Кульман, возможно, самый сильный инструмент, каким владел.

Вот знаете, давно проживаю на свете. И теперь сложилось странное впечатление, что самый сильный инструмент, который мне судьбинушка вручила в руки - вовсе не семья, не рота химзащиты, которой пришлось командовать где-то там, не мозги, которые Господь по своему разумению вложил в мою голову, не листы бумаги, на которых приходилось писать буквы и слова, не житейские обстоятельства, которые удавалось иногда разрешить удачно, не фоно или гитарка, на которой поигрывал после скрипки, допустим, по схемам переборов Каркасси и Сеговия или в нынешней электрической технике с лигами от 16 лада до обращенных аккордов на открытых струнах... Самый сильный инструмент, который мне вручали... Да, самый сильный - это чертежная доска, поставленная на тяжелую станину, с навешенным пантографом, и с листом ватмана, прикнопленного по уголкам.

В целом это называлось - кульман, в честь какого-то немецкого, кажется, инженера, который придумал пантографные линейки с противовесом, чтобы эти линейки ходили легко по бумаге. Разумеется, в нашем отделе в плоском ящике стояли листы бумаги, иногда - грязноватые и тонкие, иногда настоящие госзнаковские с волнующимися краями от отливки бумаги под отжимными прессами, иногда - вовсе такие драные, что пробивались локтем, стоило на них чуть опереться. Конечно, были еще кучи карандашей, от 4-мягких, до 5-твердых, хотя все рисовали, кажется, просто М, ТМ и 2Т. Карандаши научивались точить уже с первых попыток сдавать зачеты на кафедре черчения. Некоторые девченки еще в институте полировали карандаши плоскими натфильками, но это было уже слишком, карандаш можно заточить для размерных линий и простым ножом. На балкон выходишь, и аккуратно грифель поставишь на ограждение, снимешь ширину, сдуешь грифельную стружку, и пожалуйста - черти себе хоть в четверть миллиметра линию. 

Это я о чертежности в институте. Уже с курса первого нас заставили гонять тушью какие-то курсовые по шрифтам, по ГОСТовским нормам, по осевым построям, по болтиковым или гаечным резьбам, по сборкам на бумаге. Вот это было забавно, рисуешь, а потом начинаешь в голове собирать сборку (это не тавтология, а тех-термин), и получается, что собрать ее - невозможно. Кстати, довольно сильный урок, мне приходилось видеть, как изрядно обученные преподы подзывали чуть не всю группу на изображение, допустим, теормеховского листа (теормех - теория механизмов и машин, такая наука, которая рассчитывает действия, силы, линейные и крутильные движения и позиции движений от самых простых механизмов, вроде редукторов или линейных домкратов, до сложных, почти как механическая рука Терминатора из кино, в хороших ВУЗах сдается в конце второго курса), чтобы коллективно мы разрешили - собирается эта штуковина, или невозможно.

От своего вуза я жил неподалеку, через Разгуляй площадь, всего-то четыре троллейбусных остановки от нашего Елоховского собора. Чаще ходил пешком, с тубусом это было удобно. А вот тубус с третьего курса стал едва ли не каждодневным. За семестр мы должны были сделать от 5 до 7 листов, довольно головоломных иногда, беда была в том, что учился на механическом факультете, это значило, что должен кучу механизмов и машин выучить, причем химию, энергетику, прибористику и технологии этих устройств с нас не снимали. Мы учились как бы на трех факультетах сразу, просто механика считалась комплексной, и мы этот напор держали, куда же деваться.

Механика - это вообще-то НЕ наука, это искусство, от часов на руке, до моста через реки, как Волга с Камой или Амазонка и Миссисипи, или колонна разделения нефти от авиационного керосина до тяжкого дизтоплива, или фабрикация сухого льда, как видел в Йонаве, и азотные удобрения в гранулах, которые выпускаются в Тольятти, в Рустави, в Омске и еще на многих химзаводах. Механика - это насосы и запорная арматура, теплообменники и холодильники, колеса и управление, краны и движение, силы под тысячи тонн и регулирующие мелкие машинки, допустим, почти крошечные детальки на мехсборе каких-то двигателей, которые видел на заводе на набережной Туполева у нас, в Москве. Это очень совершенные и изумительно изобретательные загогулинки, на которые приходится потратить не одну неделю размышлений, чтобы их понять. Да какой там - недели?!. Вот на прошлых днях смотрел по телеку сухой док сборки танкеров в Роттердаме, и то - не понял, как они металлические листы трехсантиметровой толщины обшивки так изгибают, чтобы у них корпус по обводу получился, то бишь - приложишь линейку хоть в три-пять метров, а она на концах не касается корпуса, чтобы соблюдать теоретические наполнения судового корпуса.

Ну, в общем, выучился, получил квалификацию инженера на госэкзамене, кстати, мой проект был непростым, турбомолекулярный насос, это такая машинка, которая даже с молекулами воздуха работает едва ли не индивидуально, чтобы получить вакуумические давления в минус 12-й или даже ниже ртутного столба. По распределению попал в головную технологическую разработку очень богатого министерства. Сам же выбрал, дурак, сам подписался. А оказалось - за кульман.

В неделю нужно было сдавать два листа 24-го формата, правда, если проект оказывался сложный и с кучей деталировок, тогда принимали с пониманием и один лист. Под моими разработками оказывалось иной раз по два-три деталировщика, девченки как правило, со средним образованием, которые иногда орали на весь отдел: - Кто знает, как косынку под техническим ребром жесткости можно еще назвать? - Следовали предложение: - Распор, контрфорс, внешнее ребро, раскосина, подкосина, предусмотренная треугольная хреновинка... - Ага, хреновинка принимается, но она должна держать почти 20 тонн нагруза. - Что же ты раньше не сказала? Тогда - хреновища!

Ах, мой 5-й технологический отдел. Примерно 3 десятка людей, с которыми проводил больше времени, чем в семье. Кульманы, столы, стулья настолько неудобные, что был почти спорт - найти правильные подушки под задницу. Машинописная Наташа, которая на своей электро-Ятране долбила пулеметом или быстрее. Друзья, еще и по курилке, где решались грандиозные вопросы - целочисленное мышление погубит цивилизацию, или сколько получает Корчной как тренер голландской сборной по шахматам, когда мы их обыграем? Начальство, командировки, иногда любопытные, допустим, такие.

Вызывает сам главный инженер конторы, молчит за столом. Один из его подручных говорит несколько неудобным тоном: - Тут такая петрушка. На Байконур привозить стали свернутые в спираль емкости для топлива, их будут разворачивать для хранения в объемы по 20 тыщ кубометров, поставленных, разумеется, на бетонные сплошные фундаменты. Напряжений в этих спиралях никто не дает. Тебе нужно придумать, как их разворачивать, чтобы не треснуло и, желательно, никого не убило из монтажеров. Ты там нарисуй схемы противодействия, хоть несколько вариантов, и на месте докажи,  что лучше.

Я иду за кульман, примерно считаю, усилия оказываются могучими, округляю все по-инженерному, в неудобную для себя сторону. Потом вижу, что вариантов-то нет, вернее, всего один - два будьдозера по краям этой 14-ти метровой по длине пружины из стали в 12 миллиметров, они должны охватить два конца тросами, выдерживающими, примерно, по 20 тонн каждый, и отпускать ходом назад. А в центре один чуть мощнее бульдозер должен эту обечайку растягивать. Три машины должны действовать очень согласовано. Причем, где-то в середине процесса ее уже нужно будет считать тонкостенной, и следует положить предел динамике, иначе порвется к едреням вся сталь. А по расчетам тонкостенных объемов у нас справочник заныкал 3-й отдел, где сидят конструкторы... И еще следует рассмотреть привязку развертывания этой штуковины к месту, где она будет стоять, потому что тащить такую вот хрень по неровной казахской степи - тоже неловко получится... А еще хорошо бы разглядеть подводку заборных шлангов этого топлива, когда емкости уже будут стоять... И конечно, нужно подумать о залипании обечайки из-за смазки, которой, определенно, на заводе-изготовителе не пожалели... В общем, лучше послать к конструкторам Галку, она кокетливая, заставит их отыскать этот справочник, и вернуть его нам, без него даже примерно формульные расчеты в записке пояснений не примут.

И вот - кульман, нацепляю на него 22-й формат, рамку делаю, а сам жду Галу со справочником. Рисую. Получается почти комикс, только технический, но все же про суперусилия. И когда через пару дней прибегает кто-то со словами: - Все, тебе уже командировку выписали, размножай листы, и лети. На месте будешь шеф-монтаж. Я нехотя отбиваюсь: - Мне бы еще пару дней посидеть... - Невозможно, по министерству доложили. - Да я же не утвердил ни расчеты, ни картинки... - На месте доработаешь, если что. У тебя же было время, куда еще больше? 

Так или иначе, по этой моей разработке потом такие вот скрученные емкости даже нефтянники стали развязывать. А всего моего вдохновения - этот вот станок, доска с линейками и пантографом, карандаши и, конечно, десяток формул, по которым выходило, что все может получиться. Но главное - это лист ватмана на доске.

Этот ватман бывает, висит неделю, не знаешь, что и как делать. Бывает, он прямо пришпоривает тебя, бывало, он казался проклятием. Ну что тут можно сделать, если в голове ни одного намека на решение? А начнешь потихоньку рисовать, начнешь чуть изображать эту техническую гравюрку, погружаешься в нее, и оказывается, даже дома, когда за ужином уже ломаешь вилкой котлету или  наматываешь макаронины, вдруг снова все это видишь перед собой, и почти злишься на время, которое должно пройти до момента, когда снова вот обоснуешься перед кульманом, нарежешь правильный карандаш, и потянешь - сначала осевые обозначения, как в азбуке Морзе точки с прерывистыми, потом вокруг них детали, потом включенность выдуманной тобой железки в общую конструкцию... И как бы иногда ни ненавидел кульман, а улетаешь, словно в медитации, в иные измерения, в мир правдивой механики, в ситуацию настоящего сотворения техники.

Кульман - это какая-то здоровая магия, бывало, видел, что кульманы стоят в кабинетах даже больших начальников, причем, не для показухи, а просто без него иные инженеры не могут обойтись. Кульман - это не доска, по которой рисуешь или пишешь мелом. Он - строг, он требует большей отдачи, чем чирканье по бумаге, разумеется, если это не формульные уравнения, которые один Ньютон, Лейбниц, Чебышев, Пуанкаре или Перельман могут понимать. Кульман еще обладает странной художественной насыщенностью, он вдруг вызывает в тебе эмпатическое осознание разных картинок, даже не гравюр, а настоящей живописи. И он довольно сильно обозначает твои возможности в целом.

Конечно, кульман - всего лишь инструмент. Но это такая штука, которая делает явным мышление и прекрасную, почти идеальную технику, вторую природу, собственно. Кульман с наколотым листом - это едва ли не родник чего-то такого, что мы еще не видим, еще не знаем, но которое непременно будет.

Когда снимаешь с доски законченный лист, когда кладешь его на стол, чтобы в рамочном поле поставить свою подпись с датой, возникает дурацкая потребность кому-нибудь еще его показать. Под предлогом, мол, а не навалял ли, не ошибся ли где-то? Но в этом есть еще и желание чуть хвастануть, по принципу - вот как могу. А если лист действительно удался, тогда... Тогда ведь все - не зря, и все - на самом деле хорошо.