СОНАТА УСТАЛОГО ШТУРМАНА

    Эпиграф: Товарищи курсанты, как известно, советские корабли бороздят просторы мирового океана и в дождь, и в слякоть.

    На подводных лодках 613 проекта был всего один штурман, он же – командир БЧ-1. Соответственно, после любого многодневного выхода в море внешний облик офицера напоминал приведение – бледное, дикое, но симпатичное. Корабельный врач, хорошо выспавшийся и не перетрудившийся в походе, привычно иронизировал по этому поводу в кают-кампании: «Кто на что учился». Штурман соглашался с подобным доводом, поскольку наблюдение за здоровьем экипажа не менее важное дело, чем ведение навигационной прокладки на карте. В сущности, его не слишком беспокоила даже работа с архаичными техническими устройствами, обеспечивающими кораблевождение. Старший лейтенант был романтиком, хотя тщательно скрывал эту свою слабость от экипажа под маской профессиональной самоуверенности. Служба на старом корабле шла прямо по заветам поэта Николая Гумилева: «Кто иглой на разорванной карте/Отмечает свой дерзостный путь».

    Впрочем, отцы-командиры не давали возможности для роста и буйного цветения штурманского самомнения, поскольку одну из прямых обязанностей командира БЧ-1 он выполнял, прямо говоря, очень посредственно. Согласно корабельного устава ВМФ, штурман отвечает за метеорологическую службу. Если текущую погоду во время всплытия и в надводном положении он определял нормально, то прогнозировать метеорологическую обстановку, даже на текущие сутки, просто не имел возможности.

     Это было очень обидно, так как в училище он освоил многие премудрости этой науки, необходимые для мореплавания. И не ради зачета, а потому, что все эти циклоны, штормы и ураганы ему были крайне интересны, но на средних дизельных подводных лодках не была предусмотрена установка какой-либо аппаратуры, прежде всего, принимающей по радио факсимильную карту погоды. Значит, старший лейтенант не получал достоверной информации для составления прогноза. В Советском Союзе эту систему создали еще в начале 50-х годов, как говорится, на лампах, но подобные приемники требовали установки отдельной антенны коротковолновой связи, а на 613 проекте «лишней» антенны просто не было.

    Значит, офицеру в двадцатом веке понадобились средневековые навыки предсказаний погоды по местным признакам. Моряки, ходившие под парусами, позаботились о коллегах и сочинили целую поэму, в которой сумели зарифмовать эти самые местные признаки хорошим русским ямбом: «Солнце красно поутру – морякам не по нутру/ Солнце красно к вечеру – им бояться нечего» или «Если Солнце село в тучу – жди моряк на море бучу / Если Солнце село в воду – жди хорошую погоду».

    И все было бы хорошо, да дизельная лодка в автономке всплыла на зарядку аккумуляторов темной ночью и погружалась до рассвета, поэтому цвет светила и тучу на горизонте увидеть было невозможно. Возможно, командир лодки на сеансах связи получал какие-нибудь метеорологические предупреждения, но делиться своими знаниями со штурманом не спешил. Наоборот, услышав его жалкий лепет по поводу возможных штилей или штормов, начинал метать молнии и рокотать громами, заменяя все местные признаки погоды начальственной грозой над повинной головой навигатора.

    Эти мучения продолжались около полугода, пока экипажу не сообщили благую весть о скором выводе лодки в ремонт. Штурман тут же возмечтал о несбыточном счастье – летнем отпуске, но грезы про прекрасных купальщиц в теплом море закончились так и не начавшись. Командиру БЧ-1 приказали принять дела на корабле, только что вышедшем из дока, и собиравшимся в автономку. Высокое командование подсластило пилюлю, присвоив офицеру звание капитан-лейтенанта, что не отменило проблем перехода в новый экипаж. Отремонтированная субмарина числилась в документах корпусом 613А проекта. Добавление буквы «А» означало, что штурман приобретает новые обязанности, поскольку должность его именовалась: командир БЧ-1-4-РТС, значит, в заведование он получал, помимо обычной команды рулевых- сигнальщиков, еще и связь, радиолокацию и гидроакустику корабля.

    Как там доктор прописал? «Кто на что учился…» Однако, службу связи, РЛС и ГАС, даже в училище, преподавали поверхностно и фрагментарно, на уровне общих представлений вахтенного офицера или дежурного кораблю. Офицер этим наукам серьезно не учился, но. познакомившись с кораблем и экипажем, штурман отчасти успокоился. Командой РТС (радиотехнической службы) руководил опытный мичман-акустик, знавший технику и понимавший матросов, но связисты внушали явную тревогу. Старшина команды матрос Редискин (его мордовская фамилия была созвучна этому кинематографическому эпитету) был отличным радиотелеграфистом, но к руководству людьми и к организации связи его допускать было опасно.

    Это был моряк третьего года службы, разжалованный из главстаршины до рядового, за эпический подвиг, совершенный вовремя стоянки в доке. Старпом, каюта которого располагалась напротив радиорубки, вышел по своим делам, не закрыв дверь, и оставил на столе флягу с чистым спиртом. Редискин, увидев бесхозное шило (так называют на флоте спирт), метнулся к старпому с кружкой. Наполнив боевую емкость до краев, он был прихвачен на горячем деле командиром лодки, вошедшем во второй отсек из центрального поста. Радист, имевший тогда погоны главного старшины, предпринял попытку побега, закончившуюся в первом отсеке.

    Командир лодки вальяжно и спокойно преследовал нарушителя, поскольку куда бы тот делся из трубы, закрытой со всех сторон. В первом отсеке состоялось событие, являющее миру самую суть матросского героического деяния. Прижавшись спиной к крышке носового торпедного аппарата, Редискин одним махом проглотил содержимое кружки, то есть 250 граммов 96-градусного шила, выдохнул смесь воздуха и паров, подобно сказочному дракону, и произнес осипшим голосом: «Все!». Еще и пустую кружку командиру показал, чтобы подтвердить факт уничтожения казенного довольствия. Штурман, которому судьба послала такого подчиненного, не впал в хандру, а набрал у старпома секретных наставлений по организации связи и других руководящих документов, пытаясь срочно восполнить зияющие пробелы в собственном образовании.

    К началу планового курса боевой подготовки, положенному после ремонта, он профессиональным связистом, конечно, не стал, но хотя бы перестал путаться в элементарных вопросах. Впрочем, накануне выхода в автономку командование, наконец, проявило свою заботу об экипаже, прислав на лодку настоящего специалиста по связи. Формально старший мичман Маевский (фамилия подлинная, пусть люди знают и помнят хороших людей) служил в радиоразведке флота, но числился в штате бригады подводных лодок.

    Штурман, разумеется, не мог знать настоящие цели и задачи разведки в автономном плавании, но Маевский был назначен исполняющим обязанности старшины команды БЧ-4. Вот это был выигрыш в лотерею! Мичман имел грандиозный авторитет и многолетний опыт службы. Оставалось только наладить с ним нормальные отношения, что получилось довольно просто. Маевский, как истинный сын еврейского народа, принялся острить над древней подводной лодкой и своим временным командиром. Штурману его приколы были не в обиду, наоборот, обмен шутками поднимал настроение до уровня эйфории. Офицер чувствовал неготовность брать на себя ответственность еще и за связь, помимо кораблевождения, поэтому сбросив с себя тяжкую ношу, казалось, был готов воспарить на воздусех.

    В начале первого выхода в море новый командир лодки не преминул опалить штурману крылья. Причина та же – метеорология... Прогноз, полученный на берегу, оказался неверным. Причина – капризный характер Японского моря в августе. В последний месяц лета тайфуны идут с юга регулярно, как экспрессы между Ленинградом и Москвой, но скорость их движения разная, поэтому попасть в шторм, или избежать его, можно с одинаковой вероятностью. Пусть дизельная субмарина и не так зависит от капризов погоды, как надводный корабль, но ей приходится всплывать на зарядку аккумуляторов и хватать лиха во время шторма. Впрочем, лодка зацепила только край тайфуна, значит, командир не громогласно анафемствовал виновного, а монотонно бурчал, как пономарь, когда килевая качка достигала особенно впечатляющего размаха.

    Мичман Маевский, услышав причитания начальства, позвал штурмана в радиорубку и, без долгих разговоров, вручил шифрованную радиограмму, составленную из нескольких пятизначных групп цифр. Штурман получил звание капитан-лейтенанта не за строевую выправку, - специалистом он был нормальным, поэтому с первого взгляда понял, что на листке, простейшим шифром, записана текущая метеорологическая обстановка: пять восьмерок – циклон, пять девяток – антициклон, затем указание их давления и скорости движения, потом - координаты центра атмосферного явления. И так по всей акватории моря.

    Загадочно улыбаясь, мичман сообщил, что принял японское оповещение о погоде. Он же из радиоразведки, следовательно, частоты и время подобных передач помнил наизусть. Маевский показал на карточку, прикрепленную к радиоприемнику, где эти самые частоты и время были записаны для использования радиотелеграфистами, которые станут принимать японские метеосводки даже без участия мичмана. Штурман нанес циклоны и антициклоны на морскую карту мелкого масштаба и быстро составил метеопрогноз на ближайшие сутки.

    Через неделю от Цусимского пролива «на простор морской волны» выплыл царь-тайфун, обещавший настоящий серьезный ураган. Командир БЧ-1 незамедлительно сообщил об угрозе, и экипаж стал принимать решительные меры для ее предотвращения. Прежде всего, надо было полностью зарядить аккумуляторные батареи, чтобы провести под водой, как минимум, двое суток. Значит, продлевался период зарядки, поэтому перед погружением лодка почувствовала приближение лютого шторма. Волнение было настолько сильным, что субмарину покачивало на глубине семидесяти метров. Штурман рассыпался в благодарностях мичману Маевскому, но и сам ощущал себя, чуть ли не аватарой Ильи Пророка, заведовавшего погодой в Православном пантеоне. Ночью лодка всплыла на сеанс связи. Стихия вцепилась в корабль и бросала его по волнам пока радисты принимали и передавали радиограммы. Экипаж всего полчаса держал глубину десять метров, но успел почувствовать романтику моря всеми фибрами души.

    На следующие сутки, согласно штурманскому прогнозу, ожидался небольшой ветер и, возможно, мертвая зыбь – волнение моря, в штиль или при небольшом ветре. Прощальный привет от тайфуна. Командир подводной лодки не стал дожидаться темноты и приказал всплыть в позиционное положение перед закатом. Штурман попросил разрешение выйти наверх, мотивировав свое желание необходимостью произвести обсервацию (определение места) по звездам. Получив разрешение, капитан-лейтенант поднялся к выдвижным устройствам, то есть на крышу рубки и посмотрел на море «орлиным взором». Мертвая зыбь предстала перед ним во всей красе. Легкий ветер и длинные высокие волны. Корабль забирался на гребень, переваливал его, и с грохотом падал форштевнем в бездну.

     Вдруг  лодку настигла особенно крупная волна, которую по традиции, закрепленной художником Айвазовским, принято называть «девятым валом». Это был именно вал, вдавивший корпус субмарины под поверхность. Верхний рубочный люк был предусмотрительно закрыт, поэтому вода внутрь корпуса не попала, но лодка погрузилась полностью. Штурман, стоявший на рубке, вцепился рукой в крышку пеленгатора и оказался стоящим по пояс в воде посреди моря. Яркое солнце и бескрайний простор вызвали у этого «романтика большой дороги» настоящий восторг.

    Через минуту корпус лодки медленно всплыл в позиционное положение, явив миру мокрых до нитки командира и старпома, получивших незапланированную морскую ванну. Штурман же, вместо присущего ему самомнения, открыл в себе склонность к философствованию о превратностях судьбы: «Вообразил себя пророком» - подумал он, - «будь добр, начинай шествовать по воде аки посуху. Как говорится, получи – и распишись!».

Владимир КОРНЕЕВ