Он вошел в квартиру и даже в одиночку загородил всю дверь, но, разумеется, он пришел не один. Куда там. Такие уважаемые люди на серьезные переговоры одни не приходят. С ним вместе явились трое молодых джигитов в белых костюмах и лаковых штиблетах, при длинных смоляных волосах и маленьких усиках, как положено. И еще Реваз, временный хозяин квартиры и мой приятель, то ли сам по себе, то ли четвертым. К моменту встречи на толстой, грубой лепки морде визитера застыло безразлично-угрожающее выражение: очевидно, именно с таким видом он привык обсуждать дела с малознакомыми деловыми партнерами. Однако же, когда он увидел меня, выражение это пропало, как по мановению руки. Физиономия потенциального покупателя расплылась в широкой улыбке, не став при этом ни красивее, ни симпатичнее. Он готовился к привычной, рутинной работе, но увидав, с кем придется разговаривать, видимо, ощутил вдохновение и мгновенно переменил планы. Дело, помимо всего прочего, обещало неплохое развлечение: такие люди вообще любят хорошую, немудреную шутку. Может, чуть грубоватую, но от этого еще веселей. У него были коротко стриженные черные кудри с едва заметной проседью, и широкие, тугие щеки. Щетина на них, равно как и на крутом подбородке, не то, чтобы небритая, - очевидно, ее просто невозможно было выбрить. Рост, на взгляд, чуть повыше метра восьмидесяти, необъятный торс, солидное брюхо, руки, поросшие черным волосом, как лапы паука-птицееда.
- Это ти имеешь товар на продажу, а? Ти?
- Я.
Это его друг-Реваз привел в качестве покупателя? Его?!!
- Ревазик, - продолжал веселиться небритый, - это он?
Реваз, сцепив зубы, - очевидно, гость вел себя вопреки каким-то договоренностям, ситуация выходила из-под контроля и активно переставала ему нравиться, - выдавил: «Арчил…» - и дальше фраза по-грузински, напряженно-звенящим голосом. Гость, не оборачиваясь и продолжая разглядывать меня, как выставленного на продажу щегла, пророкотал что-то пренебрежительно-насмешливое.
- Молодэц, - проговорил он, придвигаясь ближе, и положил мне на плечи лапу размером с хороший окорок, приобнял, - такой молодой и уже дэла, а?
Под солидным слоем сала чувствовался массив тугих, как хорошо накаченное колесо, мышц, от всей его необъятной туши тянуло жаром и пахло сырым мясом, а вот широкие ладони оказались мягкими, как оладьи.
- А красывый какой! Как дэвушка. Хочэшь – как дэвушка?
С этими словами он, облапив еще и второй рукой э-э-э… пониже талии, похлопал меня по заднице и сделал попытку поцеловать в губы, но я отвернулся.
- Х-харашо будит, – бормотал этот педераст, похоже, и впрямь, уже не в шутку, возбуждаясь, – Дядя Арчил уме…
Кое-чего, все-таки, нельзя терпеть ни при каких обстоятельствах. Он притиснул меня так, что у меня не было ни малейшей возможности ударить его, как полагается. Поэтому пришлось обойтись тем, что возможно. Я за петельку выдернул из особого кармашка на штанине пружинный «Фенг», выщелкнул лезвие и воткнул его герою-любовнику в брюхо снизу-сзади, над краем подвздошной кости.
Мосчо II: Ударная Сила
Я вполне разделяю мнение, что всякие там «рукопашки» вкупе с «боевыми искусствами», сами по себе не больно-то годятся для реальных боевых действий. Хотя бы потому что кун-фу с голыми руками куда хуже кун-фу хотя бы даже с обыкновенным ножом. Там для того, чтобы убить или искалечить, нужен акцентированный удар, который нанесешь не всегда и не из каждого положения. Зато хороший нож наносит урон даже при касательном ударе, а мимолетный тычок накоротке способен отправить супостата на тот свет не хуже никакого акцентированного удара («Пером» не бьют, «перо» суют». Помните?). Пистолет? Это, понятно, сильнее, но от пистолета шум. А, главное, в 60-е – 70-е преступление, совершенное при помощи ствола скрытого ношения становилось ЧП областного масштаба, как минимум. Вся милиция вставала на уши. На раскрытие бросали все силы, и, поскольку стволы были все наперечет, а милиция скурвилась еще не окончательно, - раскрывали. Через месяц или через пару лет, но, в общем, без исключений. А нож и в те годы считался делом обыкновенным. Сколько народу в СССР погибло от самых обыкновенных кухонных ножей только за тридцать лет после войны, - Хиросима отдыхает.
Для гражданского конфликта, когда с обеих сторон участвуют единицы или, край, пара-тройка десятков людей, а полномасштабной гражданской войны все-таки нет, холодное оружие, пожалуй, предпочтительнее, потому что даже сколь угодно продажная власть может в конце концов забеспокоиться и, на всякий случай, пришибить обе стороны. А еще, ну, - люблю я ножи!
В прежней жизни я довольно долго интересовался ювелирным делом, но, как обычно, ничего в этом направлении не предпринимал. Решился аж лет в пятьдесят, кое-что получалось, но, понятно, ничего серьезного. В таком возрасте поздно осваивать совершенно новую профессию, хотя очень редкие удачные исключения случаются. Теперь ощущение бесконечного времени впереди подействовало на меня достаточно парадоксально. Я решил, что все успею, но, на основании этого, не отложил, а начал, только никуда не торопясь. Понятное дело, не ювелирное дело в точном смысле: это как-нибудь потом. Значительно удобнее представлялось научиться всерьез работать с металлом, благо дед Толя, к очень хорошему набору инструментов, имел золотые руки и многому мог научить. Тем более, что и уровень у меня порядочно отличался от нулевого. Дед был страшно доволен моим увлечением и тихо, про себя, надеялся, что я пойду по его стопам и стану, наконец, инженером из настоящих. С детьми не вышло. Понятно, ему и в голову не приходило заподозрить что-нибудь дурное. Вот ни капли паранойи у человека не было. Таким образом, вместо того, чтобы стать ювелиром, я, для начала, стал оружейником. А когда мне требовался станочный парк, я, пользуясь умело налаженными отношениями с Эрихом Карловичем, тупо отправлялся в школьную мастерскую. Он тоже проникся, от души рассчитывая… не знаю, на что. Что я буду наследником его мастерства? Очень может быть, он одинокий был, ни жены, ни детей, вот и привязался к старательному и вежливому пареньку, который умел слушать и слушался. Позже, когда я перенял у него тонкое мастерство термиста, видел на его глазах слезы, ей-богу. Я, наверное, так и не перестану удивляться, до чего просто обмануть взрослых, если у тебя смазливая детская мордочка.
Мы с ним даже сталь варили, он исхитрился сделать что-то вроде электропечи, - и варили. Наберешь всякого перспективного лома, - то побольше ломаных напильников – поменьше рессор, то наоборот, и смотришь, что получится. Откровенного дерьма, правда, ни разу не получалось, а так любопытно: у нас получались аккуратные такие слитки, мы их, если получится, разрубали зубилом, если нет — резали «победитом» на станке, пробовали всяко, даже срез в микроскоп смотрели. Есть люди, которые вообще работать не любят и этим гордятся, а мне их жалко: им просто недоступно множество удовольствий. Я считаю, что деятельность правильного мужчины должна состоять из чередования грабежа и работы, отъема и производства. Но даже из тех, кто к убогим не относится, тоже бывают люди на разную стать. Иному дай косить, топором махать, или что-нибудь в этом роде, а другие вроде меня. Мне самый кайф, - одному, не торопясь, по всем правилам, так, чтобы получилось безупречно, чтоб аж самому понравилось. Сделаешь клинок, наточишь, потом начинаешь с ним колдовать: то цементируешь, то отжиг с марганцевой рудой, то еще что. А потом точишь начисто и полируешь, сам готовишь пасты со все более мелким зерном, позже перешел на фетровые круги с пастой, идеально сбалансированные, и вращал их с умеренной скоростью электродвигатель исключительного качества.
Не мудрствуя лукаво, я добивался зеркальной поверхности лезвия, а с булатами и травлением возился нечасто, под настроение.
Сначала точил попросту, разными брусками по порядку, потом через третьи руки достал немецкого производства профессиональный набор для точки. Какой остроты при этом добивался, говорить не буду. Почему? Не поверите. Делал изделия и посложнее. Пружины к этому моменту я навивать умел, без ложной скромности, - неплохо, это в тех редких случаях, когда не удавалось найти готовые, вот и делал пружинные арбалеты. Понятное дело, - однозарядные. Пружины, кстати, ставил такие, что не сжимались до нужного размера под тогдашним моим весом, сдавливать приходилось специальным винтовым устройством навроде струбцины. Стрелой служил заостренный стержень с продольными ребрами, весом в шестьдесят граммов. Издалека, понятно, не попадешь, но метров с восьми пробивало человека навылет. С огнестрелами история особая, это позже.
Вот как чувствовал, взял с какого-то перепугу самый длинный из своих носильных ножей, дуру с клинком в двадцать пять сантиметров. При всей толщине дяди Арчила, этого все-таки хватило, хоть и на пределе: вначале я почувствовал, как острие мимолетом проскребло по его хребту. Остальные ткани человеческого организма, включая хрящи, моих ножей не задерживают вообще, и я распорол ему все брюхо наискось, до печенки и чуть далее.
Можно было бы проще, можно. Можно было, к примеру, отхватить ему хозяйство, все целиком, это красиво, можно было бы попросту вспороть бедренные сосуды вместе с нервом, и так, и так ему пришел бы конец, но на тот момент ни один из этих вариантов не годился, этого потом не объяснишь, но чувствуешь безошибочно. За каждое деяние, достойное смерти, соответственно полагается своя смерть. То есть я в самый первый момент достал забрюшинное пространство, вскрыв ему брюшную аорту или нижнюю полую вену, или то, и другое вместе, не знаю.
Мы стояли, обнявшись, и поэтому он не мог ни ударить меня, ни оттолкнуть, ни, ухватив ручищами, шваркнуть об стенку, на это требуется какое-то время, секунда или две, но их у него не было, потому что «Фенг», развалив по пути часть кишок, рассек ему печень уже через долю секунды. Вас когда-нибудь били в солнечное сплетение? Умножьте эффект на десять, и вы получите примерное представление о том, что бывает, когда в него бьют ножом. Человек не может ни вдохнуть, ни крикнуть, и застывает в параличе.
Надо чувствовать паузы, СПП, помимо всего прочего, отменно учит еще и этому. Я разорвал дистанцию падением, в кувырке назад через левое плечо, одновременно убирая «Фенг» на место.
Может быть, мне надо было сразу же, прямо и бесхитростно напасть. Может быть. Скорее всего, я спокойно уложил бы их всех прежде, чем они успели бы понять, что происходит. Вот только на тот момент мысли об этом у меня не возникло, была совсем другая, - делать ноги, а времени на раздумья не было совсем. Лишние четверть секунды, - и джигиты начали бы приходить в себя, а точной диспозиции у меня не было, значит — не было и плана на молниеносный бой. На то, чтобы положить всех, вместе с мудаком –Ревазом, и не завязнуть. Но главное, повторяю, - в тот момент в голове у меня существовала иная мысль, а я, выйдя из кувырка в стойку, увидал открытую дверь на балкон и — никого между собой и этой дверью. На дальнейшие решения времени не требовалось, можно сказать, вообще, потому что следовали они без привлечения мыслительного процесса, в автоматическом режиме. Рывок с места, три шага, «баланс» на перила, - четвертый, блядь, этаж, нужно хоть сколько, хоть десятую долю секунды «на сориентироваться»! - и я уже ухожу вертикально вниз, солдатиком, разворачиваясь в воздухе. Хват за нижнюю перекладину перил, вис, обозначить качание вперед, - прыжок на перила нижнего балкона, только самортизировать, не вставая по-настоящему, - и валиться дальше. На то, чтобы упасть с такой высоты, требуется чуть больше полутора секунд, я потратил на спуск примерно три с четвертью - три с половиной. Это, надо сказать, время совсем немалое, много можно успеть, много — обдумать, особенно если делать то и другое одновременно.
Когда я, разворачиваясь в воздухе, шагнул с перил вниз, дядя Арчил еще стоял на ногах, они только начинали подламываться под его тушей. Поскольку я в тогдашнем своем нежном возрасте приходился ему аккурат до подбородка, то стоял он, наклонившись вперед, значит, и валиться ему предстояло мурлом, - не называть же ТАКОЕ — лицом?! - вниз. Наверное, только успели пробиться наружу первые брызгучие струи крови из чисто вскрытой наискось аорты. Скорее всего, с тех пор он успел-таки упасть, хотя и не сто процентов. Наверное, уже кто-то кинулся поднимать, - но не факт, что успел.
Наверное, следующий находится на половине пути к балкону, хотя, может быть, они бросились к боссу вдвоем. Совсем не исключено.
Баб там нет, визжать, как циркулярная пила, махать руками и метаться, как китайская шутиха, доводя панику и бардак до наивысших градусов, - некому, головы у джигитов лишними знаниями не отягощены, так что рефлексы должны быть в порядке. Таким образом, очень может быть, один уже готовится выскакивать из квартиры, и надо поспеть к этому моменту. Ревазик, - сука, ебаный недоумок, тварь черножопая! - тот, понятно, в ступоре, в раскладе не участвует, и в расчет на бой его можно не принимать. Думал я примерно об этом, но, понятно, не так, как излагаю теперь. Сам я тем временем огибал угол, стремясь поскорее достигнуть подъезда: балкон выходил на торец пятиэтажки, так что и подъезд был угловой. Бежал я так, как не бегал дотоле ни разу, ни в этой жизни, и не в той, пользуясь всеми способами ускорения передвижения в помещении, чтобы успеть к тому моменту, когда кто-нибудь из джигитов впопыхах вылетит из квартиры. Дальше предполагалась засада секунд на десять, - и звонок.
Я не успел самую малость: когда я выскакивал на площадку четвертого этажа, дверь злополучной квартиры №10 как раз начала распахиваться. Один из черноусых устремился наружу, кажется, даже успел меня увидеть, когда я остановил его выстрелом из «Гвоздя», снизу — вверх, в укромное местечко за подбородком, отчаянным прыжком занес его назад, в коридор, и захлопнул дверь за спиной. Динамика, однако, есть такой раздел механики. Мы столкнулись, когда он стремился вперед, а я изо всех сил прыгал с места ему навстречу, и «болт» из пружинного самострела не шибко-то снизил его импульс, так что удар чуть не вышиб из меня дух, но я и тут умудрился, хоть отчасти, «прокатить», пируэтом в прыжке. Огибая скручивающееся, валящееся назад тело, я оттолкнулся от него и влетел в гостиную «двушки». Картина маслом.
Все-таки у холодного оружия имеют место отдельные недостатки. Вы примерно представляете себе, какого размера лужу образуют на полу примерно пять литров крови? Не? В ней, действительно лицом вниз, тут я угадал правильно, отмокает туша дяди Арчила, рядом, наклонившись над бездыханным телом босса, - в белых брюках, натурально, - стоит на коленках один из джигитов. Второй, в позе оперирующего хирурга подняв кверху окровавленные руки, стоит рядом и дико таращится на что-то. А, это он на меня: не ожидал почему-то. Выхода не было, и мне пришлось все-таки лезть в эту хлябь. На этот раз «фазный» прыжок, стелющийся, чтобы проскользить по кровище, а не вломится со всей дури, забрызгав все, вплоть до стенок, а себя — в первую очередь. Первого — разряженным «Гвоздем», пониже затылка, в сочленение первого позвонка с затылочной костью, со всей дури, добавив для хлесткости кисть. Хрусть. Второй не нашел ничего лучшего, чем начинать закрывать морду. Это хорошо, это дает время достать «Фенг». Хоть один грамотный удар за всю кампанию, тычковый во второе межреберье слева, с «плоским» доворотом, в таком случае почитай вся кровь остается внутри, а наружу поступают, разве что, самые пустяки. Теперь пару осторожных шагов. Чтобы избежать следующих фонтанов. Первого, скромного, поскольку виновник ткнулся головой в тело и вообще падал невысоко. И второго, по всем правилам, поскольку «хирург» рухнул эффектно, - плашмя и во весь рост. Самый долгий этап от первого удара и до его падения, - это когда я, спрыгнув, вдоль стены несся к подъезду и вбегал на четвертый этаж, потому что пришлось огибать два угла, сама лестница не в счет, там перила, в передвижении можно задействовать чуть ли ни все мышцы и получается быстрее, чем по прямой. Секунд двенадцать, край — пятнадцать. На все — про все в пределах полминуты, это с запасом. Нормально.
Шорох. Ну, понятно, это Ревазик. Вот он, стоит у стенки и борется с когнитивным диссонансом. То ли упасть на коленки и начать блевать, то ли сунуть голову в угол и завизжать от смертного ужаса, - потенциалы у обоих побуждений, по всему, выходили примерно одинаковые. Я, стараясь восстановить дыхание, подошел к окну и тщательно вытер «Фенг» о занавеску. Осмотрел левый рукав гимнастерки, подаренной месяц тому назад Камалом Фархадовичем, - и собственноручно перешитой под новые функции. Крови не видно, видно при первом ударе гладкий, как шлифованное стекло, клинок на обратном ходу хорошо обтерся об одежду пахана. Кеды, понятно, в кровище, но на черные самострочные шаровары попало удивительно мало. Все это время, вроде бы не глядя на Реваза, я, однако же, постоянно его контролировал, - и он это знал. Вряд ли, конечно, но мало ли что взбредет в голову охуевшего со страху идиота? Эта классическая фигура как раз и славится своей непредсказуемостью. Но нет.
- Ти что сделал, - услышал я хриплый, сдавленно-потрясенный голос, - а!? Ти что натварил, псих? Это же сам Чиха Батумский, ти панимаишь?!! Ти покойник тепер, понял-да?!!
Он совершенно явно себя накручивал, непонятно, правда, - зачем, но мог и накрутить, поскольку трудно выдумать обстановку, которая могла больше поспособствовать истерике. Я остановил его взглядом, снизу-вверх, не сомневался, что подействует, и подействовало. Вот говорят, что взгляд холодный, как лед, - так этого мало. Он должен быть, как ледяная грязь, как перемешанное с битым стеклом содержимое уличного сортира при советской автостанции в декабре. Это не дается само собой, это надо осваивать, специально изыскивая лучшие образцы для подражания. Сделал паузу.
- А ты? Кстати, будь я деловым, меня любой правеж оправдал бы без писку. А вот ты отвел уважаемого человека бог знает к кому, и в результате мы имеем четыре жмура.
Ну, то есть, на самом-то деле их будет пять, но об этом я решил ему пока что не сообщать.
- Ойй, - он все-таки опустился на пол, проблемы таких размеров явно превышали его способности переваривать, - шьто типер дэ-элать, а-а?
- Подумать надо. - Я равнодушно пожал плечами. - Зависит от того, знает еще кто-нибудь, куда ты его повел, или нет.
- Нэ знаю, - он вцепился себе в щеки с такой силой, как будто хотел содрать с себя лицо целиком, - ничего нэ понимаю сэйчас... Кажитса — нэт... Нэт, нэ должно.
- А меня не называл? Имя, фамилию?
- Пагади... Нэт, точно нэт.
- А как, как называл, точно вспомни? Только не ври...
- Гаварил... мальчик гаварил, пацан савсэм, да...
- Договаривай. Сопляк, пиздюк, или что-то вроде, но только по-грузински. Что товар хороший, говорил, и что взять его совсем легко. Наверное, добавил, что можно и даром, но лучше все-таки заплатить какие-нибудь пустяки. И привел ко мне одному четырех рецидивистов во главе с вором в законе. Для чего, спрашивается? Реваз, ради бога, не обижайся, - но ты большое говно. Прямо-таки редкостное.
Он опустил глаза. Стыдно падле. Ну, пора его слегонца успокоить. Я подошел к нему и положил руку на плечо.
- Ладно, не переживай. Давай пока что притрем тут, а то как бы ни протекло соседям вниз...
Это я в каком-то неочевидном кино из рублевых видеосалонов видел, как с потолка капает кровь, аж в конце восьмидесятых.
Говоря эти слова, я вставил ему клинок «Фенга» в ямку над левой ключицей, сверху — вниз, на римский манер, - и зажал рот, ненадолго, на всякий случай. Подождал, пока затихнет, и только после этого вытащил ножик.
Вот когда говорят, что в бою может убить кто угодно, а после — только немногие, то это, в общем, правда. Когда я резал этих кавказцев, то знал, что поступаю правильно, и другого выхода у меня нет. А вот с этой гнидой, которая, собственно, и заварила всю эту кашу, испытывал большие сомнения. Чего-чего только ни придумывал, чтобы только не решать проблему радикально, не лишать Ревазика его молодой жизни, но так и не придумал. Не думаю, чтобы он побежал доносить о случившемся властям, подручным Чихи или еще каким бандитам. Нет. Просто-напросто он не справится с проблемами, запаникует, наделает глупостей, попадет не к этим, так к тем, на него нажмут, - и он сдаст меня в первые же десять секунд. Все это неизбежно, как уплата налогов, а по-другому быть не может.
Я забрал хабар, который собирался загнать ныне покойному знакомому ныне покойного Реваза, загатил уже свернувшуюся кровавую лужу бельем с постели, и занялся мародерством. Мне было до кончика хвоста любопытно: прихватил Чиха Батумский хоть какие-нибудь наличные, или пришел вовсе пустой? Побившись сам с собой об заклад, поставил на то, что — захватил: серьезные воры на самом дел достаточно осмотрительны, могло оказаться и так, и этак, почему в таком разе не заплатить малость за хороший товар? Да, такие люди способны, ради куража, плюнуть на деньги, на ЛЮБЫЕ деньги, но исходно он на возможность всласть покуражиться не рассчитывал. Во всяком случае, - стопроцентно.
Это пари я выиграл: результат меня приятно порадовал: почти восемьсот рублей во внутреннем кармане пиджачка у одного из молодых, явно основная сумма, предназначенная собственно для покупки, и еще двести тридцать по мелочи, в кошельках джигитов. У самого босса, как положено, в карманах не было ни копейки. Бандиты и вообще склонны на свой, извращенный лад подражать властям, что-то подобное наблюдалось и тут: наш, советский пахан, на манер членов Политбюро, тоже жил при коммунизме. Надо сказать, на лето семидесятого года тысяча рублей была очень, очень хорошей суммой.
Раздумывал некоторое время, - не бросить ли на месте сражения «Фенг» и разряженный «Гвоздь», но заела жаба. Кроме того, имелись еще и рациональные основания, поскольку оба изделия отличались уж слишком большим своеобразием и, теоретически, могли дать следствию зацепку. Забрал с собой.
У бедолаги, лежавшего в коридоре, оказался выломан затылок, наружу торчали куски костей и на полу валялись кровавые комки вынесенных мозгов, один, кстати, растоптанный: болт потерял остойчивость и ударил в крышу черепа под углом или вообще плашмя, а я, впопыхах, вляпался. Некоторое время я размышлял, - не забрать ли с собой и «болт», но потом решил не париться: думаю, у милиции это примерно первый случай в практике, а, как известно, чем больше версий у розыска, тем спокойнее злоумышленнику. Как мог, отмыл кеды, задействовав, в числе прочего, зубную щетку хозяина, вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Во дворе берегся, но, бог милостив, никого рядом с подъездом так и не встретил.
Тогда моим личным рекордом было шесть этажей. С шестым этажом я бы не поспел, и грузина пришлось бы валить в подъезде, так что начались бы технические сложности и варианты. Даже не знаю, как развивались бы события в этом случае. С девятого этажа я, скорее всего, грохнулся бы, а, еще того вероятнее, на девятом этаже напал бы на троицу в белых костюмах сразу, и будь, что будет.
Я шел и чувствовал, как все мое тело наливается свинцом. Что ни говори, а бой разительно отличается от тренировки, даже самой жестокой. Тридцать – сорок секунд, - и я вымотан, выжат досуха. А люди, бывало, дрались врукопашную часами, чуть ли ни весь день, - и как это у них получалось? То ли генетика, то ли начинали не с семи, а с четырех лет. То ли я молодой все-таки, не набрал полной силы и, главное, стойкости, выносливости. Проехав четыре остановки, я еле вылез из троллейбуса и домой не шел, а плелся, как кляча на живодерню. Скорее всего, дело даже не в суммарной нагрузке, а в дикой дозе адреналина и прочих субстанций, которые опустошили энергетические резервы моих мышц и, главное, нервов. Такую бурю в условиях тренировки не вызовешь, даже на соревнованиях не больно-то. Но, так или иначе, я выиграл бой, они ничего не смогли противопоставить моим действиям. Так что, может быть, если бы предки действовали в том же стиле, им и не пришлось бы рубиться часами? Но, в качестве практического вывода: в соревнованиях участвовать все-таки надо. Это хоть как-то позволит адаптироваться к биохимическим бурям вроде только что пережитой.
И, - смех-смехом, а шутки могли получиться плохие: мне уже месяц, как шел тринадцатый год, полный иммунитет к УК СССР закончился, и, теоретически, меня могли взять за задницу. Да-да, за ту самую, на которую полчаса назад имел виды дядя Арчил.
Оценили 3 человека
7 кармы