Итоги феминизма

Нихт киндер, нихт кюхен, нихт кирхен

Виктор Мараховский

Полвека назад — в 1966 году — возникло движение Освобождения Женщин, давшее начало «второй волне феминизма». В англоязычной печати (спустя почти полвека после России) начал активно употребляться сам термин «освобождение женщин», а в следующем году движение оформилось организационно.

В общем, где-то примерно сейчас мир должен справлять полувековой юбилей женского освобождения. И может начать подведение кое-каких итогов.

…Что важно для понимания. Никакого феминизма как самостоятельного явления, конечно, нет. И никакого женского освобождения нет. Считать его отдельной исторической силой, меняющей мир, нелепо. Его также бессмысленно хвалить за достигнутые успехи и ругать за побочные эффекты.

Все «волны феминизма» (а их на сегодня насчитывают уже три) хронологически привязаны к куда более масштабным волнам человеческой истории. В конечном счёте, если упрощать — они привязаны к волнам технического прогресса и следующим за ними социальным потрясениям

Суфражистки девятнадцатого столетия возникли вслед за паровыми двигателями, распространением фабрик и массового книгопечатания, а вовсе не стали их причиной.

Феминизм 1960-х — пришёл вслед за автоматизацией производства и быта, а вовсе не породил станки с ЧПУ, стиральные машины и массовое пришествие пылесосов.

Феминизм последней, новой волны, феминизм 90-х и нулевых — явился вслед за массовой виртуализацией труда, с наступлением «постиндустриальной» эпохи.

Более того: феминизм правильно рассматривать вообще как частный случай тотального «освобождения человека от судьбы», которое длится последние полтора столетия. И к которому человечество, строго говоря, до сих пор не приспособилось.

В чём вся штука. По сути то, что сегодня принято обзывать «традиционным укладом жизни», представляло собой железный сплав необходимости с неизбежностью.

Большую часть человеческой истории неизбежными для подавляющего большинства землян были голод, холод, тяжёлый труд, болезни и внешнее принуждение. А проистекающими оттуда необходимостями — множественные социальные связи, семьи, дети и расписанные «гендерные» роли. Избежать всего этого в большинстве развитых культур можно было только буквальным «отказом от мира», то есть уходом в монашество (и неслучайно во всех развитых культурах такой уход допускался).

Этот сплав неизбежного и необходимого начал трескаться в XIX столетии, резко надломился в XX и превратился в собственную бледную тень в XXI (мы по-прежнему говорим о «передовых» странах. Чем дальше от передовитости — тем меньше эмансипации)

Соответственно менялись и лозунги освобождения — как человека вообще, так и женщин в частности.

Полтораста лет назад суфражистки требовали для женщин образования и избирательного права — но того же требовали для бесправных работников, к примеру, активисты демократического движения.

Пятьдесят лет назад феминистки требовали равной оплаты труда, свободы выбора профессий и защиты от насилия — но того же требовали «левые» по всему глобусу.

Лет двадцать тому назад феминистки начали требовать освобождения женщин от самого по себе понятия «гендера», то есть «социального пола», объявив его (вместе с гетеросексуальностью, «детностью» и прочими борщами) не врождённым, но социальным, навязанным институтом.

В этом, конечно, легко опознать величественное «Я никому ничего не должен», идеологию креативных и свободных, в своём бегстве за свободой неустанно перечисляющих, как много всякого должны им.

Поэтому, когда мы смотрим на наших современниц, специализирующихся на обличении злой бабьей доли под гнётом стереотипов, — мы не должны в них видеть что-то принципиально отличное от остальных граждан, требующих организовать им комфортный мир с ними в главной роли.

Лет двести тому назад одинаково не могли существовать ни раскрепощённая девушка за 30, пишущая обжигающие колонки в глянец и на то путешествующая и покупающая себе новые штанишки, ни раскрепощённый юноша за 30, пишущий бухпрограммы и на то путешествующий и покупающий себе новые штанишки

Оба они возникли потому, что перестали быть необходимы в качестве сельхозработника, домашнего повара, гужевой силы и «придатка к машине». Более того: все эти машины вместе стали работать столь слаженно и эффективно, что по всей планете начали возникать «карманы повышенного комфорта». Дивные места, где для ведения вполне аристократического (в традиционном понимании) образа жизни достаточно действительно писать коды сайтов и обжигающие колонки, а вовсе не вставать до зари и идти на утреннюю дойку/ топить печь/ работать на барском поле/ хозяйском заводе.

Необходимость в социальных связях не то чтобы отмерла — человек слишком древнее существо, чтобы полностью быстро меняться — но видоизменилась и съёжилась. Дети, мужья, жёны (а также цеха и профсоюзы) перестали быть как неизбежностью, так и практической необходимостью.

В этой свободе (ну или отчуждении) от судьбы мы с вами сейчас и живём.

Полученные в его процессе блага неисчислимы. Они доступны — в благополучных мегаполисах — практически каждому. Речь не только о безопасности и не только о бытовом комфорте. Наш передовой современник любого пола в состоянии вести бойкую, насыщенную сексом, хлебом, зрелищами, культурным ростом и штанишками жизнь без всяких отягощений. Можно иметь пять тысяч друзей, не видя их и не помогая никому из них. Можно бороться с режимом, подмахивая петиции на дурацком сайте ведущих в никуда петиций. Можно бороться с угнетением с помощью боевых хештегов. И так далее.

О чём пишется сегодня плачевно мало — так это о других последствиях, пока не столь осознанных, но уже вполне заметных.

Дело в том, что освобождение человека от мира работает в обе стороны. То есть «мир» — политика, экономика, сама история — тоже вынесли эмансипированного свободного современника за скобки. Управление передовыми государствами обходится без массовых политических партий. Производство — и экономика вообще — всё больше «расчеловечиваются», всё меньше нуждаясь в массовом участии граждан.

И «освобождение человека», чем дальше мы углубляемся в двадцать первый век, всё больше напоминает его экологичную утилизацию

И поэтому, в частности, освобождение женщин привело на сегодня к тому, что женское население всех передовых стран не справляется со своей базовой биологической функцией — воспроизводством населения.

Нет-нет, я помню, что никто никому ничего не должен. Не надо обрушивать на меня потоки обжигающей правды. Женщины ни в чём не виноваты. Просто есть дикая, заскорузлая биологическая реальность: для воспроизводства человечества необходимо, чтобы каждый человек произвёл человека. А поскольку это по-прежнему невозможно сделать без женщины — то это значит, что каждая женщина должна произвести двоих человек.

И в передовых странах — от Китая до США, от Канады до Японии — она сегодня этого не делает.

Не потому, что она зло, а просто потому, что она современный человек. Тот самый, освобождённый от неизбежности и необходимости. А поскольку деторождение перестало быть и тем и другим, но осталось мучительным и напряжным — как-то глупо удивляться тому, что даже в самых передовых обществах никаких пособий и соцгарантий не хватает, чтобы убедить граждан хотя бы воспроизводить численность населения. Просто потому, что они — они лично — могут себе позволить эту самую численность не воспроизводить. Не носиться полжизни с подгузниками, градусниками и домашними заданиями, а купить себе красивые новые штанишки, и экологичный электромобиль, и затеять новый крутой стартап по продаже я уж не знаю чего.

Правда, глупо удивляться и тому, что чем прогрессивнее общество — тем быстрее оно самоликвидируется

Самые технологичные и эмансипированные государства Земли сегодня являются также эпицентрами самого дикого демографического кризиса. Где-то, как в Германии, этот кризис решают путём замены населения на бойких представителей не столь прогрессивных культур. Где-то, как в Японии — усиливают накал автоматизации всего любого, стоически наблюдая резкое старение и падение числа японцев.

…Я это всё к чему.

Жизнь-то в основе своей вообще ни черта не изменилась. Она не стала вечной, и в ней не появилось никаких новых базовых «смыслов» по сравнению с предыдущими миллионами лет: воспроизводство и развитие.

И феминизм — как и любая другая идеология, оформляющая нынешний кризис невостребованности человеком самого себя, собственных базовых свойств — есть просто декорация. Которая не строит никакого нового общества, а просто информационно сопровождает распил и разрушение прежнего.

источник