Записки ротного. (окончание)

          С наших позиций город выглядел как огромный костер – горели заводы, горели дома. Горела Волга. Зеркало реки покрылось горящими нефтепродуктами из разбитых барж и нефтеналивных судов, горящий поток двигался вниз по течению. Даже в районе нашей обороны, ночью было так светло, что можно было собирать иголки. Сталинград превратился в огромный котел, в котором горела и плавилась не только техника, но и человеческие тела.

  Через несколько дней после атак румынского полка мы заметили, что румыны заняли сараи фермы и уже сидят в одиночных окопах, как птицы в гнездах, лишь изредка высовываясь, чтобы посмотреть в нашу сторону.

- "Отличные мишени", – подумал я.

  Чего только не было в нашем обозе, каким-то чудом на кухне у поваров нашлась и снайперская винтовка. По моей просьбе, старшина роты привез ее. Началась снайперская охота. Несмотря на сорокаградусную жару, румыны носили высокие бараньи шапки, которые мы прозвали "гуцулками". Окопы неглубокие, румыны сидели на корточках и нам были видны только эти шапки. Расстояние 200-250 метров. Выбрал. Навел винтовку, оставалось дождаться, когда намеченная цель высунет голову до перекрестия прицела – выстрел! Есть! Меняю позицию, и все повторяется заново. Только ночью остальные поймут, что в нескольких окопах – уже окоченевшие трупы.

  Так, ежедневно, я сокращал численность противника на несколько человек. Дневной рекорд – восемнадцать удачных выстрелов. Таким образом, мне удалось "навести порядок" на румынской передовой: я заставил их откопать окопы в полный рост, ячейки соединить ходами сообщений, на переднем крае не стало праздношатающихся.

  Со временем, стало труднее находить новую жертву, но я все равно ловил моменты. Бил рано утром, когда они бродили поверх окопов. Выслеживал и бил связных, наблюдателей, плохо замаскированных солдат.

  Наши траншеи шли параллельно с румынской траншеей к озеру, там солдаты выбегали из траншеи и шли за водой. По неписаному закону – это была безопасная зона, за водой ходили без опаски и мы и румыны. Чтобы попасть в траншею, шедшую к озеру, румыны должны были перебежать через дорогу, ведущую из села на ферму. Выпустил одного, до середины дороги – выстрел! Есть! Раненый корчится от боли. Следующий, выползает за ним и тянет раненого за ногу – выстрел! Второй… Третий! Возвращаюсь к первому. Пока румыны прорыли через дорогу траншею – положил в этом месте двенадцать человек.

  В румынских окопах оказался остряк, который, вполне сносно отпускал в наш адрес всякие шутки и крыл нас отборным русским матом. Все вокруг смеялись. За специфическую "нахальную" интонацию, солдаты, его прозвали – "Одэситом". Бойцы из Одессы, смеялись: "Больше этих "одэситов" на Волге перебьем – меньше дома, в Черном море топить придется!"

Однажды, после удачного выстрела, я услышал из румынского окопа:
- "Рус! Зачем стреляешь в лоб? Стреляй в руку, стреляй в ногу!"
 Я скомандовал:
- "Давай!".

   На мое удивление, из окопа высоко высунулась левая рука с надетой шапкой. Две секунды: перекрестье на локтевом суставе – выстрел! В ответ раздался истошный вопль.

- "Все! Езжай домой "дезертир", в "Солнечную Румынию" – рану зализывать!", – подумал я. "Моя станица уже под немцами, теперь мой дом – этот окоп. Буду вас бить, пока всех не изведу! За отца, за мать, за любимую девушку, за родную станицу! За горящий, у меня за спиной Сталинград!"

– Кум ку вятци?* – крикнул я, но из румынского окопа доносился только неразборчивые вопли, раненому уже было явно не до острот и мата.

– Дутен пула* в лазарет – дезертир! Стрелять не буду! – крикнул я. "Чтоб я еще кого из вас ранил…" – зарекся я, меняя позицию. Да, и желающих больше не было. Тогда, ни мы, ни они, еще не знали – жить им осталось, как мухам – до первых морозов.

  Я был не снайпером, был командиром роты противотанковых ружей. Танков на нашем участке не было, но враг был. Каждый день, с раннего утра до позднего вечера я вел охоту. Изо дня в день, копилась взаимная ненависть – у меня к врагу, а у румын ко мне – настырному снайперу.

  В один из дней я забрался на чердак близлежащего дома. Через дыру в соломенной крыше, была хорошо видна румынская траншея и торчащие из нее шапки. Оставалось терпеливо ждать, пока какой либо обладатель "гуцулки" не начнет вставать. Уже успел произвести с руки несколько выстрелов – рука устала. Выжидая цель, положил винтовку на поперечную балку крыши. Ждал долго, и вот шапка зашевелилась, значит у сидящего на корточках румына – затекли ноги. Он стал медленно подниматься навстречу моей пуле. Переносица – выстрел! Все!

Поспешив, я совершил ошибку, не подняв ствол с балки перед выстрелом! Далее, все произошло, как в замедленном кино… – из старой камышовой крыши поднялось облако пыли!

- "Все – жди очередь!» – рванув на себя винтовку, как пружина резко развернувшись вокруг своей оси, одним прыжком я оказался за кирпичной трубой дымохода. Длинная пулеметная очередь прошила соломенную крышу, несколько пуль застряли в трубе.

  "Тук…Тук…Тук.." – было ощущение, что пулемет стрелял слишком медленно и я смог сосчитать каждый выстрел:

- "Все разрядил! Сейчас мины пожалуют…" Меня, как "ветром сдуло" с чердака в ляду. Ухнули минометы. Я стремглав летел вниз. Далее – по заранее продуманному маршруту: пол, выход из дома в сторону противника, пятнадцать метров до лаза в погреб. Спереди взрыв мины, сходу – прыжок ногами вперед в лаз, тупой удар в грудь, жгучая боль, падение!

  Все это произошло в считанные мгновения – ставшие для меня целой вечностью. Я лежал на спине в темном подвале. Сильный удар в грудь, сбил дыхание. "Осколок влетел в грудь", – предположил я. Сделал глубокий вдох, глухая боль, но легкие целы – "уже терпимо".

  Винтовка лежала на мне, хотя я точно помнил, что бросил ее вперед собой: "Обогнал в полете" – догадка рассмешила. Я зашелся кашлем и снова почувствовал глухую боль. Ощупал гимнастерку – разорвана, но сухая, следовательно – крови нет. Каждое движение давалось с большим трудом. Кое-как встав, я подошел к свету. Сняв гимнастерку, увидел на теле темное выгоревшее пятно от удара раскаленного осколка: "Слава Богу – пронесло", – подумал я. И уже вслух, добавил: "Дурак, ты! На кой … поспешил с выстрелом, не подняв винтовку с балки? Сегодня повезло, а могло ведь..."

  Противник продолжал минометно-артиллерийский обстрел, методично, вместе с боекомплектом выплескивая всю накопившуюся на меня злобу. Я сделал из ящиков подставку и, высунувшись из погреба, стал наблюдать за противником через прицел снайперской винтовки.

  Артналет был произведен более качественный, чем перед теми двумя атаками румынского полка. Наступления противника, почему-то, не последовало. Румыны наверняка наблюдали за этой хатой, и чтобы снова не попасть под обстрел, мне пришлось просидеть в подвале до самого вечера.

  В темноте удалось добраться до наблюдательного пункта роты. Собравшиеся в землянке бойцы облегченно вздохнули. Здесь меня уже ожидал старшина с ужином, который по обыкновению, был объединен с обедом. Кормили на переднем крае два раза в сутки – утром до рассвета и вечером, когда сумерки опускались на землю. Ничего не говоря, я набросился на еду.

– Сильно вы обозлили "мамалыжников", что они вашу позицию битый час утюжили. Мы уж думали – все! Договорились с мужиками: ночью идти туда, вас по кускам собирать – начал с укором, старшина.
– Как видите, сам пришел, и почти целиком! Так что извините, но у меня были другие планы, – отшутился я, не отрываясь от ужина.
– А Вы, ребята говорят, того "Одэсита" – "комиссовали"? – продолжал старшина.
– Я вам всем тысячу раз говорил, шо он из Кишинева… – не к месту, возмутился один из бойцов, – все захохотали, – шо делать порядочному одесситу в этом таборе?
– А что этот табор делает в твоей Одессе? – продолжали шутить бойцы.
– Это явление временное, и не надо меня за живое! Товарищ лейтенант, за то, шо вы тому кретину клешню отстрелили, позвольте презентовать мою бескозырку. На фарт, а то мы сегодня уже подумали, шо вас накрыли по полной программе и мы больше не встретимся за этим столом…
– Не надо, тебе дороже, а мне ее не носить…
– Берите "на счастье", и не думайте, дарю от чистого сердца. И возможно, она у меня не последняя… – все снова захохотали, а мне пришлось одеть бескозырку:
– Спасибо, приму на память. И черт с этим подранком, откуда бы он родом не был. Давайте забудем про него, – попросил я, было неприятно вспоминать именно про этого недобитка. К остальным я никакой жалости не испытывал. Настроение у всех было отличное – еще долго шутили, смеялись, пили чай.

  По ночам у нас, иногда было светло как днем – Сталинград, продолжал гореть большим костром. Волга, уже горела меньше, баржи с нефтью по ней больше не шли. Говорили, что нефть стали перевозить по железной дороге, недавно проложенной в нашем тылу далеко за Волгой.

  Мы уже научились жить в непосредственном соприкосновении с противником, как говорится, на расстоянии "одного броска". Помимо, дежуривших на флангах пулеметных расчетов батальона, на опасных направлениях я выставлял на ночь расчеты из своей роты. Эти расчеты были сформированы из надежных, в плане – не спать, чукчей. За возможность пострелять, они были готовы не смыкать глаза круглыми сутками. Плюс ко всему, были хорошими стрелками. Перед каждым ставилось по "цинку" патронов, и они монотонно с ровными интервалами, палили по передовой противника. Я отдыхал по три-четыре часа, и мог дремать только под выстрелы, контролируя в оба уха и точно отслеживая интервалы. В случае заминки, я поднимался, автоматически вскакивал мой ординарец, и мы бежали проверять расчеты.

  Уже пошла вторая половина сентября: дни продолжали быть жаркими, а ночи стали еще холоднее. Днем с озера тянуло прохладой, а ночью теплом.

Однажды меня вызывал командир 50-го гвардейского стрелкового полка майор Сикорский. Разговор был короткий:
– Как мне стало известно, вам в качестве трофея достался немецкий мотоцикл?
– Да, я отбил у немца мотоцикл "БМВ"!
– Я вас прошу, передать его моему комиссару. Ему нужно ездить в политотдел дивизии, а не на чем.
– Павел Иванович, это приказ или просьба? – спросил я.
– Только просьба. Куда вам на нем ездить? – в мягкой форме спросил майор.

  Мне было жаль мотоцикл, но майор прав – ездить было некуда и некогда. Я мотоциклом не пользовался, он хранился в тылу роты, а там к нему никого не подпускали. Немного подумав, я сказал:
– Берите! – мне было приятно уважить просьбу человека, который был старше меня почти на двадцать лет.** Немного пообщавшись, мы простились.

  В роту я возвратился поздно вечером. Помимо ужина, старшина привез листовки для румынских солдат. Старшина объяснил, что политработник довез их до тыла роты и со словами: "Ну… Там, сами раздайте…" – смотался.

– Да что за день, сегодня такой? Один политработник, мотоцикл выклянчил – старшина, передай завтра батальонному комиссару! Другой… просит листовками румынам раздать? Надо было пригласить его сюда. Я его сводил бы к румынам – пусть сам и раздает! – смеялся я.
– Да! Вас они дюже любят и ждут в гости, – смеялся в ответ старшина.
– И что мне теперь делать с этой "пропагандой"? Ладно, оставляй – агитация, дело серьезное! Будет наш ветер, постараемся забросить – сказал я, оценивая направление ветра, который дул в нашу сторону. Прошло несколько дней, но ветер не менял своего направления, и только к ночи усиливался.

  18 сентября 1942 г. стал трагическим днем для нашей семьи... В тот день я проснулся очень рано, гораздо раньше, чем старшина появился с завтраком. Лежал, еще не открыв глаз, а мне как будто наяву кто-то шепчет на ухо: "Тебя сегодня не убьют, но ранят". Эта мысль назойливо прокрутилась в голове несколько раз – дрожь прошла по телу.

  Встал с плохим предчувствием, сделал зарядку. Вот уже заканчивается день и наступает вечер – "Все в порядке!" На фронте принято считать: "Если день пережили, то ночь, уж, как-нибудь переживем".

  Шутки – шутками, но листовки продолжали висеть на мне "грузом". Темная ночь вступила в свои права. Румыны не немцы – ракеты бросают редко. Немцы, в первый год войны, по ночам отдыхали. Сейчас в Сталинграде бои идут круглосуточно. В районе Ольшанки немцы вышли к самому берегу Волги. Сталинград держится на узкой полоске вдоль реки. Там сражаются 64-я и 62-я Армии. Где-то там ведет бои и 138 стрелковая дивизия под командованием моего начальника училища полковника Людникова.

- "Если судить по тому, как ведут себя румыны – наш участок на Сталинградском фронте, видимо, самый спокойный"? – думал я. Оборона румын не была сплошной. Днем, я видел, что между подразделениями у них есть разрыв. "Вот его, и можно использовать для заброса агиток", – промелькнула в голове идея.

  Не откладывая в долгий ящик, я решил ее осуществить. Предупредив свои бойцов не открывать огонь, пока не вернемся с указанного участка, мы с писарем взяли стопки листовок и направились в этот разрыв. Пройдя в глубину обороны румын более 100-150 метров, мы расставили несколько стопок на разном расстоянии. Ветер, тут же сделал свое дело – срывая верхние листки, понес их один за другим в направлении МТФ в румынские окопы.

  Пока было тихо, мы возвращались ускоренным шагом, а когда румыны забеспокоились – понеслись, сколько было сил, к своим позициям. То ли, летящие агитлистовки, то ли наш топот – привели к переполоху в румынских окопах: взлетели осветительные ракеты, началась беспорядочная стрельба из всех видов стрелкового оружия. Благо, мы уже успели добежать до своих, и укрыться в передовом окопе одного из расчетов ПТР. Через некоторое время все стихло.

  Мы уже собирались уходить на наблюдательный пункт роты, как ко мне обратился командир расчета:
– Товарищ лейтенант, у меня автомат отказал – не стреляет. Отражатель не выбрасывает гильзу.

  Не хотелось на ночь оставлять расчет с неисправным автоматом. Произвел выстрел – действительно гильза не вылетела, а воткнулась в очередной патрон, и затвор остановился в заднем положении. Заводской брак: отражатель поставлен из слишком мягкого металла. Необходимо его немного приподнять… Попробовал сделать сам, с помощью отвертки и пенала. "Удалось ли?" – решил проверить. На всякий случай выбрался из окопа. Дал короткую очередь – опять "втыкание". Стал проверять, еще раз.

  Румыны засекли место, откуда велась стрельба – вокруг начали рваться мины. Вспыхнуло яркое пламя – меня ослепило. Автомат выпал из рук, лицо залило кровью. На некоторое время я потерял сознание и пришел в себя только тогда, когда расчет и писарь волокли меня на плащ-палатке в тыл роты.

  Глаза закрылись черной пеленой. Писарь, он же санинструктор, обработал лицо и руки, которые оказались в крови, и наложил повязку на голову. Вот тебе – на! Предзнаменование все же сбылось – ближе к полуночи лежу с забинтованной головой, в страхе остаться слепым.

  Оставалось дождаться утреней зари и приезда старшины с завтраком. К утру повеяло прохладой от озера. По телу пробежала дрожь, я попросил укрыть меня шинелью. Согрелся, потянуло ко сну. Не знаю, сколько я проспал. Очнувшись, услышал разговор, младшего политрука – замполита роты, и командира третьего взвода – неудавшегося летчика старшего сержанта Ворожко.

– Товарищ младший политрук, прошу вас принять командование ротой, – тихо прошептал я.
– Я не могу! – резко, с каким-то негодованием и испугом ответил политрук.
Видя такое развитие событий, я, превозмогая боль, скомандовал:
– Товарищ старший сержант, принимайте!
– Есть – принять роту! – четко произнес командир третьего взвода.
– Сержант, возьмите мою винтовку, и чтобы румыны, и впредь не могли головы поднять!…
– За то – не переживайте, будет здесь порядок. Дай Бог, чтобы у вас все обошлось. Будем ждать...***

В это время послышался скрип колес, фырканье лошади, лязг сбруи – подошла повозка. "Как все эти звуки мне знакомы и дороги... О Боже, увижу ли я когда-нибудь рассвет утренней зари, голубое небо, маму? Или все это будет покрыто черной пеленой на всю оставшуюся жизнь"? – тяжелая тоска легла на сердце.

Сборы были недолгими. Меня уложили в повозку на солому. Я попросил старшину захватить мою полевую сумку.

– Да сумку и вещмешок вам уже сложили, я подложу под голову.

Меня укачало, и от потери крови я быстро уснул. Проснулся, почувствовав запах битума.

– Шпалопропиточный завод. Скоро будет Светлый Яр, – увидев, что я закопошился, пояснил старшина.

  В поселке, старшина пожелал мне скорейшего выздоровления и возвращения. Однако, по его голосу я понял, что он сомневается в нашей возможной встрече. Меня встретил командир нашего противотанкового батальона. Ознакомившись с ситуацией, он спросил:
– Кто же за вас остался командовать ротой?
– Командир третьего взвода старший сержант Ворожко.
– Ясно. Да, поздравляю, пришел приказ: Вам присвоено очередное воинское звание – "старший лейтенант". Но ваши личные документы оформить пока не могу. Начальника штаба вызвали в штаб армии, печать он увез с собой.

  Новость о повышении в звании, меня абсолютно не тронула. Ее заслонила страшная весть: из двух рот нашего батальона ПТР, вступивших в бой под Ивановкой, в живых остались только три человека, получивших ранения в начале боя. Остальные, более ста человек – пали смертью героев в неравном бою под Ивановкой, где произошло это жестокое сражение. Немецкие танки, прошедшие мимо нас в районе Дубового Оврага, здесь, на подступах к Красноармейску, пытались прорваться к Сталинграду. Танки, смешавшись в бою с нашими артиллерийскими бригадами, превратились в груду металла. Но здесь, 4-я Танковая армия к Сталинграду так и не прошла.

  Так, 19 сентября 1942 г., я простился со своей ротой, с Большими Чапурниками и Сталинградским фронтом. Позже я узнал, что в день моего ранения, в оккупированной немцами кубанской станице, умер мой отец…

* Как Ваше здоровье? Далее: "Идите подлечитесь".

** Сикорский Павел Иванович 1903 г.р. в РККА с 1925 г. Закончил войну полковником в должности заместителя командира 15-й гвардейской стрелковой дивизии. В 1944-1945 г.г. был награжден орденами – "ВОВ" 1-й степени и "Боевого Красного Знамени".

*** Доподлинно не известно – выполнил ли сержант наказ командира роты. Однако, "свято место – пусто не бывает": через месяц, с 18 октября 1942 г., на позициях 50-го Гвардейского стрелкового полка появился прославленный снайпер Николай Ильин, ставший одним из инициаторов снайперского движения в Сталинграде. За 11 дней снайперской охоты под Большими Чапурниками, Ильин уничтожил 95 румын.

 Всего в боях под Сталинградом Ильин уничтожил 216 фашистов. 8 февраля 1943 г. за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Награждён: орденами Ленина, Красного Знамени. Всего на счету Николая Ильина 494 убитых солдат и офицеров противника и даже – сбитый самолет.

Начало читайте:

Часть первая:

https://cont.ws/@nik61/598403

Часть вторая:

https://cont.ws/@nik61/596230

Часть третья:

https://cont.ws/@nik61/597265

Друзья, если тронуло, не скупитесь на комментарии. Мне очень важно ваше мнение!