Голосовой бизнес

 "... Я пережил и многое и многих...", - такую руладу мог бы выводить в местах общего пользования Алексей Петрович, если бы имел хоть малейшее желание это предпринять. Мешали также: прирождённая скромность, отсутствие вокальных данных, и не фрондирующая сущность.

 А пережил он, Петрович, действительно немало. И обошёл в соревновании на выживание многих. Тёщу, тестя, жену, почти всех друзей и подруг, сослуживцев, начальников, Генеральных секретарей, маршалов и генералов, и даже одного Президента России. Перетекая из эпохи в эпоху, - Петровичу  даже резало слух, когда к нему обращались именуя полным титулом "Алексей Петрович". Ему, который просыпался в детстве под черную "тарелку" радио, а дожившему до того времени, когда сын приволок к нему в однокомнатную квартиру (и повесил на стену, как картину) цветной телевизор, который легко можно к вай-фаю подключить, если бы был интернет - уже казалось, что его зовут просто - Петрович.

 И рабочее место Петровича мутировало названием соответственно духу времени, превратившись из Жилищно - эксплуатационного участка № 7, в Жилищно - коммунальное хозяйство под названием "Дом, милый дом". Начальник "переобулся" в управляющего, а его одноклассница Шурка, производившая уборку подъездов, в клининг - специалиста. Сам Петрович стал аква - техником, что прежние времена соответствовало должности водопроводчика.

 Всю жизнь не менялось только одно - устойчивое (возникшее в нежном возрасте октябрёнка), выдержанное временем (как хороший коньяк), абсолютно искреннее (как присяга в армии) чувство отвращения к участию в голосовании и выборах. Неважно какого уровня. Ко всем. Тем более, что обязательная угрюмая вмениловка "ушла в отпуск", и заменять её стала свобода. 

 Теперь можно было спокойно уклоняться от выбора. Или, другими словами, пользоваться высшей формой выбора - нихрена никого не выбирать. Никого и ничего не боясь, теперь можно посвятить законный выходной распитию "горькой", к которой (да-да) имел давнюю слабость Петрович. Отдать дань дивану и телевизору...

 Так ответственно продолжалось ровно до недавнего времени. А именно до последних выборов, когда Петровича попутал Лукавый. У которого он работал по вызову на предмет замены кухонных раковины, смесителя и сифона. И пусть уже прошло несколько месяцев - Петрович помнил всё до малейших деталей. От облика Лукавого - молодого, симпатичного, высокого, лощёного. Одетого в богатый банный халат (видимо только помылся. Это подтверждалось мокрыми, зачёсанными назад волосами). На руке крутился массивный золотой браслет, а в прорези халата, на голой волосатой груди, Лукавый зачем-то носил большой золотой крест на толстой цепочке. 

 Всё это настолько врезалось в память Петровича, что вышивай он крестиком - легко смог бы воспроизвести этот облик на канве. А текст телефонного разговора Лукавого, который он подслушал, всунувшись в ящик встроенной кухни, выполняя свою работу, Петрович смог бы выгравировать на куске черного камня из мраморной крошки. Если бы был гравером, конечно.

 А ещё (будь Петрович режиссером) мог бы снять короткометражку про то, как он, торс которого был укрыт ящиком, а ноги принимали различные позы снаружи оного, - наблюдал (изредка попадающие в поле зрения) расхаживающие лодыжки, и, слегка развивающиеся при ходьбе, полы халата. При этом, как голос Лукавого неторопливо вещал в мобильный телефон:

 - ... я тебя умоляю, - какие там выборы? (мерзко хихикает) Ходят по квартирам собирая подписи. Сунут пенсам пакет с мукой, гречкой, бутылкой водки и шпротами, а те и рады... Что?.. Ну могут ещё "штуку" рублей дать. Да. А потом ещё ждать их перед избирательными участками, чтобы продублировать продуктовый "набор для пенсов"... Или "бабок" дать... Всё давно отработано... 

 Петрович сильно потел под мойкой. Он сам уже не разбирал от чего. От работы или возмущения. Мысли несколько путались, но текли в, примерно, таком ручье:

 - А что, так делают? Почему же, тогда ко мне не приходят?.. Может уже приходили, а меня дома не было?.. Или ещё должны прийти?..

 С этого самого дня начались душевно-корыстные муки Петровича. Именно они гнали его к зазвучавшему домофону, как насквозь продопингованного афроамериканского бегуна. Тревожили ночной сон, а днем мешали выполнять работу, из-за боязни своего отсутствия дома в тот момент, когда ему занесут за подпись...

 Так продолжалось до самого дня голосования. Всё это время Петрович употреблял беленькую сверх меры, которую всегда соблюдал. Нервы были уже натянуты до предела, когда он понял - никто уже не успеет прийти с пакетом в руках и бумажкой в конверте с портретом кандидата. Скорбь Петровича никак не хотела утонуть в двух "чекушках", и он уже собирался пойти в магазин, чтобы злоупотребить, но внезапный прилив надежды принёс некоторое количество эндорфинов. Просто Петрович вспомнил слова Лукавого:

 - ... Да. А потом ещё ждать их перед избирательными участками, чтобы продублировать продуктовый "набор для пенсов"... Или "бабок" дать ...

 - Ничего ещё не потеряно! - утешил себя Петрович, возвращая схваченный уже с вешалки пиджак на место. - Завтра пойду к избирательному участку, и буду ждать...

 Он прождал весь день, от открытия до закрытия. Пока не понял, что голосовой бизнес - не его. Он чувствовал себя обманутым и обиженным. Дважды. Не удалось реализовать свой голос избирателя, и алкоголь после 21:00 не отпустят уже. А завтра - на работу...