Малоизвестный в читающих кругах сочинитель Фёдор Михайлович Достоевский сидел за столом в своей каморке, расположенной под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и с задумчивостию смотрел на чистый лист сероватой дрянной бумаги, лежащей перед ним. События последних дней проходили перед мысленным взором Фёдора Михайловича. К вящему разочарованию Достоевского у старухи-процентщицы не оказалось ни денег, ни иных ценностей. Это обстоятельство, а также постоянное чувство голода и безнадёжности существования привели писателя в полную отрешённость и прострацию и подтолкнули оного к принятию решения о сдаче властям.
Бывалый каторжник Достоевский, четыре года проведший в сибирской ссылке, не страшился ни мук совести, ни уголовного преследования. Гораздо сильнее его пугала перспектива голодной смерти. Всепоглощающая страсть к игре довела его до нищеты, потери друзей и в конечном итоге до греха смертоубийства. Фёдор Михайлович обречённо вздохнул, придвинул к себе поближе чернильницу, обмакнул в неё гусиное перо и, покосившись на лежащий в углу окровавленный топор, вывел косым неразборчивым почерком: "Явка с повинной".
"В тюрьме по крайней мере кормят" - думал он, покрывая листы бумаги буквами. Постепенно он увлёкся, ибо второй его страстью было писательство. Фёдор Михайлович, пожалуй, и сам не отдавал себе отчёт, что, хотя он и стремился попасть на казённый кошт, в то же время подспудно пытался хоть немного себя обелить, и посему стал описывать трудное детство, гибель отца от рук крепостных крестьян, жалкие попытки выбиться в люди уже здесь, в Петербурге. Но основной упор в своё оправдание он делал на пагубное пристрастие к зелёному сукну.
"Сколько народу разорилось, сколько покончило с собой, сколько семей разрушено" - с горечью думал он. "А власть бездействует. Хоть бы государь-император, раз мы отсталая страна и своего парламента не имеем, указ издал о закрытии игорных заведений или, на худой конец, о переносе оных на окраину империи, в Алтайский край, например".
По прошествии изрядного количества времени похудевший и осунувшийся, обросший неопрятной бородёнкой литератор перелистывал толстую стопу исписанной бумаги. Какая-то новая мысль будоражила и занимала его ум.
-Какого чёрта! - раздражённо промолвил вслух Фёдор Михайлович. - Я что - тварь дрожащая? Не-ет, я - право имею!
Он вскочил с табуретки и в сильнейшем возбуждении забегал по каморке.
-Ночью же - топор в Мойку, а рукопись завтра утром - Суворину. Впрочем, этот издатель - сквалыга, даром что патриот, а больше 150 рублёв не даст. А отнесу-ка я её в "Русский вестник" Каткову. Он добр ко мне, давеча, когда хотел в долг у него взять, чаем угощал, по плечу хлопал. Денег, правда, не дал... А вот если бы дал, то, глядишь, и старуха была бы жива, и сестрица её... Не меньше 200 выторгую! И с хозяйкой за квартиру рассчитаюсь, и карточные долги раздам, и... и, пожалуй, можно будет разок в рулетку рискнуть.
Метался огонёк свечи, прыгала по стенам бесформенная тень. Немного успокоившись, Достоевский снова присел к столу.
-Так, теперь - небольшую правку.
Он взял из стопки самый верхний лист со словами "явка с повинной" и поджёг его от пламени свечи. Каморка наполнилась запахом гари. Дождавшись, пока листок истлеет до черноты, растёр подошвой пепел. На чистом листе Фёдор Михайлович написал крупными буквами: "Преступление и наказание".
-Осталось только прозвище сменить,- пробормотал он. Кстати вспомнился пехотный капитан по фамилии Раскольников, месяц тому обчистивший его в три листика.
-Ин пусть будет так, - злорадно ухмыльнулся Достоевский. Жизнь, кажется, налаживалась!
Оценил 1 человек
1 кармы