокнот.

Старик, заметив его растерянность, мягко положил руку ему на плечо.

- Не расстраивайся, юноша, ты еще молод. У тебя есть шанс увидеть этот мир таким, какой он есть на самом деле, а не таким, каким его хотят видеть эти животные и их хозяева. Главное - не дай им себя обмануть. А с этой суетой… Поверь мне, скоро все забудется. Завтра утром все они будут жрать свой фуа-гра и хвалить новое платьишко какой-нибудь светской львицы…

Лёва посмотрел на старика, понимая печальную истину, с которой теперь ему придется жить. И теперь куда больше барских истерик Овцебыкова он стал бояться этого зоологического, в пятнах леопардовых шкур, и леопардовой же плотоядности, мира «светлоликих и рукопожатых», друг другом «общепризнанных», который его, оказывается, окружал. Если ты привёз вместо книги блокноты в суперобложке книги, а этого никто не заметил - жизнь уже никогда не будет прежней…

А. Леонидов, команда ЭиМ

[1] Беглый телепаскудник Л. Парфенов из года в год, в одном и том же Дубае приглашает всех желающих на презентацию одной и той же «совершенно новой книги» («Намедни. Наша эра. 2016−2020». ). Каждый раз он уверяет, что книга будет новой, но презентует всё время старую. И никто из «светлоликих рукопожатых» релокантов этого даже не заметил (по крайней мере, публично).