Религия и змееборческий миф праиндоевропейцев

Нихао, мои драгоценные читатели!

Наверняка, прочитав заголовок данной заметки, многие из вас подумали: эка хватил! У нас и вокруг более поздним славянским богам и мифам, по которым хоть какие-то источники имеются, споры не утихают. Неужели что-то конкретное о более древних временах сказать можно?

И действительно в отсутствие каких-либо сохранившихся аутентичных свидетельств составить какое-то представление о мировоззрении и верованиях наших еще неолитических предков довольно затруднительно. Наверняка же что-нибудь сказать по данной теме, пожалуй, и вовсе невозможно. Тем не менее, способ сделать хоть какое-то относительно близкое к истине предположение все-таки имеется.

Заключается он в сопоставлении известного нам фольклора индоевропейских народов с учетом данных археологии, лингвистики и генетики. В целом метод близок к "наложить мифологические системы друг на друга и посмотреть, где больше всего совпадет", но, в то же время, отнюдь не сводится к такому простому решению. Важные "поправочные коэффициенты", если можно так выразиться, вносит и то, где проживал народ-носитель мифа, куда, откуда и когда мигрировал, с кем соседствовал и в каких отношениях с соседями находился, что из себя представляли эти соседи и т. п.. Обзору общих результатов применения данного метода различными исследователями и посвящена данная статья.

В основу статьи легли (где-то напрямую, где-то через вторые руки других подобных компиляций, надеюсь, сильно испорченного телефона не получилось) материалы различных работ следующих исследователей: В. В. Иванов, В. Н. Топоров, Дж. П. Мэллори, Т. В. Гамкрелидзе, М. Л. Уэст, К. Уоткинс, Ж. Грисвар, М. Гимбутас.

И, переходя собственно к предметному разговору о результатам, представлю для начала реконструированные лингвистами имена древних богов.

Dyēus Pater. Бог-отец, персонификация ясного неба. Грозный, но справедливый судья. Ближайший аналог - балтский Диевас. Греческий Зевс, имя которого вполне созвучно, является продуктом смешения образа Dyēus Pater'а со следующим пунктом.

Perkwunos. Громовержец, бог-воин. Балтский Перкунас и славянский Перун вполне прослеживаются.

Hausōs. Богиня рассвета. Для сравнения - греческая Эос с теми же функциями.

Haeustero. Богиня домашнего очага. Аналогия с греческой Гестией достаточно прозрачна. Однако, у балтов и германцев произошло ее смешение с Hausōs, так что их Аушрине и Эостра соответственно - богини утренней зари.

Devi. Богиня плодородия. Прослеживаются связи как с греческой Деметрой, так и с обобщенным индуистским образом Деви, богини-матери.

Pria. Богиня любви. Лучше всего прослеживается у скандинавов, где ее образ распался на Фрейю, сохранившую прежние функции, и Фригг (у континентальных германцев - Фриййо), перенявшей отдельные черты выпавшей из тамошнего пантеона Haeustero.

Danu. Богиня рек. В неизменном виде имя сохранилось у ирландских кельтов и в индуистской мифологии. Из более близких нам примеров - от того же корня происходят такие гидронимы, как Дон, Днестр, Днепр и Дунай.

Welnos. Бог - покровитель скотоводов, он же - персонификация богатства. Здесь легко узнаются черты славянского Велеса.

Neptonos. Бог моря. Под изначальным именем сохранился только у латинов. Греческое "Посейдон" - не столько имя, сколько эпитет, "потрясающий землю". Слово при этом - очень древней этимологии, следы которого прослеживаются в санскритских корнях, означающих влагу и дождевые облака. И, как не странно, в славянском слове "небо".

Sehul. Богиня солнца. Достаточно четко ассоциируется с балтской Сауле. Без особого труда прослеживаются и общие корни со словом "солнце" практически в любом индоевропейском языке. Но у остальных индоевропейских народов солярные божества почему-то сплошь мужского пола, что весьма любопытно.

Также реконструированы имена речной богини Pleto (а чем от Danu отличается?), богини пустошей и степей Plthwih (и да поможет мне хоть кто-нибудь прочитать это правильно), бога-пастуха Pehuson и бога луны Mehnot. Но с чем их ассоциировать из более поздних понятий и явлений, я понял плохо, так что, дабы не вводить читателей в заблуждение домыслами в стиле Задорнова, оставлю их упоминание без развернутого комментария.

Почти у всех индоевропейских народов на том или ином этапе прослеживается своего рода "разделение властей" в пантеоне между аналогами Dyēus Pater, Perkwunos и Welnos, отражавшее прото-кастовое деление на жрецов, воинов и "трудовой пролетариат" соответственно. При этом, в большинстве культур Dyēus Pater впоследствии поглощается либо оттесняется Perkwunos, что можно связать с переходом реальной власти от жрецов к военным вождям. Достаточно интересным образом это осуществилось у скандинавов где тройка Один (Dyēus Pater), Тор (Perkwunos) и Фрейр (Welnos) с потерей влияния жречества модифицировалась в двойку, где Один стал богом воинов, а Тор - покровителем простонародья. Любопытно получилось и у древних греков, где Зевс, по всем атрибутам являющийся Perkwunos, фактически занял нишу Dyēus Pater, в то время как "замещающий" воинский бог Арес признаков громовержца не получил.

Без сомнения, основополагающим мотивом индоевропейской мифологии можно назвать описание поединка бога воинов Perkwunos со Змеем, похищающим скот или супругу громовержца, преследуемым и терпящим поражение в бою. Почему именно со Змеем? На этот счет есть версия, что в мифе отражены взаимоотношения праиндоевропейцев с племенами "Старой Европы" (трипольцы, минойцы, иберы, предположительные дальние потомки - баски). "Староевропейцы", в чьем обществе были заметные элементы матриархата, поклонялись Великой Богине (обобщенный образ), мужьями которой являлись Бык и Змей. При этом молодые праиндоевропейские мужчины, охранявшие стада на дальних пастбищах (из них впоследствии и сформировалось воинское сословие), нередко оказывались в непосредственной близости от поселений "староевропейцев". Сейчас уже трудно сказать, кто первый у кого начал угонять скот, а кто у кого женщин, но учитывая, что праиндоевропейская сторона была представлена изолированными группами вооруженных мужиков, одолеваемых скукой, можно о многом догадаться. Так или иначе, отношения между соседями, мягко говоря, не сложились, а поскольку одним из божеств противника был Змей, то он и стал символизировать врага.

С этим, пожалуй, связан и мотив, наиболее отчетливо проявляющийся в греческих мифах, но в той или иной форме, впрочем, прослеживающийся и у других народов. Часто герой, противостоящий Змею (опционально - Быку, как, например, Тесей), получает неожиданную помощь в своем предприятии от сведущей в колдовстве девушки, тем или иным образом приходящейся врагу родственницей. После победы она становится женой героя - что впоследствии, годы спустя, нередко выходит герою боком.

Подобные истории, за исключением, естественно, мистических подробностей, наверняка случались во множестве. Молодая жрица, конкретно избалованная благами своего высокого положения в обществе (матриархат же), по прихоти встает на сторону враждебного ее общине, но жутко мужественного чужака, помогает ему, уходит в его племя - и не может адаптироваться к тамошним обычаям, которые отнюдь не рассматривают ее в качестве оси мироздания, как это было дома. Из-за чего вполне могут случиться трагические неприятности. Грустная история. И при этом, вполне похожая на правду.

Также из данного примера видна и еще одна характерная черта праиндоевропейского мифа. Змееборцем может быть не только громовержец-Perkwunos, но также и герой, обычный человек из плоти и крови. Ладно, никакой не обычный, на самом деле он - сын Perkwunos'а и смертной женщины (как вариант - более отдаленный потомок). И, вступая в битву со Змеем, он тем самым повторяет подвиг своего предка, проходя тем самым инициацию в качестве его земного представителя. Здесь, если отбросить мистику, можно обнаружить фиксируемую в виде мифа связь между успешным набегом и получением статуса военного вождя.

Кроме того, встречаются и такие формы змееборческого мифа, в которых изначальная победа Perkwunos'а над Змеем выступает в качестве космогонического акта - части тела поверженного врага становятся материалом, из которого создается мир. Судя по тому, что здесь Perkwunos, пожалуй, в полной мере выступает в роли Dyēus Pater, можно сказать, что эта версия мифа - более поздняя, относящаяся ко времени, когда военные вожди уже перехватили реальную власть у жрецов. Собственно, данный миф и сакрализует подобное положение дел, обозначая воинского бога в качестве отца всего сущего. И он, пожалуй, может считаться последней едино-праиндоевропейской вариацией мифа - поскольку спустя совсем небольшое по историческим меркам время пути индоевропейских племен стали расходиться.