Либерализм: без будущего. В прямом и буквальном смысле слова...

Закон Грешема (также известен как Закон Коперника — Грешема) — экономический закон, гласит: «Худшие деньги вытесняют из обращения лучшие»*. Казалось бы, при чём тут либерализм? Ведь имеется в виду всего лишь то, что при одинаковой вменённой стоимости медной и серебряной монеты все стараются расплачиваться медными. А серебряные приберегают в качестве «сокровища». Нет ничего удивительного, что от порченных монет все стараются избавится, полноценные же придержать, и пока можно расплачиваться порченой монетой – в обороте гуляет только она.

Это – о деньгах, и это железно работает.
Но взглянем на закон Грешема шире!

Что такое деньги? Это же всего лишь учётный механизм общественных отношений. Ткань измеряется аршином, но состоит ведь не из аршинов, и когда приказчик в лавке отпустит «пять аршинов бархату» - понятно, что он не пять линеек отпустил, а ткань.

Прямое следствие закона Грешема в экономических отношениях, в процессах обмена: худшие практики вытесняют из обращения лучшие, а особенно если это можно сделать в рамках формального закона.

Если два действия оцениваются одинаково, но в одном из них меньше общественной пользы, чем в другом, то первое начнёт вытеснять из оборота второе. Понятно, что в натуральном молоке больше пользы, чем в химическом, но натуральное быстро скисает, а химическое – хранится гораздо дольше. И если на них одинаковая цена, то химическое начнёт вытеснять натуральное. Натуральное либо станет гораздо дороже эрзаца, либо выйдет из употребления (по одной цене с химическим оно сохраниться не может).

Казалось бы, «рынок отрегулировал». Но понятно, что если не пресекать законом попытки выдать химическое молоко за натуральное, и по-настоящему, а не просто формально, то так и будут делать. Рынок сам по себе отрегулирует в ту сторону, что «натуральное» молоко будет отличаться от химического только повышенной ценой, как это сплошь и рядом в бутиках, где продают те же самые шмотки, что и на вещевых рынках, но с огромной переоценкой. Чем делать куртку в Италии, проще сделать её в Турции, и написать, что она сделана в Италии…

Вы думаете, что мы о простом подлоге?
Нет, проблема куда масштабнее и серьёзнее.

При равной прибыльности худшие действия вытесняют лучшие, потому что в худших содержится меньше отчуждения в пользу общества. Проще говоря, мошенник и плут не так потел за свой рубль, как добросовестный производитель.

Производитель целый день горбатился за швейной машинкой – и получил рубль. Мошенник весь день пиво пил – и тоже получил рубль (и ладно ещё, если так, а не 10 и не 100!). Следует вывод: если так можно, зачем горбатится за швейной машинкой? Мазохист ли я?

Первое, с чем сталкивается любой исследователь либерального рынка – это очевидный перенос центра тяжести с долгосрочных программ на краткосрочные. То, что нужно, но долго делать – заставляет и прибылей долго ждать. А сверхкраткий оборот: утром сделал, вечером уже прибыль.

+++

Экономику можно измерять общесистемным результатом, а можно как совокупность частных итогов деятельности. Вторая система измерения (связанная с отказом от цивилизационной миссии, отказом от учёта фактора будущих времён и грядущих поколений) ещё в сказке про трёх поросят доказала, что соломенный домик строится быстрее, чем каменный.

И поросёнок, который построил соломенный домик, уже живёт в нём, вовсю наслаждается жизнью и искренне потешается над неуклюжим поросёнком-каменщиком.

Если усилия с долгосрочных программ перенесены на краткосрочные, то понятно: какое-то время сиюминутные вопросы будут решаться быстрее и лучше. Ведь любой человек, который делал два дела, а потом бросил одно, и занялся исключительно вторым, обнаружит: и времени стало в два раза больше, и сил, и средств.

Но эта прибавка делу (2) достигнута за счёт полного отказа от дела (1). Если вы вместо двух костюмов будете шить один, то сразу «появится» избыток ткани, притом, что самой ткани больше не стало. Речь не о новой ткани, а о высвобождении из-под миссии уже имевшейся.

Допустим, завод тратил значительную часть прибыли на возведение новых корпусов и филиалов. Потом бросил эту затею, и всё, что тратил на перспективные планы – вложил в зарплату и раздал людям. И скажите, что при этом люди не почувствуют роста заработков, уровня жизни!

+++

Первой жертвой либеральной «перестройки» становятся потомки. Предки тоже, но предки умерли, им всё равно. А обществу – нет. 

Потому что средства, которые тратились на сохранение наследия предков и строительство будущего – вбрасываются в текущее потребление: «люди для нас важнее» (имеется в виду, живые, сегодняшние, которые могут отстаивать свои права, в отличие от предков и потомков). 

И структура капиталовложений, и структура занятости при либеральной «перестройке» переориентируются на сегодняшний спрос, не специально сбрасывая вчера и завтра, а просто так получается, когда на сиюминутном зациклен.

Общественная мораль поощряет, массовая культура пропагандирует, а личная человеческая хитрость ориентирована на ПЕНКОСНИМАТЕЛЬСТВО. Надо «снять пенки» - то, что сверху, то, что легче всего снять, то, что даст сразу много денег.

Из-за этого либерализм производит перекос цивилизации, переселяясь в «соломенный домик» из «каменного». Объективно дешевле и оборот средств идёт быстрее.

Понимая это ещё в седой Античности, мудрый Аристотель отделял «экономику» от «хрематистики», то есть науку фундаментального обустройства жизни от науки извлечения максимальной прибыли. Так получается, что самое фундаментальное обустройство жизни – далеко не самое прибыльное для хозяйствующих субъектов. Скажем, в каждом советском доме есть бомбоубежище, средства и силы на него тратились, а к текущему потреблению оно ничего не добавляло, и наоборот: отнимало человекочасы труда, рабочие руки, инженерию, стройматериалы и т.п.

То, что Грешем говорил о деньгах – лишь отражение или тень в мире символов и условностей объективного процесса: не только худшие деньги вытесняют лучшие, но, что гораздо важнее, худшие действия вытесняют лучшие (а в деньгах это только отражается, как зеркале или на весах).

Ведь начинается «естественный отбор» занятий: в каком из них личная выгода выше, а польза обществу (нагрузка на личность) – ниже? Меньше обществу – побольше себе. Это связано не только с денежной прибылью (дал на 5 рублей меньше – на 5 рублей больше в кармане), но и с затратами времени, сил, подготовительных процедур и т.п.

Мало того, что каждый либеральный человек хочет стать миллионером – он ещё хочет стать миллионером, не вставая с дивана, минимизировав нагрузку на свой организм. 

Отсюда либеральные теории о том, что «великие цивилизации были построены рабами», в том смысле, что только рабовладение имеет особый ресурс: огромную массу тех, кто максимально используется и при этом минимально получает. Отсюда, дескать, и все Парфеноны с египетскими пирамидами, которые в свободном обществе были бы просто невозможны. И денег бы на них не напастись было, и желающих там камни ворочать – тоже.

+++

Никто не спорит, что научно-технический прогресс построен из нужды повысить отдачу от труда и при этом снизить его интенсивность. То есть чтобы человек за час труда производил больше, чем он же за 10 часов, но без техники.

Но принципиальное отличие научно-технического прогресса (НТП) от либерального растления в том, что НТП служит миссии, а не отменяет её. Он строит, допустим, дома быстрее, и строителям при этом легче, но дома-то не перестают строиться! Повышение производительности труда не отменяет потребности в итогах производства.

Что же касается либерального растления человека, то здесь задача не в том, чтобы облегчить труд, а в том, чтобы отменить для человека его необходимость. Ухищрения либеральной мысли не в том, чтобы строить больше домов (с помощью новой техники), а в том, чтобы вообще не строить никаких домов, отыскав «заработок» полегче и побольше в другом месте.

Итогом всей этой бурной, но деструктивной деятельности либерального мозга является афоризм: «труд – удел неудачников». Или «где бы ни работать – лишь бы не работать». И тому подобное народное творчество свободолюбцев: «пусть работает железная пила; не за этим меня мама родила».

Это в корне отличается от исходной протестантской трудовой этики, создавшей промышленный капитализм усилиями фанатиков протестантских сект христианского мира. Там-то труд (и бережливость) были приравнены к молитве, вменялись в «священный долг», и успехи в труде рассматривались как божественная милость. А праздность и тунеядство строго осуждалось. Ни к чему хорошему это не привело (привело к либерализму) – но важно отметить, что при всей извращённости протестантизма в рамках общей христианской цивилизации, паразитизм отнюдь не выступал его догматом в минувших веках.

Понятно, что из протестантской трудовой этики можно вывести «мастерскую мира» - Англию XVII-XIX веков, инженерно-конструкторские США, чей пик могущества приходится на 50-е годы ХХ века, и заканчивается с приходом либеральной субкультуры «рок-секс-наркотики» взамен протестантской, извращённой, но набожной трудовой этики.

Из протестантов можно получить инженерию (пусть и со всеми издержками: жестокостью, бесчеловечностью, воинственностью, бездушием), а из либералов можно получить только масонерию. Ибо «стать миллионером в 20 лет» инженерно-внедренческим путём нельзя, это делается только финансовыми спекуляциями.

+++

Либеральная субкультура не преодолевает зоологических, доисторических инстинктов человека ВО ИМЯ прогресса. 

Хуже того, либеральная субкультура требует поставить все достижения прогресса НА ОБСЛУЖИВАНИЕ зоологических, доисторических инстинктов.

Кого? По сути, примата, быстро и необратимо деградирующего "в дичок-исходник" человека, пользующегося всеми благами цивилизации не по праву творца, служителя и хранителя, а по праву захватчика, узурпатора, вора.

Это как в мультфильме: хомяк и суслик залезли в амбар, нашли там много-много гороха и стали обжираться. Они понятия не имеют кто и как и когда этот горох выращивал, собирал и тут складировал, какие цели и планы были у него. У них есть инстинкт – жрать. И у них есть удача – они удачно зашли.

Именно такой «удачей для животного» рассматривает всё наследие цивилизации либерализм:

- Ба, сколько тут всяких ништяков! Вот я отожрусь!

Существует для хомяка в амбаре прошлое (в виде полевых работ, а до того селекции сортов, становления агрономии и т.п.)? Нет. Существует ли для хомяка будущее? Тоже нет. Хомяк в текущий момент времени обнаружил много гороха, ни причин, ни следствий которого не знает, да и не хочет знать. Хомяк живёт недолго, ему, как он думает, хватит. А о том – останется ли тут гороха на потомков – хомяк думать неспособен.

Хомяк не может сказать то, что говорит цивилизованный человек:

-Вчера мы этого горох, принципиально отличающийся от дикого, создали. Завтра мы добьёмся, что его станет больше, и он станет ещё крупнее, так что сегодня вы видите лишь промежуточный результат наших усилий.

Либеральный хомяк – это «капитан очевидность», он говорит то, что видит:

-Вот есть я, непонятно откуда взявшийся, и есть горох, тоже непонятно откуда взявшийся. И есть смерть, которая скоро и бессмысленно наступит, оборвав все пути и поползновения. И высшая мудрость в том, чтобы в недолгое время, непонятно откуда и зачем, но отпущенное мне до этой самой смерти натолкать в непонятного себя непонятного гороха…

А какая ещё мудрость может быть у либерального хомяка?

+++

На теоретическом уровне свобода личности в либерализме отменяет саму возможность измерять экономику общесистемными достижениями. Если в т.н. «тоталитарных» системах человек выступает инструментом для чего-то большего, чем он сам (муравейник важнее муравья), то в либерализме человек – самоценность. Это безумно приятно, но при всей приятности – безумно. Потому что в этом случае оценка деятельности человека может идти только по полученному им удовольствию, а не по системному вкладу в общее дело. Человек хватает всё, до чего дотянется – и попросту утилизирует на нужды своих животных удовольствий, а в итоге нет ни человека (умер), ни того, что он утилизировал (растрачено).

+++

Хотите понять, чем это кончится – подойдите к окну. Посмотрите на ворон. Их сейчас много развелось. Воронёнок рождается с некоторыми навыками. С ними он остаётся до конца своих дней, и следующее поколение ничего не прибавляет к жизни вороньего рода. Дедушки тех ворон, которых вы видите, так же скакали по помойке. Дедушки их дедушек. И т.п.

Так бывает с живыми существами, не оставляющими задела для будущего, не работающими на перспективу, растрачивающими все доступные блага на себя, здесь и сейчас.

Так было, собственно, и с людьми – пока не появилась научная экономика.

Которую либерализм хочет теперь закрыть.

Он же экономный: зачем, говорит, тратить деньги на призраков, живущих только в твоём воображении (имея в виду потомков, не родившиеся ещё поколения)?

Лучше я все деньги на себя потрачу.

Здесь и сейчас.

И это многим нравится…

Вазген Авагян, экономический обозреватель ЭиМ

-----------------------------------------------

* Закон постулирован в 1526 году в трактате Monetae cudendae ratio (О чеканке монет) польским астрономом, экономистом и математиком Николаем Коперником (1473–1543) и окончательно сформулирован в 1560 году английским финансистом Томасом Грешемом (1519–1579).