Третий вариант сказки «Три царства — медное, серебряное и золотое» № 130 из сборника А. Н. Афанасьева относится к авантюрно-приключенским сказкам. Древний сказитель, сохранив сюжетную канву поиска похищенной матери главным героем, полностью переделал сказку. Ряд деталей сказки говорит о древности этого варианта – средневековый автор просто не мог их знать. Древняя мифология славян была в средние века утрачена или переработана в дальнейшем развитии народного фольклора до неузнаваемости.
В варианте №130 противник героя уже не является злом. Наоборот, он по ходу сюжета становится даже тестем главного героя. Если в варианте № 129 господствуют германские мотивы, то здесь уже появляются кельтские мотивы. Сама сказка – имеет германское происхождение, но это не просто пересказ, а использование сюжета и германских персонажей древним сказителем. Славяне-венеды пшеворской культуры находились под мощным культурным кельтским влиянием, как и их германские соседи. Кельты первыми создали развитую варварскую культуру в Европе, которая привлекла своим обаянием другие народы, в том числе германцев, фракийцев, иллирийцев и славян. Кельтская культура на порядок превосходила культуру народов Центральной и Северной Европы. Можно сказать, что древние славяне жадно учились кельтским ремеслам и искусству, как много позднее их русские потомки учились у Византии и Западной Европы. Усвоение достижений чужой культуры, не слепое копирование или подражание, а мы, русские, до сих пор являемся наследниками кельтской художественной эстетики, хотя даже не осознаем этого. Кельтская эстетика оказала прямое влияние на нашу историю, когда князь Владимир Святославович выбирал веру. Он выбрал религию не из-за политических выгод, а по эстетическим причинам. Романская художественная культура показалась нашим предкам некрасивой, то есть противоречила их взглядам на красоту и не привлекла их.
Однако, нелепым будет считать древних славян копией кельтов. Нет, наши предки, как и предки германских народов, находились под обаянием кельтской культуры и эстетики, но от этого они не становились кельтами. Кельты, германцы и славяне каждый по своему развивал индоевропейское наследство. Как римляне не путали германцев и кельтов, как не считали венедов германцами – так различались эти народы по языку, религии и культуре. Славяне не могли смешаться с кельтами и германцами из-за различия в языческой идеологии: кельты и германцы поклонялись богам из рода асов-асуров, противников небесных богов девов. Матерью кельтских богов была богиня Дану, которая соответствует арийской богине из ведических гимнов Дану («поток», что соответствует кельт. супруге Суцелла Нантосвельте, где первая часть имени так же означает «поток») – матери асуров. Так, главными богами германцев и кельтов был бог мира мёртвых , которого римляне отождествили с Меркурием. У германцев это был Меркурий-Один, имя кельтского Меркурия нам точно неизвестно, скорее всего это был бог Луг. У славян асы-асуры были врагами их божеств, хтонические Сварог (кельт. Суцелл) и Волос (герм. Один) были грозными и суровыми богами подземного мира, враждебными человеку. Так что наши предки не считали своими кельтов и германцев, то есть линия раздела между нашими народами и цивилизациями пролегла ещё в седой древности.
*******
В то давнее время, когда мир божий наполнен был лешими, ведьмами да русалками, когда реки текли молочные, берега были кисельные, а по полям летали жареные куропатки, в то время жил-был царь по имени Горох с царицею Анастасьей Прекрасною; у них было три сына-царевича. Сотряслась беда немалая — утащил царицу нечистый дух.
Комментарий. Сказку начинает один из характерных зачинов о стародавнем времени изобилия. На самом деле зачин во многом загадочен – он не имеет продолжения. Не встречаются далее в сказках ни молочные реки, ни кисельные берега. На первый взгляд такой зачин излишний. Но что же на самом деле он означает? В зачине описывается некое время или страна изобилия, где летают жареные куропатки. Подобный зачин встречается в европейских сказках, например в одном из вариантов английской сказки «Джек – Победитель Великанов»: «В незапамятные времена… доброе, кстати, было это время, когда свиньи были хрюшками, собак кормили плюшками, а обезьяны жевали табак, когда крыши крыли блинами, а улицы мостили пирогами, да еще по этим улицам бегали жареные поросята с вилками и ножами в боках, крича: “Подходи, народ, ешь меня народ, ешь меня!». Если русский вариант зачина не даёт никаких зацепок, то германский вариант европейских народов даёт точное указание на происхождение зачина - жареные поросята, которые бегают и просят их съесть. Это не просто крестьянская мечта о сытости и съестном изобилии, как полагают некоторые исследователи. Это смутные воспоминания о вечном пире в загробном мире, пришедшие из языческой древности. В германской мифологии павшие воины-эйнхерии вечно пировали в Валгалле, «чертоге убитых», пили медовое молоко козы Хейдрун и ели мясо кабана Сэхримнира, на которого каждый день охотились эйнхерии и который с новым днём заново воскресал. Вечный пир в Ином мире известен ирландской традиции. В саге «Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конда ста битв» жительница Иного мира, расположенного за морем, говорит: «Я пришла, — отвечала женщина, — из страны живых, из страны, где нет ни смерти, ни невзгод. Там у нас длится беспрерывный пир, которого не надо готовить, — счастливая жизнь вместе, без распрей. В большом сиде обитаем мы, и потому племенем сидов зовемся мы». Память о вечном кабане (животного весьма почитаемого кельтами) сохранила ирландская сага «Приключения Кормака в Обетованной Стране», где король Обетованной страны бог Мананнан рассказывал историю: «…он же дал мне кабана, бревно и топор, чтобы закалывать кабана каждый вечер и разрубать бревно. Бревна этого хватает, чтобы сварить на нем кабана и, кроме того, еще обогреть целый королевский дом. Кабан же снова оживает на следующее утро, и бревно снова оказывается целым. С того самого дня посейчас так это и продолжается».
В итоге, эти представления восходят к мифологии каменного века, когда первобытные охотники представляли мир мёртвых местом счастливой вечной охоты, где животные сами шли навстречу гибели, где покойные охотники вволю пируют, а убитые животные снова воскресают – и так продолжается вечно. В индоевропейской мифологии покойник жил в загробном мире в материальном виде, а не в идее бесплотного духа. Кельты Европы даже одалживали друг другу деньги под условие отдать их после смерти в загробном мире. Древние греки заимствовали представления о безрадостном Аиде и бесплотных душах под влиянием шумеро-аккадской мифологии вместе с рядом семитских и хатто-хурритских божеств (Фобоса, Деймоса, Ареса (Астара), Афродиту (Астарту), деву Анат, распавшуюся у греков на Артемиду и Афину).
В зачине виден мелкий, но яркий штрих, который разделял древних германцев и древних славян – если мёртвые германцы охотились на кабана, то мёртвые славяне на куропаток (или других птиц). Пережиток древнейшего тотемизма, который сами германцы и славяне, жившие более двух тысяч лет назад, уже не понимали. Но такие мелкие детали делали наших предков отличными от германцев, кельтов и балтов.
******
Говорит царю большой сын:
— Батюшка, благослови меня, поеду отыскивать матушку.
Поехал и пропал, три года про него ни вести, ни слуху не было. Стал второй сын проситься:
— Батюшка, благослови меня в путь-дорогу; авось мне посчастливится найти и брата и матушку.
Царь благословил; он поехал и тоже без вести пропал — словно в воду канул.
Приходит к царю меньшой сын Иван-царевич:
— Любезный батюшка, благослови меня в путь-дорогу; авось разыщу и братьев и матушку.
— Поезжай, сынок!
Комментарий. В этом варианте сказки сыновья отнюдь не выполняют свой долг перед родом. Здесь поиски матери только причина для первого воинского подвига. По крайней мере, отец «царевичей» палец о палец не ударил, чтобы найти и вернуть похищенную супругу. И был с точки родовых законов недостоин осуждения. Любовь и личные отношения в родовом обществе большой роли не играют в семейной жизни. Сыновей жена родила, новую жену всегда можно найти. Искать же похищенную супругу неизвестно кем и неизвестно где большого смысла не было. Та же Троянская война даже самими участниками войны (точнее древними греками, сочинившими легенды о Троянской войне) считалась глупостью, погубившей героическое поколение. Собственно никакой бы войны бы и не было, если бы не клятва женихов похищенной Елены. Вот украсть знатную женщину, особенно у противника, - это был подвиг. Древние мифы и сказания буквально переполнены рассказами о таких похищениях. Кроме того, возврат похищенной супруги могло стать началом кровавой родовой вендетты, так как за похитителя мог подняться бы весь его род (во время Троянской войны так и произошло). По родовым законам женщина не стоила кровавой родовой войны. Так же перед мужем похищенной супруги в случае удачного возврата жены вставал тяжкий выбор: супруга была виновна в супружеской неверности и могла даже иметь от похитителя детей. Супруга Чингисхана Борте после похищения меркитами оказалась беременной. Чингисхан, начавший войну с похитителями больше по политической причине, был вынужден солгать и признать первенца Джучи своим сыном, хотя из его семьи никто так не считал. В итоге, по этой причине Джучи был вынужден отказаться от наследования верховной власти и уступить трон младшему брату. В родовом обществе муж имел право неверную жену или выгнать, или убить. Но в таком случае весь смысл возвращать похищенную жену испарялся. Можно было, конечно, простить жену, но этого жеста мало кто бы понял из окружающих. По этой причине «царь» даже не пытался искать похищенную супругу. А вот для сыновей поиск и возврат матери имел смысл и причину: это был показ удали и храбрости, демонстрации удачи и выполнение сыновнего долга.
******
Иван-царевич пустился в чужедальнюю сторону; ехал-ехал и приехал к синю морю, остановился на бережку и думает: «Куда теперь путь держать?» Вдруг прилетели на́ море тридцать три колпицы, ударились оземь и стали красные девицы — все хороши, а одна лучше всех; разделись и бросились в воду.
Много ли, мало ли они купались — Иван-царевич подкрался, взял у той девицы, что всех краше, кушачок и спрятал за пазуху. Искупались девицы, вышли на́ берег, начали одеваться — одного кушачка нет.
— Ах, Иван-царевич, — говорит красавица, — отдай мой кушачок.
— Скажи прежде, где моя матушка?
— Твоя матушка у моего отца живёт — у Ворона Вороновича. Ступай вверх по́ морю, попадётся тебе серебряная птичка золотой хохолок: куда она полетит, туда и ты иди.
Комментарий. «Синее море» в сказке – это не море нашего мира. Это река-океан, омывающая землю и отделяющая мир людей от Иного мира. В нашем мире чудесные девы-птицы не летают просто так искупаться. Прилетели девы-птицы из Иного мира. Эти птицы в славянской мифологии выполняли важную роль – они уносили души умерших в загробный мир, т. е. владели способностью перемещаться между мирами. Этот образ птицы, уносящей душу покойного на тот свет общий для Евразии. Изображения птицы с человеческим лицом на груди или несущая человеческую фигуру распространёна с древних времён среди финских, угорских и тюркских народов Урала и Сибири. У германцев этот образ девы-птицы Иного мира трансформировался в образ валькирии, служащих Одину и уносящих души павших воинов в Вальгаллу. В «Старшей Эдде» в «Песне о Вёлунде» описывается почти дословно встреча с подобными девами-птицами на берегу озера: «Есть там озеро, зовется оно Ульвсъяр. Рано утром увидели они на берегу озера трех женщин, которые пряли лен, а около них лежали их лебяжьи одежды, – это были валькирии. Две из них были дочери конунга Хлёдвера…». Развитие образа девы-птицы до дочерей вождей нашего мира – это уже позднее снижение образа древней мифологии у германских народов.
Превращались в птиц они с помощью магической одежды: у германцев это одежда из перьев, у славян кушак-пояс. Лишившись магического атрибута дева уже не могла превратиться в птицу и улететь домой. В сказках функция проводника душ в загробный мир не упоминается – они здесь просто жительницы Иного мира. Однако и в песнях «Старшей Эдды» эта функция у валькирий также не упоминается. Видимо, про эту мрачную роль дев-птиц лишний раз старались не вспоминать. В отличие от германцев у славян девы-птицы отношения к богу загробного мира Одину-Волосу отношения не имели, как и к битвам – они уносили души всех умерших. В этом была ещё одна черта, разделяющая два народа. Нет у славянских дев-птиц никаких воинских характеристик и функций, как у германских валькирий.
Германцы представляли таких дев-птиц в виде белых лебедей. Само слово лебедь происходит древнего индоевропейского корня *albh-o, означающего «белый» (лат. albus, «белый», старинное немецкое название лебедя elbs). Одна из валькирий «Песни о Вёлунде» даже имя носила Хладгуд Лебяжьебелая. В ирландской традиции женщины Иного мира так же являлись в нашем мире в образе лебедей, правда ирландцы добавляли занимательные подробности, что такие чудесные лебеди были соединены золотыми цепочками и сладкое пение, погружающее человека в сон. В саге «Болезнь Кухулина» описываются такие девы-птицы: «Немного погодя над озером появились две птицы, соединенные в пару цепочкой из красного золота. Они пели так сладко, что все слышавшие их впадали в сон». Кухулин ранил одну из птиц и уже во сне увидел их в человеческом облике. В саге «Видение Фингена» эти птицы описываются так: «Прилетели трижды девять белых птиц, скованных цепочками красного золота, и прозвучала над валами Тары прекрасная мелодия, так что ни горя, ни жалости, ни тоски, ни печали уж там не осталось». В сказках чудесное пение дев-птиц не отмечено, но это представление сохранилось в поздней русской мифологии в образах райских птиц алконост и сирин, прекрасное пение которых заставляет забыть всё на свете. А вот про золотые цепочки ни славянская, ни германская традиция ничего не знает. Видимо, это уже кельтское изобретение.
В сказке птицы названы колпицами. Колпица, колпик – это название белого аиста. Однако, в нижнелужецком диалекте kołp, в кашубском kêłp означает лебедя. Так что вполне можно предположить, что древние славяне колпами называли всех белых птиц, обитающих у воды. В том числе лебедей и аистов. Но с другой стороны у славян (болгар, поляков) сохранились легенды, что аисты улетают в чудесную страну на край света или за море, где, окунувшись в воде озера или моря (иногда в крови), становится человеком. В этих легендах без труда узнаются наши девы-птицы, обитающие в Ином мире за рекой-океаном и умеющие превращаться в человека. Древние славяне так же считали дев-птиц лебедями. Однако можно думать на основе поздних данных, что древние славяне считали лебедей и аистов птицами одного вида, поэтому разницы между ними не видели. Поэтому позднее у славянских народов образ мифического лебедей смешался с образом аиста.
Встреча с девами-птицами в этом варианте случайная. Однако, видимо, главный герой точно знал, кем именно являются волшебные девы, потому и задал вопрос о местонахождении своей матери. Видимо, наши предки считали, что прилетать на берег реки или озера для дев-птиц обычное дело (в самом деле, куда ещё прилетать лебедям, как не на озеро). Русская сказка сохранила самый архаичный образ дев-птиц, древнее, чем у скандинавов и ирландцев.
Интересно, что, находясь у реки-океана, у главного героя (точнее у древнего сказителя) даже мысли не возникло о корабле. Славяне не имели на момент создания сказки навыков мореходства. У греков такой вопрос решался просто: переплыть океан на корабле и достигнуть иного мира, как это сделали аргонавты или Одиссей. Нашему герою предстояло найти другой путь в Иной мир.
******
Иван-царевич отдал ей кушачок и пошёл вверх по́ морю; тут повстречал своих братьев, поздоровался с ними и взял с собою.
Комментарий. Как видим, братьям главного героя не повезло встретить чудесных дев или помощников, и они задержались на краю человеческого мира. Вернуться ни с чем им не позволяла гордость – это означало признать поражение и неудачу на всю оставшуюся жизнь, что ставило крест карьере вождя и предводителя дружины. Никто не пошёл бы под знамёна вождя, которому не благоволят боги и нет удачи. В таком случае старших братьев ждала жизнь без военной славы.
Идут они вместе берегом, увидали серебряную птичку золотой хохолок и побежали за ней следом. Птичка летела, летела и бросилась под плиту железную, в яму подземельную.
— Ну, братцы, — говорит Иван-царевич, — благословите меня вместо отца, вместо матери; опущусь я в эту яму и узнаю, какова земля иноверная, не там ли наша матушка.
Братья его благословили, он сел на рели, полез в ту яму глубокую и спущался ни много, ни мало — ровно три года; спустился и пошёл путём-дорогою.
******
Комментарий. Но что же это серебряная птичка с золотым хохолком? Эта птица связана с загробным миром и знает туда вход. Птиц с хохолком не так уж много. В нашем случае это петух загробного мира. Смысл образа индоевропейского мифического петуха мира мёртвых был подзабыт уже в древности. Древние греки изображали петуха у трона Аида и Персефоны (Гомер величает Персефону страшной, в отличии грозного Аида, что напоминает германскую богиню Хель, превратить Персефону в юную красавицу – это уже греки придумали позднее). В «Старшей Эдде» в «Прорицании вёльвы», находим германский аналог сказочной птицы с золотым хохолком:
«Запел над асами
Гуллинкамби,
он будит героев
Отца Дружин;
другой под землей
первому вторит
петух черно-красный».
«Прорицание вёльвы», 43.
Гуллинкамби в переводе буквально означает «золотой гребешок», точь-в-точь золотой хохолок нашей птицы из сказки. Крик Гуллинкамби будит мёртвых героев. Только у германцев образ петуха Иного мира распался на Гуллинкамби Вальгаллы и чёрно-красного петуха царства Хель. В русском фольклоре крик петуха отгоняет мертвецов, лишает их возможности двигаться, снова превращая их трупы. В некоторых быличках и бывальщинах крик петуха навсегда отваживает мертвецов от их жертвы. Власть петуха над мертвецами и нечистой силы (обитателями Иного мира) у славян была неоспоримой. У древних славян петух был связан с тёмными хтоническими богами загробного мира: петухов приносили в жертву кузнецу подземного мира Сварогу, петухов вместе с младенцами топили ночью воины Святослава, потерпевшие поражение у Доростола. Иной мир был зеркальным отражением нашего – если в нашем мире крик петуха упокаивал мертвецов, то в Ином мире, наоборот, будил. Почему же в сказке петух загробного мира описан как некая чудесная птица? Видимо, изначально в сказке мифический петух был назван по имени, но стечением времени образ петуха стёрся, как и древнее имя, и остался только перевод имени «золотой гребешок-хохолок» и память о птице.
Вход в загробный мир в варианте № 130 уже не горы, а яма в подземный мир. Плита – это дверь врат в загробный мир. В «Старшей Эдде» упоминаются Вальгринд - ворота Вальгаллу посреди поля:
«Вальгринд – ворота,
стоящие в поле
у входа в святилище;
неведомы людям
древних ворот
замки и запоры».
«Речи Гримнира», 22.
Вальгалла – это копия загробного мира, но персонального для воинов, который германцы перенесли на небо. Вальгаллу даже омывает аналог реки-океана река Тунд.
Спускаться пришлось по лестнице. Откуда она взялась не ясно. Судя по другим вариантам сказки лестницу братья сделали сами. Спуск длительностью в три года показывает насколько далеко находился загробный мир. Расстояние до мира мёртвых и до неба было одинаковым.
******
Шёл-шёл, шёл-шёл, увидал медное царство; во дворце сидят тридцать три девицы-колпицы, вышивают полотенца хитрыми узорами — городками с пригородками.
— Здравствуй, Иван-царевич! — говорит царевна медного царства. — Куда идёшь, куда путь держишь?
— Иду свою матушку искать.
— Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; он хитёр и мудёр, по горам, по долам, по вертепам, по облакам летал! Он тебя, добра мо́лодца, убьёт! Вот тебе клубочек, ступай к моей середней сестре — что она тебе скажет. А назад пойдёшь, меня не забудь.
Иван-царевич покатил клубочек и пошёл вслед за ним.
Комментарий. В этом варианте девица волшебного царства уже не супруга врага главного героя, а его дочь. Интересно, что девиц очень много – тридцать три, а не одна. Из мужского населения Иного мира в сказке фигурирует лишь отец девиц Ворон Воронович. В Ином мире наблюдается явный недостаток мужчин. Это, видимо, общее представление у индоевропейских народов Европы. Так, согласно ирландской традиции фоморы (народ Иного мира, умеющие жить одновременно в обеих мирах, поэтому легенды описывают одноглазыми и одноногими) прибыли в Ирландию на четырёх кораблях и на каждом находилось по пятьдесят мужчин и трижды по пятьдесят женщин – соотношение один к трём. Нехватка мужчин была одной причин для женщин Иного мира искать мужей в нашем мире.
О самом Вороне Вороновиче сложно сказать что-то определённое. Это не бог, потому что языческая религия не приемлет богоборчества. Но это и не гигантский ворон. Это существо, которое предпочитает жить в образе ворона. Если его дочери обращаются в птиц только на время, то Ворон Воронович существует в образе ворона большую часть времени. Могущество у него не врождённое, а приобретённое вместе с магическими предметами и волшебным напитком. Скорее всего, здесь оказал влияние кельтский бог Луг - бог который более всего похож на римского Меркурия. Священной птицей Луга был ворон. Хтонический ворон вполне подходит на роль могучего царя подземной страны. Конечно, это не ворон Луга или один из воронов Одина. Это один из представителей народа Иного мира. Как древние славяне называли этих существ мы уже никогда не узнаем, как и название змеиного народа – народная память забыла их много столетий назад.
Девицы занимаются самым естественным для женщины древности и средневековья делом – вышиванием. Иного занятия для женщины древний человек даже придумать не мог. В те далёкие времена на женщинах лежала важная функция по производству предмета первой необходимости – одежды (фабрик и мануфактур просто не было). Женщина в те времена ценилась не за красоту, а умение прясть и вышивать. Чем больше полотна могла выткать женщина, тем больше она ценилась в родовом обществе. Вспомним, легенду Древнего Рима о споре Тарквиния Гордого о том, чья жена лучше и где победил Луций Калатин, жена которого пряла не смотря на поздний час.
Вышивают чудесные девицы затейливые узоры, что говорит об их высоком социальном статусе – они владеют искусством декоративной вышивки. В средние века этим рукоделием занимались даже дамы высшей знати (знатной даме, кроме как вышивать, более и занятия не было). У знатной женщины в доме хватало служанок и рабынь для домашней работы, поэтому виртуозное владение иголкой было отличительной чертой знатной женщины от женщины из простонародья. Так знатные дамы вышивали целые гобелены, как, например знаменитый гобелен из Байо. За хитрой вышивкой мы застаём Елену в «Илиаде»:
«…где Елена ткань великую ткала,
Светлый, двускладный покров, образуя на оном сраженья,
Подвиги конных троян и медянодоспешных данаев,
В коих они за нее от Ареевых рук пострадали».
Гомер, «Илиада», III, 125-128.
******
Приходит в серебряное царство; там сидят тридцать три девицы-колпицы. Говорит царевна серебряного царства:
— Доселева русского духа было видом не видать, слыхом не слыхать, а нонче русский дух воочью проявляется! Что, Иван-царевич, от дела лытаешь али дела пытаешь?
— Ах, красная девица, иду искать матушку.
— Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитёр он, и мудёр, по горам, по долам летал, по вертепам, по облакам носился! Эх, царевич, ведь он тебя убьёт! Вот тебе клубочек, ступай-ка ты к меньшой моей сестре — что́ она тебе скажет: вперёд ли идти, назад ли вернуться?
Приходит Иван-царевич к золотому царству; там сидят тридцать три девицы-колпицы, полотенца вышивают. Всех выше, всех лучше царевна золотого царства — такая краса, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит она:
— Здравствуй, Иван-царевич! Куда идёшь, куда путь держишь?
— Иду матушку искать.
— Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитёр он, и мудёр, по горам, по долам летал, по вертепам, по облакам носился. Эх, царевич, ведь он тебя убьёт! На́ тебе клубочек, ступай в жемчужное царство; там твоя мать живёт. Увидя тебя, она возрадуется и тотчас прикажет: няньки-мамки, подайте моему сыну зелена́ вина. А ты не бери; проси, чтоб дала тебе трёхгодовалого вина, что в шкапу стоит, да горелую корку на закусочку. Не забудь ещё: у моего батюшки есть на дворе два чана воды — одна вода сильная, а другая малосильная; переставь их с места на место и напейся сильной воды.
Комментарий. Почему царевна советует главному герою не есть еды в доме своего отца? Трёхгодовалое вино (то есть прокисшее) и горелые корки явно на угощение не похоже. Здесь ответ даёт ирландская традиция, согласно которой еда Иного мира намного вкуснее еды нашего мира. Человек, попробовавший еду Иного мира, уже не мог есть пищу людей – она казалась ему безвкусной. В саге «Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конда ста битв», рассказывается, как главному герою женщина Иного мира оставила яблоко: «Но прежде чем удалиться от песни друида, женщина дала Кондле яблоко. И целый месяц Кондла не ел и не пил ничего, ибо ничто не казалось ему вкусным с той поры, как он отведал этого яблока». Испробовав пищи Иного мира Иван-царевич мог уже не вернуться домой из-за очарования вкусом нечеловеческой еды. От такой беды и предупреждала царевна Иного мира Ивана-царевича. Но русская сказка этого нюанса не запомнила.
******
Долго царевич с царевной разговаривали и так полюбили друг друга, что и расставаться им не хотелося; а делать было нечего — попрощался Иван-царевич и отправился в путь-дорогу.
Шёл-шёл, приходит к жемчужному царству. Увидала его мать, обрадовалась и крикнула:
— Мамки-няньки! Подайте моему сыну зелена́ вина.
— Я не пью простого вина, подайте мне трёхгодовалого, а на закуску горелую корку.
Комментарий. Придя в дом Ворона главный герой нашёл свою мать не наложницей, а полноправной женой Ворона, которая хозяйничает в его доме и отдает приказы служанкам. Она даже не желает возвращаться. Советы по борьбе с Вороном в этом варианте сказки даёт влюблённая в главного героя царевна, а не мать. Мать же просто радуется приходу сына, собирает пир и даже не догадывается о планах по её «освобождению».
******
Выпил трёхгодовалого вина, закусил горелою коркою, вышел на широкий двор, переставил чаны с места на место и принялся сильную воду пить. Вдруг прилетает Ворон Воронович: был он светел, как ясный день, а увидал Ивана-царевича — и сделался мрачней тёмной ночи; опустился к чану и стал тянуть бессильную воду. Тем временем Иван-царевич пал к нему на крылья; Ворон Воронович взвился высоко-высоко, носил его и по долам, и по горам, и по вертепам и облакам и начал спрашивать:
— Что тебе нужно, Иван-царевич? Хочешь — казной наделю?
— Ничего мне не надобно, только дай мне посошок-пёрышко.
— Нет, Иван-царевич! Больно в широки́ сани садишься.
И опять понёс его Ворон по горам и по долам, по вертепам и облакам. Иван-царевич крепко держится; налёг всею своей тяжестью и чуть-чуть не обломил ему крылья. Вскрикнул тогда Ворон Воронович:
— Не ломай ты мои крылышки, возьми посошок-пёрышко!
Отдал царевичу посошок-пёрышко; сам сделался простым вороном и полетел на крутые горы.
Комментарий. Как и в варианте № 129 враг главного героя владел магией не по факту рождения, а по факту владения магическим предметом. В нашем случае это посошок-перышко. Сам внешний вид предмета стёрся со временем, превратившись в волшебное перо, но, скорее всего, первоначально это был посох, украшенный перьями. Лишившись магического предмета Ворон Воронович потерял своё могущество. Он, конечно, превратился не в простого ворона, а в простого ворона Иного мира. Полетел Ворон «на крутые горы» не просто так – там, скорее всего, располагались его родные края. В варианте № 129 злодей Вихрь так же «здесь на горах царствует злой, могучий Вихрь». Горный пейзаж более всего напоминает страну германских великанов турсов (ётунов) Ётунхейм. Ётунов не следует путать с персонажами низшей мифологии – они у скандинавов имеют личные имена, в отличие от троллей.
******
А Иван-царевич пришёл в жемчужное царство, взял свою матушку и пошёл в обратный путь; смотрит — жемчужное царство клубочком свернулося да вслед за ним покатилося. Пришёл в золотое царство, потом в серебряное, а потом и в медное, взял повёл с собою трёх прекрасных царевен, а те царства свернулись клубочками да за ними ж покатилися.
Комментарий. Своё будущее приданное царевны забрали волшебным способом – свернули дворцы в клубочек, который сам собой покатился за героями. В варианте № 129 этот волшебный способ был утерян и каким образом главный герой тащил добро царевен Иного мира непонятно.
Современного человека невольно удивляет факт желание дев Иного мира выйти замуж за земного человека. Сказка этого факта никак не объясняет, для сказителя выглядит это вполне естественно. Данные других мифологических систем на это ответа не дают. Видимо, мотив этого желания был утерян уже в древности. Можно предположить, что перед нами архаизм представлений каменного века, уже не понятный ни древним грекам, ни кельтам с германцами и славянами. Такое желание сочетаться браком с земными мужчинами (в «Песне о Вёлунде» валькирии выходят замуж за братьев финского конунга, в нашей сказке девы-птицы готовы пойти с главным героем, чтобы устроить свою женскую судьбу, в сказке «Федот-стрелец» дева-птица соглашается стать женой Федота даже несмотря на полученное ранение от главного героя), можно объяснить только недостатком мужчин в Ином мире, что заставляло их по мнению древнего человека искать жениха на стороне. В итоге, перед нами смутные воспоминания о законе экзогамии, когда браки внутри рода и племени были строго запрещены и супругу полагалось брать только из соседнего племени. Объяснить забытый обычай древние люди уже не могли, поэтому воспоминания об экзогамии воплотились в мифы о женщинах из Иного мира, ищущих мужей из нашего мира, а так же о мифах об Ином мире, как о «Стране женщин». «Страна женщин» - одно из названий Иного мира у ирландцев, где обитают одни женщины, которые постоянно соблазняют героев Ирландии и уводят в свой мир, где нет смерти, болезней и царит вечный пир. У древних греков этот древний миф трансформировался в миф о народе амазонок, воинственных дев, которые сочетаются браком с соседним народом скифов, оставляя у себя только рождённых девочек, а так же легендах об острове Лемнос, где женщины перебили всех мужчин (миф об аргонавтах) и волшебных островах Эя волшебницы-богини Кирки и Огигия нимфы Калипсо. В русских сказках сохранились более архаичные мотивы, чем в других индоевропейских мифологиях.
******
Подходит к релям и затрубил в золотую трубу.
— Братцы ро́дные! Если живы, меня не выдайте.
Комментарий. Откуда взялась золотая труба сказка не поясняет. Однако, это явно не простая труба, а магическая. Можно предположить, что её звук был слышен на очень дальних расстояниях (вспомним, что главный герой спускался в Иной мир три года). Видимо, труба – это один из волшебных трофеев, доставшийся главному герою после победы на Вороном.
Братья услыхали трубу, ухватились за рели и вытащили на белый свет душу красную девицу, медного царства царевну; увидали её и начали меж собою ссориться: один другому уступить её не хочет.
— Что вы бьётесь, добрые мо́лодцы! Там есть ещё лучше меня красная девица.
Царевичи опустили рели и вытащили царевну серебряного царства. Опять начали спорить и драться; тот говорит: «Пусть мне достанется!», а другой: «Не хочу! Пусть моя будет!»
— Не ссорьтесь, добрые мо́лодцы, там есть краше меня девица.
Царевичи перестали драться, опустили рели и вытащили царевну золотого царства. Опять было принялись ссориться, да царевна-красавица тотчас остановила их:
— Там ждёт ваша матушка!
Вытащили они свою матушку и опустили рели за Иваном-царевичем; подняли его до половины и обсекли веревки. Иван-царевич полетел в пропасть, крепко ушибся и полгода лежал без памяти: очнувшись, посмотрел кругом, припомнил всё, что с ним сталося, вынул из кармана посошок-пёрышко и ударил им о́ землю. В ту ж минуту явилось двенадцать молодцев:
— Что, Иван-царевич, прикажете?
— Вынесть меня на вольный свет.
Молодцы подхватили его под руки и вынесли на вольный свет.
******
Комментарий. Вероломные братья пошли на страшное преступление, по родовым понятиям (по современным тоже), на убийство брата. Они не просто оставили брата в Ином мире (выбраться самостоятельно он не мог), они обрезали верёвки на полпути, когда падение будет смертельным. Однако главный герой выжил (это сказка, а не реалистическое произведение). Как и в варианте № 129 главному герою пришла на помощь магия, но уже в виде двенадцати духов, а не двух, заключенных в магическом предмете.
Стал Иван-царевич про своих братьев разведывать и узнал, что они давно поженились: царевна из медного царства вышла замуж за середнего брата, царевна из серебряного царства — за старшего брата, а его нареченная невеста ни за кого не идёт. И вздумал на ней сам отец-старик жениться; собрал думу, обвинил свою жену в совете с злыми духами и велел отрубить ей голову; после казни спрашивает он царевну из золотого царства:
— Идёшь за меня замуж?
— Тогда пойду за тебя, когда сошьёшь мне башмаки без мерки.
Царь приказал клич кликать, всех и каждого выспрашивать: не сошьёт ли кто царевне башмаков без мерки?
Комментарий. Казнил царь свою супругу не за «совет со злыми духами» (это уже позднее переосмысление сюжета, хотя в этом определении сохранились смутные воспоминания, что события сказки происходили в Ином мире «духов»), а за супружескую измену. Имел на это полное право. Дума – это был суд народного собрания, где был вынесен приговор несчастной матери главного героя. То, что его супруга была похищена, большой роли не играло. Патриархальная власть главы рода позволяла казнить любого члена его семьи. Однако казнить свою супругу «царь» самолично не решился – у его жены были родственники и они могли ответить на убийство своей родственницы кровной местью. Готский историк Иордан рассказывает о такой мести королю Германариху (вошедшей так же в «Старшую Эдду»): «Одну женщину из вышеназванного племени [росомонов], по имени Сунильда, за изменнический уход [от короля], её мужа, король [Германарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав её к диким коням и пустив их вскачь. Братья же её, Сар и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного», Иордан, «Гетика», 129-130. Поэтому и потребовался суд народного собрания. Как пишет Тацит о германцах: «На таком народном собрании можно также предъявить обвинение и потребовать осуждения на смертную казнь. Суровость наказания определяется тяжестью преступления: предателей и перебежчиков они вешают на деревьях, трусов и оплошавших в бою, а также обесчестивших свое тело – топят в грязи и болоте, забрасывая поверх валежником», Тацит, «Германия», 32. Германцы, как можно полагать по находкам женских мумифицированных трупов в болотах, женщин, обвинённых в супружеской неверности топили в болотах, иногда заваливая тела кольями или валежником. Возможно, именно так казнили и мать главного героя.
Сшить обувь без мерки – это заранее невыполнимое задание. По праву покровителя «царь» имел право распоряжаться её судьбой и выдать замуж за кого угодно. Поэтому царевна, в отличии от своих сестёр, оттягивала своё замужество.
******
На ту пору приходит Иван-царевич в своё государство, нанимается у одного старичка в работники и посылает его к царю:
— Ступай, дедушка, бери на себя это дело. Я тебе башмаки сошью, только ты на меня не сказывай.
Старик пошел к царю:
— Я-де готов за эту работу взяться.
Царь дал ему товару на пару башмаков и спрашивает:
— Да потрафишь ли ты, старичок?
— Не бойся, государь, у меня сын чеботарь. Воротясь домой, отдал старичок товар Ивану-царевичу; тот изрезал товар в куски, выбросил за окно, потом растворил золотое царство и вынул готовые башмаки:
— Вот, дедушка, возьми, отнеси к царю.
Царь обрадовался, пристаёт к невесте:
— Скоро ли к венцу ехать?
Она отвечает:
— Тогда за тебя пойду, когда сошьёшь мне платье без мерки.
Царь опять хлопочет, сбирает к себе всех мастеровых, даёт им большие деньги, только чтоб платье без мерки сшили. Иван-царевич говорит старику:
— Дедушка, иди к царю, возьми материю, я тебе платье сошью, только на меня не сказывай.
Старик поплёся во дворец, взял атласов и бархатов, воротился домой и отдал царевичу. Иван-царевич тотчас за ножницы, изрезал на клочки все атласы и бархаты и выкинул за окно; растворил золотое царство, взял оттуда что ни есть лучшее платье и отдал старику:
— Неси во дворец!
Комментарий. Итак, главный герой начинает вести себя нелогично: вместо того, чтобы появиться перед отцом и обвинить братьев, он вдруг начинает скрываться, совершает шпионскую операцию и зачем-то режет на куски ткани. Это нам непонятно, но и сказка не для нас создавалась, а для людей, живших родовым строем две тысячи лет назад. Наш Иван-царевич – человек родоплеменного общества, потомок знатных родителей, воин и потомок целых поколений воинов и вождей. Такие люди обладали обострённым чувством собственного достоинства и родовой гордыней. За любое посягательство на права и честь даже свободного общинника обидчик всегда рисковал расстаться с жизнью. В родоплеменном обществе у каждого свободного мужчины в руках было оружие. Поэтому жизнь человека родоплеменного общества была окружена сотнями табу, ритуалов и обычаев, направленных на поддержание мира и порядка в обществе. Кровавые распри могли возникнуть буквально из-за пустяка. Так междоусобица между братьями Святославичами в 970-е гг. началась из-за убийства князем Олегом сына воеводы Свенельда, потому что тот просто попался во время охоты князю на глаза (о том, что якобы на Руси в Х в. существовал запрет на охоту в неких княжеских угодьях – это уже фантазии некоторых историков). Скандинавские саги переполнены рассказами о кровных обидах (так, в «Саге об Эгиле» рассказывается, как Эгиль убил слугу конунга Эйрика и ещё трёх человек только за то, что посчитал себя обиженным – ему не налили браги).
В отличие от варианта № 129 сказитель отказался счастливой концовки и обострил конфликт. Наш герой попал в сложную ситуацию: братья покушались на его жизнь, а отец убил его мать. Обе ситуации могли разрешиться двумя путями: либо судом народного собрания, либо кровной местью. На победу в суде он рассчитывать не мог: два брата показали бы против него (два голоса против одного), показания женщин на родовом суде вообще не принимались (присутствие женщин на суде было запрещено, вместо них выступали их опекуны – отец, муж или сыновья). Стало быть, остался только путь мести.
Сложно сказать, как именно планировал свою месть главный герой, но для начала он решил увести свою невесту. Для этого скрыл свою личность и нанялся к некоему старику в работники, то есть представился пришлым человеком. Такой слой пришлых людей, лично свободных, но по каким-то причинам покинувших родные места и осевшие на территории племени и потому не имевших всей полноты прав в общине, история знает повсеместно. В Риме таких людей называли плебеями, в Афинах метеками, в Вавилоне мушкенумами. Вряд ли здесь древние славяне были исключением (по сообщениям византийских авторов славяне освобождали рабов через несколько лет и принимали в племя, надо думать как раз на правах плебеев). Как эти люди назывались у древних славян неизвестно, но на Руси такие люди назывались смердами. Интересно, что в этом варианте сказки старик не называется сапожником – и это верно, ремесленников в то время у венедов почти не было (занятие ремеслом в древнем мире считалось низким и недостойным свободного человека – только общинник-земледелец окружался уважением). Кузнецы у всех народов рано выделились в отдельную корпорацию (часто бродячую), а остальные изделия каждая семья делала сама. Именно поэтому «царь» начал искать умельцев, а не обратился к ремесленникам напрямую. Наш герой через обувь и платья, сшитые в Ином мире давал сигнал своей царевне, что он жив. Существа Иного мира одевались отлично от людей нашего мира, что подчёркивается в ирландских сагах («Однажды Кондла Красный, сын Конда Ста Битв, был вместе с отцом в Верхнем Уснехе, когда увидел он женщину в невиданной одежде, приближавшуюся к нему»). Именно по невиданному в нашем мире покрою одежд царевна узнала, что Иван-царевич жив. В этом варианте сказки этот мотив был утерян, но сохранился в варианте № 129: «Елена Прекрасная как глянула: — Что это? — говорит. — Только на горах могут такие башмаки делать».
Но зачем же Иван-царевич порезал ткани, полученные для обуви и платья? Вряд ли из-за мелочной мести – это было недостойно воина. Здесь следует вспомнить о правилах заключения брака в родовых обществах. Род жениха должен сначала принести роду невесты брачные дары, приняв которые род невесты давал роду жениха гарантию свадьбы. Можно было отменить договор, но тогда брачные дары нужно было вернуть (у некоторых народов (хеттов, вавилонян) в двойном размере), что влекло большие расходы. Пенелопа, супруга Одиссея, попала именно в такую ловушку, приняв брачные дары у женихов, что позволило женихам бесчинствовать в доме Одиссея, пользуясь законами гостеприимства. Обувь и платье как раз и были такими брачными дарами. Дав согласие на брак и приняв брачные дары, наша царевна уже не могла отказаться, так как в этом случае следовало уплатить штраф, а у неё, как у бесприданницы, не было никакой возможности. Уничтожив дары своего отца Иван-царевич фактически освободил свою возлюбленную от данного её обязательства – даров от «царя» она не получила, так как это была её личная одежда.
******
Царь радёхонек:
— Что, невеста моя возлюбленная, не пора ли нам к венцу ехать?
Отвечает царевна:
— Тогда за тебя пойду замуж, когда возьмёшь старикова сына да велишь в молоке сварить.
Царь не задумался, отдал приказ — и в тот же день собрали со всякого двора по ведру молока, налили большой чан и вскипятили на сильном огне.
Привели Ивана-царевича; начал он со всеми прощаться, в землю кланяться; бросили его в чан: он раз нырнул, другой нырнул, выскочил вон — и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит царевна:
— Посмотри-ка, царь! За кого мне замуж идти: за тебя ли, старого, или за него, доброго мо́лодца?
Царь подумал: «Если и я в молоке искупаюся, таким же красавцем сделаюся!» Бросился в чан и сварился в молоке. А Иван-царевич поехал с царевной из золотого царства венчаться; обвенчались и стали жить-поживать, добра наживать.
Комментарий. В гибели «царя» в котле сплелись целых два мотива. Первый мотив – кельтские представления о волшебном котле и волшебной воде, которая исцеляет раны и воскрешает мёртвых. Вода не обязательно должна быть волшебной – таковой её могли сделать заклинания. «Над источником, имя которого Слане, говорили заклятия сам Диан Кехт, сыновья его Октриуйл и Миах, да дочь Аирмед. И погружались в источник сраженные насмерть бойцы, а выходили из него невредимыми. Возвращались они к жизни благодаря могуществу заклинаний, что пели вокруг источника четыре врачевателя» («Битва при Маг Туиред»). В поздней русской магии это нашло отражение в заговорах на воду.
Второй мотив – ордалия, или Божий суд. В раннем средневековье были разные виды Божьего суда: водой (когда противников бросали в воду), поединок, испытание кипящей водой и т. д. Испытание кипящей водой заключалось в погружении руки в кипяток, иногда с целью достать кусок раскалённого железа. Вот как это происходило в Англии: «1. Относительно ордалии мы приписываем согласно повелению Божьему, архиепископа (Кентербирийского) и других епископов, чтобы никто, за исключением священника и того, кто должен будет пойти на ордалию, не входил в церковь, как только (туда) будет внесён огонь, которым должны быть разогреты для ордалий железо и вода.
1в. И если (ордалия) будет производиться водой, то пусть она будет разогрета до степени кипения, причем котел должен быть железный или медный, свинцовый или глиняный», «Хрестоматия памятников феодального государства и права стран Европы», М., 1961., стр. 91.
Сказочная ситуация, где главного героя бросают по обвинению царевны в кипящий котел – это описание языческого Божьего суда, только тело опустили в кипяток целиком, а не часть тела. Ивана-царевича не просто сварили, а он несколько раз нырнул в кипящем молоке и вынырнул уже преображенным, то есть это не была казнь как таковая. Свою правоту Иван-царевич доказал божественным авторитетом, а вот «царь» Божьего суда не выдержал и погиб. Тем самым месть свершилась по воле богов, освободив главного героя от неминуемой скверны отцеубийства и преследования по это причине духов мщения. Что случилось с братьями память сказителей не сохранила, но и их, вероятно, постигла кровавая кара языческой справедливости.
В финале сказки явно просматривается морализаторская правка древнего жреца. Счастливый финал, характерный для авантюрно-приключенческих сказок, окрасился в кровавые и мрачные тона «сказок о добродетельных героях», где языческая справедливость восстанавливается через гибель обидчиков главных героев. Древний сказитель захотел внести в авантюрный сюжет языческую мораль. Сказитель заострил сюжет до мести, гибели родственников героя и кровавое возмездие от высших сил. Подобных героев, конфликтующих с обществом, родичами, богами, правителями очень любили греческие поэты и драматурги, а так же создатели скандинавских и ирландских саг. В нашей сказке, однако, главный герой не переступил кровавую черту. Сказитель предоставил справедливости свершиться руками высших сил. Видимо, герои-преступники славян не привлекали наших предков, в отличии от греков и германцев.
Смотрите также:
"Морозко"
"Сюжеты сказок Древнего Египта в русских волшебных сказках"
"Три царства — медное, серебряное и золотое. (Жреческий вариант сказки)"
"Три царства — медное, серебряное и золотое (авантюрно-приключенческий вариант)"
Оценили 19 человек
36 кармы