КАК МЫ ЗАБИРАЛИ ДЕТЕЙ ИЗ СЕМЬИ. СОЦИАЛЬНАЯ СЛУЖБА. 1

В этот день на обследование СОПовских семей (семей, находящихся в социально опасном положении) мы выехали в следующем составе: Марина – заведующая отделением профилактики безнадзорности несовершеннолетних, Лариса – психолог этого же отделения, Ирина Петровна – инспектор ПДН (капитан полиции), я – психолог отделения срочной социальной помощи и Асхат Шамильевич – водитель нашей газельки. По намеченному плану мы намеревались обследовать три семьи, проживающие в двух деревнях. Район у нас сельский, простирается 120 км с севера на юг и 60 км с запада на восток, и очень много времени уходит на переезды между деревнями. Периодически мы проводим обследования условий проживания детей в семьях, находящихся под социальным патронажем (постоянным наблюдением). Первая семья на нашем пути – это 15-летняя Эндже и её родители. Проживают в восьмиквартирном одноэтажном деревянном доме добрежневской постройки. В квартиру пошли я и Марина. Лариса с инспектором ПДН пошли в другую квартиру по другим вопросам. В доме подъезда нет. Каждая квартира имеет своё крыльцо и выход на улицу. Предварительная информация: родители Эндже пьют беспробудно, нигде не работают. Сама Эндже попала в поле зрения социальной службы из-за попытки суицида (слава богу, неудачной), наглоталась каких-то таблеток. Скорая приехала быстро. Но эта история была уже несколько месяцев назад. Встретила нас Эндже. Тихая, скромная. Мы прошли в квартиру. Хотя слово квартира для этого жилища было как то громко. Прихожая – она же кухня. Дальше - комната, она же гостиная и спальня. Дверей между ними нет, только проём. Когда стоишь посреди кухни, видишь и всю комнату. Там два дивана. На одном спит папа, без признаков жизни. На другом – мама, тоже пьянющая, но глаза приоткрыла и стала потихоньку ворчать. По регламенту мы должны посмотреть есть ли у ребёнка необходимая мебель, уголок, где она спит, делает уроки и проводит досуг, есть ли у ребенка необходимая одежда по сезону, чем ребёнок питается, санитарное состояние жилого помещения. Всё это проводится с согласия жильцов, но настойчиво.

Помещение находилось в очень запущенном состоянии: стены и полы грязные, всюду разбросаны какие-то тряпки и коробки. Спальное место Эндже, с её слов, то, на котором сейчас лежит её отец. Стол, на котором она делает уроки, был заставлен всяким грязным и пыльным хозяйственным скарбом. Я спросил разрешение посмотреть содержимое холодильника. Девочка грустно так улыбнулась: «Смотрите, если хотите, но нам уже 4 месяца, как свет отключили за неуплату». То есть холодильник был пустой и уже давно. «А что же ты ешь?». Она показала полиэтиленовый мешочек в котором были макароны (или рожки) примерно на одну порцию. Как раз собиралась готовить себе еду перед нашим приходом. Про одежду мы заморачиваться не стали, так как было лето. Мама уже приняла вертикальное положение и тужилась взять ситуацию под контроль. Марина взяла на себя общение с мамой и папой, который тоже пытался встать, а я с Эндже вышел на улицу. Мне нужно было максимально её разговорить, чтобы понять, где самое больное место этой семьи и что можно сделать, и вообще можно ли что-нибудь сделать. По первым же движениям и фразам родителей было видно, что мама – тоталитарный глава семьи, а папа – как отец Настеньки из фильма «Морозко» («Молчу, молчу»), только спившийся полностью.

С Эндже разговор получился. У неё достаточно грамотная речь. Видно, что человек читает более или менее серьёзную литературу. Учится без троек. Мечтает после школы поступить на юридический и потом работать в правоохранительных органах. Разговорилась и по поводу попытки суицида. Рассказала, что однажды принимала участие в каком то празднестве в кругу знакомых и родственников. И там случилась пропажа ценной вещи, чьего-то украшения. И подумали на неё. И один из её родственников публично обозвал её воровкой и ударил по лицу. Потом уже и вора нашли и даже извинились, но это было уже через несколько дней. Девочка очень эмоциональная, не смогла пережить такого унижения достоинства. В настоящее время она уже находилась в состоянии относительного душевного равновесия, хотя испытывала угнетение из-за обстановки в семье. Причем по разговору чувствовалось, что она не столько обвиняет родителей в своей неустроенности, сколько жалеет их и переживает за них.

Тут вышла Марина, отозвала меня в сторону и сказала, чтоб я попробовал уговорить Эндже согласиться на переселение её в реабилитационный центр.

В реабилитационный центр детей помещают с их согласия на срок до 6 месяцев. Там они переводятся в школу, ближайшую к реабилитационному центру. И если до конца учебного года остаётся немного, то им продлевают пребывание, чтоб они закончили учебный год. В реабилитационном центре с ними работают социальные педагоги и психологи. Причем социальные педагоги с ними находятся 24 часа, посменно.

Я не буду здесь описывать технику уговаривания ребенка оставить свой дом и уехать с чужими людьми в незнакомое учреждение. Здесь много импровизации. Главное – говорить только правду. Дети очень чувствительные, гораздо чувствительнее взрослых. Они лучше чувствуют фальшь. В результате Эндже приняла решение и начала собирать вещи и документы. А мы с Мариной продолжали успокаивать-убеждать её в правильности выбора и гасили противодействие её мамы. Мама даже от такого поворота практически протрезвела. Сперва возмущалась, но потом пошла на разговор. Мы убеждали её, что это обратимое изменение. Никто не ставит вопрос о лишении её родительских прав. Это встряска, конечно. Но дочь её уезжает недалеко и не надолго. И ей там будет лучше. Она всегда может ей звонить на сотовый (не в любое время), узнавать: нормально ли всё у дочки.

Механизм данного действия работает так: Пока я разговаривал с ребёнком, Марина уже созвонилась с работниками реабилитационного центра. Они уточнили, что у них есть места и они готовы принять данного ребёнка. После того, как нам удалось уговорить ребёнка, мы еще раз созваниваемся и уточняем, что ребенок уже едет. После этого социальные педагоги центра выезжают в ОВД нашего района и ждут нас в кабинете инспекторов ПДН. Там и происходит передача.

После того, как мы с Эндже уже уселись в нашей газельке, нам поступила вводная от инспектора ПДН Ирины Петровны, что надо срочно посетить еще одну семейку, в которой сложилась недопустимая обстановка с детьми. Вкратце, ситуация такова: Семья формально состоит из четырех человек. Бабушка. Её дочь – мама двух мальчиков. И сами два хлопца - Серёжка и Васька, 8 и 7 лет. Про папу никто из соседей никогда ничего не слышал и не видел его. Мама и бабушка ведут асоциальный образ жизни. Пьют и толком нигде не работают. За полгода до описываемых событий мама с очередным «мужем» уехала в город и больше никто в деревне о ней ничего не слыхал. Двое этих ребят устроились к какому-то местному фермеру, копать картошку. И он, с их слов, платил им в день 1000 рублей. И на эти деньги они жили. Пока Ирина Петровна отправилась разыскивать этих детей, я с Мариной отправились в их квартиру, обследовать условия проживания.

Квартира расположена в деревянном одноэтажном трехквартирном доме. За каждой квартирой закреплен небольшой участок. Возле крыльца нужной нам квартиры стоял большой дощатый ящик, накрытый сверху листом фанеры. Оттуда раздавался не то писк, не то стон. Я открыл его, заглянул туда. Там были цыплята. Уже подросшие, оперившиеся, размером примерно с голубя. Штук двадцать были еще живые и пищали, а штук десять лежали уже мёртвые. У них кончилась вода. Рядом стояла бочка с водой. Я набрал воды в их плошку. Цыплята жадно накинулись на воду. Толкались. По всему видать, уже давно не пили. Я спросил у Марины:

- Может их выпустить? Большинство, конечно, собаки сожрут. Но, может, кому и повезёт. Всё лучше, чем от жажды подыхать с такими хозяевами.

- Нет. Не надо. Еще жалобу на нас напишут за самоуправство. Всё таки чужое имущество.

Потом нам соседи пояснили, что цыплят для выращивания раздавала местная поселковая администрация малоимущим семьям бесплатно, но так как дети где-то безнадзорно пропадают, а бабушка обычно пьяная лежит, то цыплята часто остаются без воды и без еды.

Зашли в квартиру. Спрашивать разрешения было не у кого и здороваться было не с кем. Двери – настежь. Дальше кухни-прихожей я пройти не смог. Вся обстановка вызывала чувство сильной брезгливости. На столе грязная посуда, остатки еды. Причем, на некоторых продуктах и предметах посуды была плесень. Всюду грязь, разбросаны вещи, какие-то грязные тряпки. Похоже, тут кого-то и рвало иногда, и следы этого не подчищаются. Вонь. Но поскольку дверь на улицу открыта, сильно мы не задохнулись. Где то в глубине этой квартиры и бабушка была. Спала. Разговаривать с ней было бесполезно и мы вышли. Тут подъехала наша машина. В ней уже сидели эти двое ребятишек с Ириной Петровной (инспектором ПДН). Она (Ирина Петровна) где-то в этой деревне купила красивого лохматого щеночка для своих детей (у неё трое детей). И пока дала его подержать Серёжке и Ваське. И, таким образом, их настороженность была преодолена. Они еще не понимали, что по телефону уже идут переговоры с реабилитационным центром насчет их туда помещения. Когда с реабилитационного центра дали отмашку везти к ним и этих двоих, мы сообщили им, что сейчас они не домой пойдут, а поедут с нами в центр реабилитации и там будут жить. Тут началось такое буйство. Мы даже опешили. Младший сидел на сиденье у окошка и тихо поскуливал (или похныкивал). А старший набросился на инспектора ПДН, бил её кулаками, пинал ногами. Она сидела у двери выхода из салона Газели. Мы неуклюже пытались его удержать. Силу то к нему нельзя применять. Увещевали его в три голоса:

- Дома вам оставаться нельзя. За вами там никто из взрослых не смотрит. Мамка ваша неизвестно где. Уже полгода от неё никаких известий.

- Вы всё врёте! Мамка нас любит! Мамка хорошая! Мамка приедет! Мамка нас защитит!

- Ну как появится мамка, тогда и будем с ней разговаривать, где вам дальше жить. А пока её нет, вы беспомощные. В Центре вы будете чистенькие, накормленные и в школу пойдете.

- Мы не беспомощные. Мы работаем у фермера. Он нам деньги платит. У нас бабушка есть.

Правда, аргумент про бабушку они уже как то неуверенно говорили. Видать, сами понимали, что забота от неё никакая.

Запал в споре у детей затухал, а мы уже ехали по трассе.

В соседнем поселке мы зашли в пекарню перекусить. Там аппетитный ассортимент всякой выпечки. Надо было как-то Эндже накормить, но у неё было обострённое чувство собственного достоинства, и я боялся, что она обидится, если ей просто купить и дать еды. Мы набрали пакет всякой выпечки и вручили ей со словами: «Ты тут самая старшая из детей. Твоя задача – накормить маленьких». Для ребятишек она была своя, из одной деревни. Так что все поели и психологический климат в салоне нашей газельки нормализовался.

В райотделе нас уже ждали социальные педагоги с реабилитационного центра.

P.S. Продолжение этой истории я знаю со слов Марины (заведующая отделением профилактики безнадзорности). Мама Эндже испытала очень сильный шок от того, что её дочь покинула дом из-за образа жизни матери. Она перестала пить. Устроилась на работу. Сделала дома ремонт. Она, судя по всему, сильная и работящая женщина. Так что дочка уже живет дома. С папой сложнее. Там процесс деградации зашел далеко. Но это уже не главный фактор.

https://www.razumei.ru/blog/Ma...