КОСЯЧОК. 21+

Автор: Legal Alien

- Отчего вы, механики, такие, блядь, косячные?

- Чего это мы косячные?

- Нет, это я спрашиваю, чего вы такие косячные, и не надо мне вопрос переадресовывать, а надо покраснеть лицом и попытаться мне ответить!

- Так мы вообще не косячные!

- А это что! – и командир хлопнул ладонью по журналу ГЭУ.

И если вы сейчас подумали, что журналу ГЭУ стало больно, то вы никогда не встречались с ним лицом к лицу. Журнал ГЭУ имеет размер амбарной книги и толщину, как бедро комсомольца. Он похож на роман «Война и мир» во всех её томах, и в нём нет про Наташу Ростову, а есть в нём про цепную реакцию деления ядер урана, только без французского языка.

- Это? Журнал ГЭУ левого борта! – бодро доложил ему механик.

- Миллиметр! Нет! Пожалуй, даже микрон моего терпения остался, Хафизыч! Вот как можно было из-за такой хуйни проверку просрать?

- Так это у проверяющего надо спрашивать, а не у меня!

- Конечно! Конечно же, вы не виноваты! Ну что за нелепые инсинуации с моей стороны! Только я тебе так скажу: если бы проводился всемирный конкурс косячников, то вы его проиграли бы, потому что и там накосячили бы! Завтра проверка штабом флота. Что будете делать?

- Перепишем, чё.

- Очковтиратели!

- Не спорю! Всем вотрём, но флот не опозорим!

- И только трюмные войска как всегда на высоте! Хоть их служба нелегка, блестят они во всей красе! – гордо выпятил грудь Антоныч, то ли гордясь своими трюмными войсками, то ли своим экспромтом.

- Так себе рифма, и пафоса дохуя, - буркнул Хафизыч.

- Ничо, Эдуард доработает напильником!

Сегодня на проверке штабом флотилии в этом злополучном журнале нашли помарку: вместо цифры шесть была написана четыре и потом исправлена на шесть. То есть, когда оператор в пылу сражения, чем собственно и является для него ввод в действие ГЭУ, поднял среднюю компенсирующую решётку реактора на двести сорок шесть миллиметров (условно), он записал «244», а потом такой - боже какой же я дурак, ну конечно, же шесть - и исправил на шесть. А в журнале ГЭУ что? Правильно – запрещены всякие исправления, ну вот прямо совсем, и хоть тот самый выход в море, в котором он это писал, закончился, что очевидно для всех, безаварийно, но что? Правильно - штаб флотилии посчитал, что к выходу в море мы не готовы, потому как в журнале ГЭУ левого борта нашли исправление, и вообще мы дураки значит, раз даже документацию ведём с нарушениями. На флоте ведь как? Сделал, но не записал - считай, что и не сделал! Но так уж и быть, в счёт наших прошлых заслуг нам дают время для устранения до завтра, когда и состоится проверка штабом флота. Передёргивают, конечно, типа мы совсем пальцем деланные.

В иерархии штабных флотских проверок порядок заведён давно и никогда не меняется: проверяет корабль штаб дивизии, мы воюем с ними, проверяет штаб флотилии – дивизия уже воюет за нас, потому что если они нас проверили и всё зашибись, то во всех найденных замечаниях виноваты уже кто? Правильно – всё равно мы, но уже как бы немножко и они. И так по восходящей до министра обороны. Там-то вообще все виноваты обычно, без разбора.

- Анатолий! – сказал механик перед уходом дежурному по ГЭУ. - К утру переписать!

И бухнул на стол два кирпича - один почти исписанный, а второй - новый и в запахе типографской краски.

- Как переписать?

- Как хочешь. Лично я советую руками.

Ну собрали вечером офицерский состав вахты на совещание, как же это половчее сделать. Понятно, что липа, но липа какой должна быть? Правильно – липа должна быть железной, или мы, может, в танковых войсках служим? Конечно, если накачать Толика кофеином по самые брови, то он и сам может переписать четыреста страниц убористого текста, но операторов-то три, значит и почерка должно быть три в журнале. Как минимум, чтоб не выставлять офицеров штаба совсем уж дураками. То, что журнал новенький, они заметят, но сделают вид, что не заметили, а вот на один почерк отреагируют фразой «да вы совсем, что ли, охуели». Однозначно, как говаривал один мой знакомый. Мичманов к этому делу решено было не привлекать в связи с низким уровнем их каллиграфической подготовки и недостаточной ответственности. Минёра тоже сразу отпустили… ну вы понимаете. И так вот прикидывали и сяк, но кроме троих офицеров БЧ-5 и доверить-то некому! В итоге остался Толик, Максим (дежурный по электрическому току) и я – дежурный по кораблю. И так и сяк я отпирался, мол, и почерк у меня кривой, и руки болят, и глаза слезятся, но Толик сказал универсальную волшебную фразу «не ебёт», и дело завертелось.

Толика всё равно пришлось накачивать кофеином по самые брови, потому как контролировать-то нас кто-то должен был, как ни крути. Понимаете, писать-то мы все умеем, и некоторые делают это даже без ошибок, мало того, расставляют знаки препинания в положенных местах, но одно дело – писать «Мама мыла раму» или то, что вы пишете более-менее регулярно, а совсем другое - писать абсолютно чуждый для вашего образования и практических навыков текст. Если не верите, то попробуйте взять любой текст из далёкой от вас области знаний и попробуйте его переписать, тогда поймёте.

Толик стоял всю ночь над нашими скрюченными спинами и зудел:

- Ну как ты пишешь, блядь, что это за буква? Нэ? Да у меня хуй ровнее, чем ты нэ написал! Не покажу! А что за чёрточки? Вверху – тэ, внизу – шэ? А нормально писать не судьба? Отставить старообрядчество в журнале ГЭУ! А тут запятые нахуя стоят? Какой деепричастный оборот? Это – журнал ГЭУ, а не сочинение на вольную тему, нормально пиши – больше точек и меньше запятых! Что за СКРы? Блядь, ты заебал, - компенсирующие решётки не склоняются, это тебе не прихожане в церкви!

К утру он уже шатался, охрип и говорил тихо, но так же не останавливаясь. Как он нам надоел, вы себе даже не представляете! В шесть часов журнал был готов: исписан, прошнурован, пронумерован и скреплён мастичной печатью.

- Так-то он вызывающе новый, с виду, - Толик всё равно был недоволен.

- Ну дык давайте над ним надругаемся! – предложил Максим, ну электрик, понимаете, одно на уме.

- А давайте!

Мы били журнал об стол, об палубу, об пирс и об кремальеры, листали страницы туда-сюда с неимоверной грубостью и пачкали их пылью с пирса и маслом из трюма. Полчаса – и журнал постарел на пару лет и хорошо ещё, что у него не было волос, а иначе он и поседел бы.

- Ну что, - спросил утром командир у механика, - переписали журнал?

- Так точно! И даже состарили его до нужной кондиции! Комар носа не подточит!

- Да ладно, - заулыбался командир, - за ночь? Журнал ГЭУ? Втроём?

- А нет же невыполнимых задач для человека, который сам не должен их выполнять! Народная мудрость! – вставил Антоныч.

Командир откинулся в кресле, сложил руки на животе и мечтательно закатил глаза:

- Вот это ты, Антоныч, умеешь фантазию мою распалить!

Приехал штаб флота, объявили тревогу, раскидали проверяющих по отсекам и боевым частям и начали прощупывать нас на предмет профессионального мастерства и порядка в быту. Мы с Антонычем сидим в центральном с крайне тревожными лицами и делаем вид, что ужасно заняты. И скажу я вам, что у военных это искусство - делать вид, что ты ужасно занят в то время, когда ты не занят ничем,- возведено в ранг абсолюта. Оно шлифуется и оттачивается годами, и нет пределов в совершенствовании этого, самого полезного на службе, навыка!

- Слушай, Эдуард, а вот что, интересно, будет, если трюмный журнал заставят без помарок вести? Вот что тогда Борисыч делать станет?

- Думаю я, Антоныч, что он его тогда вообще вести не станет.

- А давай-ка проверим. На-ка тебе трюмный журнал Борисыча и положи его себе под жопу!

- Антоныч, так-то это подстава! Борисыч злой и сильный!

- Отставить обсуждать приказания! Сказал – клади, значит клади!

Ну положил, конечно, куда деваться-то? Прибегает Борисыч минут через десять, я булки сразу расслабил, чтоб края журнала из-под жопы не выглядывали, Борисыч-то суров, хоть и справедлив:

- Антоныч, где мой журнал трюмный? Тебе давал вчера на подпись!

- Андрюха, ты чо? Я тебе вчера его и отдал взад!

- Да ладно?

- Я те говорю! Отдал!

Борисыч зависает на секунду и чешет в затылке:

- Эд, журнала моего не видал?

Я поворачиваюсь как можно больше затылком к Антонычу и начинаю кривляться лицом, показывая вниз глазами, носом и ртом:

- Не, Андрюха, не видел!

Андрюха думает ещё секунду:

- Да и хуй с ним! Нет журнала – одно замечание, есть журнал – восемь! А чо ты кривляешься-то?

- Ах он кривляется, сука! Бунт затеял, поганец, в трюмных войсках! – негодует Антоныч. - Куда побежал! Вон твой журнал, под жопой у Эдика, забери!

- В пизду! – кричит Борисыч из-за переборки. - Сейчас вам папа покажет, как надо проверки без документации проходить!

И прошёл, а как вы себе думали? Три стандартных замечания получил : «В трюме седьмого – говно; пятки раздвижных упоров не начищены с достаточной степенью; топор на щите плохо наточен». Так и пришёл на разбор с топором в руке.

- Тащ офицер, - несколько напрягся начальник штаба флота, - а… зачем у вас топор?

- Наточил, тащ контр-адмирал!

- Э…..

- Устранил замечание! Принёс предъявить по горячим следам!

- Блядь, ты себя в зеркало –то видел с топором в руках? Напугал дедушку, вахлак! Что там у него ещё за замечания? Начнём с него, остальные-то хоть без топоров пришли!

- В трюме седьмого – говно, тащ контр-адмирал!

- Это само собой, это же трюм седьмого! Много?

- Много!

- Просто много, или пиздец как много?

- Просто много!

- А, ну это – нормально! Поехали дальше, что там у нас.

По журналу ГЭУ замечаний не было.

- Ну молодцы, - сказал потом командир, - не то что совсем молодцы, сами же накосячили, но выкрутились, за что и хвалю!

А ещё была история с синим шариком, потом её расскажу. Вообще документация на флоте – это важно. Не знаю, для кого, но что важно - точно знаю. Чем больше бумаг, тем выше непотопляемость, так сарказмили по этому поводу моряки, которые в море ходили и воспринимали эту запротоколированность каждого своего шага как неизбежное зло, с которым хочешь не хочешь, а приходилось мириться.

Эдуард Овечкин