Здравствуйте, уважаемые читатели. Надысь некто Отшельник опубликовал на КОНТе бред об истории Питера, намешав в кучу измышления и карты. И сделал громкое, однако, заявление:
1) ЛИБО ЭТО БЫЛ ЗАТОПЛЕННЫЙ АНТИЧНЫЙ ГОРОД...
2) ЛИБО СТРОИЛА ГЛОБАЛЬНАЯ МИРОВАЯ ИМПЕРИЯ !!!
Чтобы понять вся ерундовость версии античности могу привести ещё один ракурс разсмотрения истории (отличный от альтернативного смешивания в кучу мух и котлет).
Существует связь изменения климата и социальных изменений, которая особенно сильна в таких областях обитания человека, как степи, пустыни и полупустыни, а также регионы на высоких широтах (Северо-Восточная Европа и т.д.). На эту тему есть большое количество письменных сведений, начиная с античного времени, в качестве примера можно привести труды Аристотеля, Теофраста и Гиппарха. Изследования по этой теме в последнее время разширились, благодаря грандиозной подвижке в области наук о Земле, например, в области сведений о климате прошлого. Это выразилось в работах по истории кочевых народов Евразии , государства Майя, взаимоотношениях Китая с северными кочевниками, истории Западной Европы. Свои первые шаги проходит наука в изучении влияния климата на ход истории в Северо-Восточной Европе. Предлагаю вашему вниманию научную попытку сопоставления изменений климата и исторических событий в течении последних полутора тысяч лет. Для публикации текст статьи взят не весь. Полный текст можно найти по ссылке внизу.
Клименко В.В., Мацковский В.В., Пахомова Л.Ю. (Московский энергетический институт). НОВАЯ СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ КЛИМАТИЧЕСКИХ И ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ В СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ (VIII-XVII ВВ.)"
Климатическая хронология
"Освоение и заселение Северо-Восточной Европы славянскими племенами началось в эпоху Великого переселения народов в V–VI вв. и, по крайней мере, до начала XI в. происходило исключительно в умеренной и субарктической зонах климата. Только сильное потепление климата на рубеже тысячелетий сделало возможным постепенное проникновение новгородцев в более высокие широты — на Кольский п-ов, в низовья Печоры, в предгорья Северного Урала. Поскольку характер колебаний климата в умеренной и арктической зонах Северо-Восточной Европы значительно различается, для построения сравнительной хронологии в настоящей работе используется два различных архива климатической информации:— архив среднесезонных и среднегодовых температур, а также количества осадков в центральной части Европейской территории России (до 1100 г.) (Клименко, Слепцов, 2003)— реконструкция среднегодовых температур в Северо-Восточной Европе (после 1100 г.). Построение этой реконструкции является предметом исследования в первой части настоящей работы."
Рис. 1. Карта региона исследования с указанием местоположений, для которых имеются косвенные климатические данные. Квадратами обозначены палинологические данные, треугольниками – дендрохронологические, кружками – важнейшие исторические свидетельства
Рисунок 2 — Осредненные косвенные климатические данные: палинологические (зеленый), дендрохронологические (красный), исторические (черный). Температурные аномалии пред-ставлены в отклонениях от среднего за период 1951–1980 гг.
...В целом, все реконструкции отражают основные крупные климатические события последних двух тысячелетий: так называемый «Римский» оптимум (II–III вв. н.э.), холодную эпоху Великого переселения народов (V–VI вв.), Средневековый климатический оптимум (X–XII вв.), Малый ледниковый период (XIV–XIX вв.) и, наконец, современное потепление (XX в.). Часто реконструкции совпадают и в деталях — так, все реконструкции показывают похолодания 1450-х и 1810-х гг., связанные с крупнейшими за тысячелетие извержениями вулканов Кувае (1453 г.) и Тамбора (1816 г.), потепления в конце XIV и XVIII вв. и т. д.
В отличие от всех других, наша хронология фиксирует быструю смену холодных и теплых эпизодов, в целом характерную для высоких широт. Гораздо более значительная по сравнению со средними широтами амплитуда температурных колебаний приводит к тому, что даже во время продолжительных холодных эпох, подобных Малому ледниковому периоду, имели место относительно кратковременные, длиной в 2–4 десятилетия, потепления (например, 1350–1370, 1400–1440, 1470–1510, 1610–1620, 1770–1810 гг.), когда температура приближалась или даже превосходила современный уровень. Именно эти короткие эпизоды представляют особенный интерес, поскольку именно они связаны с важными импульсами в освоении и колонизации северо-восточных окраин Европы (см. вторую часть настоящего отчета).
Историческая хронология
В свое время С.М. Соловьев отмечал, что важнейшими условиями оптимального развития являются «благоприятный климат, плодоносие почвы, многочисленное народонаселение в обширной и разнообразной стране, что делает возможным разделение процветание больших городов» (Соловьев, 1998). Однако именно отсутствие этих условий было решающим фактором, повлиявшим на характер российской государственности: «Когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особенною жизнью, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов … когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом часто приводятся в связь, стягиваются правительственной централизацией, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация… разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось» (Соловьев, 1998).
В недавнем прошлом фундаментальный труд по истории влияния природно-географических условий на историю России написал академик Л.В. Милов (Милов, 1998). В этой работе убедительно показан «конкретно-исторический и экономический механизм воздействия природно-климатического фактора на жизнь основного производителя — крестьянина, и, в конечном счете — на общество и государство» (Милов, 1998). Проанализировав данные об урожае разных лет и сравнив с данными стран Западной и Северной Европы, Л.В. Милов утверждал: «Наш климат и наши почвы сыграли далеко не позитивную роль. История народов России, населяющих Русскую равнину, — это многовековая борьба за выживание» (Милов, 1998).
Теперь, когда мы располагаем вполне корректной хронологией колебаний климата в течение последних двух тысячелетий (см. выше), у нас появляется возможность более пристально рассмотреть роль климатических изменений на проникновение и освоение славянами северных европейских областей.
Резкое похолодание климата с конца IV в. стало одной из причин великого переселения народов в Европе, в том числе и славян. В.В. Седов отмечает в своих трудах, что славянские племена разными миграционными волнами направились на северо-восток и восток и заселили территории будущего Древнерусского государства (Седов, 1995; Седов, 1999). В частности, славяне, переселившиеся в конце IV–V вв. из Среднего Повисленья в бассейн озер Псковского и Ильменя, в результате контактов с аборигенным прибалтийско-финским населением создали новую культуру псковских длинных курганов. С VIII в., когда наступает потепление, приведшее к уменьшению увлажненности, это население активизируется и заселяет наиболее плодородные местности Ильменского края. Здесь сформировалась культура сопок, отождествляемая с летописными словенами ильменскими или новгородскими.
Видимо, тем же изменением климата объясняется запустение северных районов во второй половине II тысячелетия — в бассейне Белого озера, Онеги, Сухоны и Северной Двины. Сейчас установлено, что эти земли были хорошо освоены в эпоху неолита, бронзы и раннего железа. Кроме того, в работе (Макаров, 1997) подчеркивается резкий контраст в заселенности и освоенности территорий по разные стороны вятско-судско-моложской культурной границы, отмечая, что «не было каких-либо крупных группировок иноэтничного населения, которые могли бы сдерживать поток колонистов с юго-запада или выступать как серьезный военный противник».
Период средневекового оптимума
После некоторых колебаний среднегодовой температуры в течение VIII–IX вв., согласно различным климатическим реконструкциям, с начала X в. наблюдается постепенное потепление на Земле и во второй половине того же столетия был достигнут первый пик оптимума.
Этот период совпадает со становлением древнерусских городов и интенсивным освоением Севера Восточной Европы. В «Повести временных лет», в тех фрагментах, где описываются события IX–X вв., уже упоминаются Ладога и Белоозеро. Так, в эпизоде о призвании варяг летописец пишет: «Поставили город Ладогу. И сел старший, Рюрик, в Ладоге, а другой — Синеус, — на Белом озере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля» (Повесть временных лет). Как установили многие современные историки, X–XI вв. были временем также и быстрого роста населения на ростово-суздальских и новгородских территориях (Макаров, 1997).
В.Л. Янин, изучив источники по географии Новгородской земли, пришел к выводу, что «именно с середины X в., то есть с момента освоения податями значительных и густонаселенных территорий по Мсте и по Луге, Новгород преобразуется из рыхлой догородской структуры в город с уличной планировкой, мощением улиц, усадебной застройкой» (Янин, 2001). Предпринятое княгиней Ольгой расширение государственной территории отражено в Лаврентьевской летописи под 947 г.: «Идее Вольга Новугороду и оустави по Мьсте повосты и дани по Лузе броки и дани, (и) ловища» ея суть по всеи земли знамяныя и места и повосты, и сани ее стоять въ Плескове и до сеге дне» (Янин, 2001).
Несомненно, в процессе освоения северных земель главную роль играли новгородцы. В IX–XI вв. развивается движение ушкуйников,важной части колонизационной кампании, носившей вначале откровенно грабительский характер и прикрывавшейся лозунгом крещения «дикой лопи» и «корельских детей». Не стоит также забывать и о значении ладожского населения в движении на север. Как правильно отметил В.Н. Булатов, историки придерживаются различных мнений о путях миграции древних ладожан и новгородцев на север, но «бесспорно одно: каждый из путей был привязан к воде: рекам, озерам, ручьям» (Булатов, 1997).
Ко второй половине XI столетия относятся первые упоминания «Заволочья». Так, в Новгородской первой летописи под 1078 г. есть запись: «Убиша за Волоком князя Глеба, ме-сяца мая 30» (Новгородская первая летопись, 1951). Этот же период А.Н. Насонов называет переломным в истории расширения новгородских земель: «Власть Новгорода переходит на Ладогу и Псков с их территориями. Вслед за Ладогой в состав территории будущей Новгородской «области» входит приладожская Корела, Карельский перешеек и Ижорская земля, что облегчило установление власти Новгорода над землею води» (Насонов, 2002).
М.И. Белов вслед за А.Х. Лербергом предполагает, что в XI в. «плаванием новгородского посадника на Двине Улеба к Железным воротам» было положено начало походам на восток от устья Северной Двины», а под Железными воротами автор понимает пролив Карские ворота (Белов, 1956). В исторической литературе нет единого мнения, что именно подразумевается под «Железными воротами», однако, температурные реконструкции дают основу для теоретического предположения, что плавания по Северному Ледовитому океану в это время были возможны.
«Кирпич с рисунком 1352 г. из кладки разрушенной церкви Успения Богородицы на Волотовом поле обнаружен 19 июля 2002 г. каменщиком Александром Федоренко из бригады мастеров Николая Ракова, которая реставрирует этот храм. Кирпич был передан каменщиками автору проекта реставрации Н. Н. Кузьминой. Церковь Успения на Волотовом поле расположена в четырех километрах к северу от Великого Новгорода. В дохристианские времена здесь находилось языческое капище, где поклонялись идолу (полагают, что, Волосу или Велесу). По преданию здесь неподалеку находился курган, где был захоронен легендарный старейшина славян Гостомысл, который предложил призвать на княжение скандинава Рюрика.» https://nestoriana.wordpress.c...
Правда, остается совершенно непонятным как такие дальние плавания (от устья Северной Двины до Карских Ворот почти 1200 км) в опасных и неизведанных арктических водах могли осуществляться при полном отсутствии береговых баз (они появились, вероятно, только в середине XIV в.), не говоря уже об опыте строительства и эксплуатации морских судов, о котором также нет никаких сведений вплоть до начала XV в. Осуществление столь масштабной экспедиции в XI в. кажется тем более невероятным, поскольку исторические свидетельства о многочисленных походах норвежцев в Белое море (а они предпринимались регулярно в 875, 920, 965, 1026, 1090 и последующих годах) ни о каких контактах с новгородцами не упоминают. Не встречали эти походы, носившие почти исключительно грабительский характер, и решительного отпора, что выглядит совершенно невероятным в случае, если бы береговые базы новгородцев в это время действительно существовали. Первые сообщения о стычках новгородцев с норвежцами появляются только в начале XIII в.
Вообще, походу Улеба в последние 200 лет посвящена обширная литература, ключевым вопросом которой, конечно, является местоположение «Железных ворот». В качестве возможных вариантов рассматриваются и один из горных перевалов на Полярном Урале, и устье Северной Двины, и излучина реки Сысоли у села Водча в Коми Республике и даже знаменитый Дербентский проход у Каспийского моря — последний, кстати, единственный из перечисленных, который в течение столетий действительно носил это название. Поразительным же является то, что в современной научной литературе наибольшее распространение получил самый фантастический и, на наш взгляд, совершенно нереальный вариант, отождествляющий Железные Ворота с проливом Карские Ворота, отделяющем остров Вайгач от южного острова Новой Земли. Причина этого до банальности проста и заключается в откровенном стремлении утвердить национальные приоритеты открытия даже в тех областях, где здравый смысл и строгое научное знание не позволяют этого сделать.
К концу XI столетия относится рассказ о поездке отроков Гюряты Роговича на Печору к Югре: «Югра же людье есть язык нем и седят с самоядью на полунощных странах. Югра же рекоша отроку моему: «Дивно мы находихом чюдо, его же не есмы слышали преж сих лет. Се же третье лет поча быти суть горы заидуче [в] луку моря, им же высота, ако до небесе, и в горах тех клич велик и говор, и секут гору, хотяще высечися, и в горе той просечено оконце мало, и туде молвят, и есть не разумети языку их, но кажют на железо и помавают рукою, просяще железа, и, аще кто даст им нож ли, ли секиру, [и они] дают скорою противу. Есть же путь до гор тех непроходим пропастьми, снегом и лесом, тем же не доходим их всегда, есть же и подаль на полунощии» (Полное собрание русских летописей, 1997). Вот как Б.А. Рыбаков интерпретирует его: «Если мы взглянем на карту побережья Ледовитого океана, то без труда определим места, о которых летописец беседовал с Гюрятой — высокие горы подступают к «луке моря» только в одном месте, у пролива Югорский Шар, и поблизости — у мыса Русский Заворот, где отрог Урала — хребет Пай-Хой подходит к берегу залива. Земля, расположенная прямо на «полунощи»» от этого русско-югорского комплекса географических названий, — это Новая Земля» (Рыбаков, 1984).
Другое свидетельство о походе за «югру» и «самоядь» «мужей старых» написано в летописи под 1114 г. (Гадзяцкий, 1941). Вероятно, нужно согласиться с мнением А.Н. Насонова, что сбор дани новгородцами с жителей Пермского края не означал в то время существования погостов, как и колонизации (Насонов, 2002).
Первыми несомненными материальными доказательствами проникновений в «югру» и «самоядь» являются предметы христианского культа, найденные на святилищах острова Вайгач. Л.П. Хлобыстин датировал их XI–XII вв. и рассматривал в качестве показателя первых попыток миссионерской деятельности русского духовенства, сопровождавшего экспедиции. Однако эти находки отнюдь не свидетельствуют о плаваниях на этот остров — скорее всего, их перевезли с материка ненцы (Хлобыстин, 1992).
К первой половине XII в. новгородцы раскинули сеть погостов по Северной Двине и Пинеге. В Уставной грамоте Святослава Ольговича 1137 г. указывается о порядке сборов церковной десятины с этих погостов (Древнерусские княжеские уставы, 1976). Как пишет Н.А. Макаров, согласно «Слову о погибели Русской земли», памятника, созданного вскоре после нашествия Батыя (1237–1240 гг.), пределы Руси простирались в это время до Устюга, «где тамо бяху тоймици погани и за Дышачим морем…» — т.е. «до Белого моря или Ледовитого океана» (Макаров, 1997).
Убедительные доказательства зависимости между потеплением климата и освоением северных областей содержат результаты многолетнего археологического исследования рассматриваемых северных областей. Сотрудники Института археологии РАН после изучения развития северорусской деревни в X–XIII вв. пришли к выводу, что причинами демографического и экономического подъема сельских областей Северной Руси в этот период были несколько факторов, в том числе климатический. Именно условия оптимума дали возможность продвижения «земледелия на Север и развития землепашества как продуктивной и устойчивой отрасли хозяйства» (Макаров, 2009). К такому мнению авторов подтолкнуло сопоставление палинологических диаграмм (Спиридонова, Алешинская, 2009) и археологических данных. А изменения структуры и вопрос существования поселений на Белом и Кубенском озерах в XIII в. синхронизируются с похолоданием и увлажнением климата (Макаров, 2009).
Обобщая итоги работы по изучению севернорусской деревни, Н.А. Макаров утверждает, что уникальность исторической ситуации второй половины X–XI в. на Верхней Волге, в белозерских и кубенских землях заключалась в том, что «два наиболее весомых фактора, способствовавших колонизации, вступили в действие одновременно: пушные ресурсы этих территорий оказались востребованы в системе международного обмена в тот период, когда условия для земледельческого освоения южнотаежной подзоны были наиболее благоприятными». На новых территориях в равной мере находили себе применение земледельческие навыки восточнославянского населения, постепенно продвигавшегося на север, и опыт организации торговли и пушного промысла, выработанный в IX–первой половине X в. разноэтничными группами в отдельных районах в Поволховье, Приильменье, Ярославском Поволжье, Верхнем Поднепровье (Макаров, 2009).
Значительное увеличение числа постоянных поселений и появление могильников вблизи северных волоков во второй половине XII–XIII вв. отражают качественные сдвиги в использовании волоковых путей. Необходимо подчеркнуть, что такая интенсификация проходила на фоне резкого потепления климата севера Восточной Европы — второго этапа оптимума.
По видимому, в завершающей фазе второго этапа средневекового оптимума (конец XII–начало XIII в.) произошло и проникновение новгородцев на Кольский полуостров. Под 1216 г. летописец занес рассказ о гибели в Липецкой битве новгородцев, среди которых был сборщик дани на Терском берегу «Семьюн Петриловац Тьрьский даньник» (Гадзяцкий, 1941; Белов, 1956). М.И. Белов привел сведения, что проникновение в этот район началось раньше. Автор ссылается на «Гулатингскую правду» 1200 г., которая указывала на участившиеся плавания русских в самые северные границы Норвегии (Халогаланда) (Белов, 1956).
XIII–середина XIV вв.
Этот период характеризуется в климатическом отношении понижением температуры, однако в колонизационном — вероятно, можно говорить, во-первых, о закреплении ранее достигнутых позиций и, во-вторых, о дальнейшем продвижении на северо-запад и северо-восток, но пока без полноценного хозяйственного освоения территорий.
Много сведений о пребывании русских на Кольском полуострове относятся к XIII в. В это время устанавливаются русско-норвежские отношения. М.И. Белов в своем фундаментальном труде по истории открытия и освоения Северного морского пути вслед за И.П. Шаскольским утверждал, что существовала «Разграничительная грамота» между Великим Новгородом и Норвегией, составленная в 1251 г. Согласно документу, как и сегодня, «граница проходила от фиордов в норвежском Финмаркене к Монгену, Ульфсу и до реки Ивгей, а дальше по горному хребту, который южнее отделяет Норвегию от Швеции» (Белов, 1956).
Подвластность Кольского полуострова Новгороду в XIII в. подтверждена одной из древнейших договорных грамот с князьями 1265 г.: среди «волостей» новгородских названа и Тре (Терский берег). В последующих грамотах значилась уже и Кола (Гадзяцкий, 1941).
Вплоть до конца XIII в. зависимость корел, саамов и еми выражалась в уплате дани, носившей, однако, нерегулярный характер. Однако уже в 1270 г. Карелия вошла в состав Новгородской феодальной республики в качестве самостоятельной административной единицы («Карельская земля») (Данилова, 1955). В последующие 1271, 1279, 1302, 1303, 1316 и 1323 годы, как обнаружил М.И. Белов, Новгород в союзе с карелами предпринял ряд далеких походов для защиты своей северо-западной границы (Белов, 1956).
Эти походы завершились заключением в 1326 г. второго новгородско-норвежского договора. Он был составлен от имени норвежского короля Магнуса с одной стороны, и новгородского епископа Моисея, посадника Варфоломея, тысяцкого Астафия и всех новгородцев, с другой. Общий характер договора определялся ссылкой на старые условия, положенные в его основу: закреплялась свобода передвижения русским и норвежским купцам от устья Северной Двины в Норвегию и обратно. В отношении территории было восстановлено прежде существовавшее разграничение, с тем, чтобы новгородцы и норвежцы взаимно возвратили земли, захваченные ими в чужих владениях (Гадзяцкий, 1941; Белов, 1956).
К середине XIV в. на фоне последнего за 600 лет значительного арктического потепления относится начало притока древнерусского населения в Обонежье и Подвинье (Данилова, 1955) и возникновение многих постоянных поселений по берегу Белого моря (Кошечкин, 1988; Новожилов, 1990). Это Орлец, Уна, Луда, Ненокса — на Летнем берегу Двинского залива, Куя, Корец, Инцы, Мегры, Мойда, Койда, Кеды и др. — на Зимнем (Новожилов, 1990).
План Тихвинского посада. Обонежье
Что касается восточного направления, то нужно отметить, что М.И. Белов нашел источники, которые сообщают, что в начале XIV в. московские великие князья стали поддерживать мореплавание на участке от устья Северной Двины до Новой Земли, что связывается с переходом Печоры под власть Москвы (Белов, 1956). «В относящейся к этому времени новгородской грамоте, выданной двинскому воеводе, накрепко запрещалось чинить какие-либо препятствия морским промыслам в Печорском крае, принадлежащим московскому князю Ивану Даниловичу Калите. Из этого документа видно, что Калита ежегодно посылал с Двины на Печору по морю промышленную ватагу, состоящую из 20 человек» (Белов, 1956).
Нам неизвестны, однако, документы, в которых бы прямо указывалось, что эти походы действительно проходили «по морю» как предполагал М.И. Белов. Напротив, хорошо известно, что новгородцы, а за ними и устюжане предпочитали другой, хорошо знакомый им путь по Сухоне и Вычегде с последующим несложным волоком в бассейн Печоры. То, что именно этот, а не морской ход был предпочтителен в течение столетий, подтверждает тот факт, что на Печоре и даже на Югре за Уралом новгородцы появились даже раньше, чем на Белом море (Визе, 1934).
XV–XVII вв.
Вторая половина XIV в. — это время довольно резкого потепления на Европейском Севере. Однако с середины XV вв. наблюдается начало изменения климата — жители Европы уже ощущали холодное дыхание наступающего т.н. малого ледникового периода.
Карта Олафа Магнуса 1539 года
Вероятно, относительно ровная среднегодовая температура в XV в., хотя и с резким похолоданием в середине столетия, способствовала созданию предпосылок расцвета поморского мореплавания. В.Ф. Старков, изучающий освоение Арктики российским государством, обращает внимание на то, что «частые колебания климата, характерные для малого ледникового периода, оказывали существенное влияние на многие природные факторы, которые способствовали или, напротив, препятствовали развитию арктического мореплавания». Естественно, главные из них — это ледовитость морей и режим течений и ветров.. Автор (Старков, 2001) утверждает, что XV–XVI вв. были относительно благоприятными для арктических походов — по нашим же данным весьма благоприятные условия действительно преобладали в этом секторе Арктики между 1400 и 1520 гг. и в 1560-е гг. с перерывом в 1440–1470 гг. (рисунок 11). Именно в XV в. происходило формирование всех необходимых аспектов полярного судовождения: «конструирование судов, освоение бассейна Белого моря и выход за его пределы, отработка основ навигации, формирование корпуса профессиональных моряков, которые в последующее столетие проявили себя непревзойденными «морскими знатцами» (Старков, 2001). Несомненно, однако, что резкое похолодание середины XV в. самым серьезным образом отразилось на истории полярного мореплавания — действительно, после 1411 г., когда заволочане во главе с двинским посадником Яковом Степановичем совершили плавание на запад от Северной Двины, до конца XV в. нет никаких сведений о значительных морских походах. Похолодание прекратилось около 1480 г. (рисунок 11) и уже через несколько лет поморами, вероятно, было осуществлено выдающееся географическое открытие — острова Груланда (Шпицберген).
Подтверждением сказанного и одним из свидетельств подвига поморов является письмо нюрнбергского географа Иеронима Мюнцера королю Португалии Жуану II от 14 июля 1493 г.: «Тебя уже восхваляют, как великого государя… и те, которые живут под суро-вой звездой арктического полюса, так как и великого герцога Московии, ибо несколько лет тому назад под суровостью сказанной звезды открыт большой остров Груланда… на котором находится величайшее поселение людей под сказанным господством сказанного сеньора герцога». «Великим герцогом Московии» был Иван III, который в 1478 г. присоединил к Московскому государству Великий Новгород, в том числе и его северные владения, присвоив себе титул «все северные страны повелитель». Эти сведения дали основание предположить, что, вероятно, «уже во второй половине XV в. Грумант (Шпицберген) рассматривался в качестве владения великого московского князя Ивана III» (Одинцов, Старков, 1985).
Надо отметить, что Иван III проводил весьма активную политику на Севере. К 1496 г. относится путешествие его посланника Григория Истомы из устья Северной Двины в Данию. Прибыв на Северную Двину, Истома и его спутники наняли у поморов 4 судна, экипажи которых состояли из местных жителей, знавших морские пути. Рассказ о его путешествии записан австрийским послом Сигизмундом Герберштейном, дважды приезжавшим на Русь (1517 и 1525 гг.) и лично знакомым с Истомой.
В этом же 1496 г., был совершен морской поход отрядами устюжан и двинян под командованием московских воевод Ивана Ляпуна и Петра Ушатого: «ходили з Двины морем акияном да через Мурманский Нос (Нордкап — М.Б.)» (Белов, 1956). Есть сведения, что на обратном пути из Норвегии отряды Ляпуна и Ушатого останавливались у северо-восточного берега Кольского полуострова, население которого было вновь приведено в русское подданство (Белов, 1956).
Вообще, с падением Новгорода старинный путь на Югру (нижнюю Обь) оказался полностью в руках Москвы, но должно было пройти почти двадцать лет, прежде чем появились определенные свидетельства решительных действий на этом направлении. Мы связываем это обстоятельство с тем, что только в конце XV в. на северо-востоке Русского государства сформировались благоприятные климатические условия, способствовавшие дальнейшей экспансии. Итак, в конце XV в. был предпринят крупный поход на восток, причем в нем участвовали те же опытные в северных путешествиях люди, которые ездили и в Норвегию. Тот же Петр Ушатый со спутниками: Семеном Курбским, Василием Бражником — ходили «на Югорскую землю да на Куду да на Вогуличи, а с ними ярославцы, вятчане, пенежане да князи Петр да Федор дети Васильевы Вымского с вычегжаны, вымичи, сысолечи 700 человек». Таким образом, для этой большой экспедиции были подтянуты немалые силы, можно даже сказать, что все имеющиеся в данном регионе и прилегающим к ним областям. Во время похода и ожидания прихода «на Печору-реку, на Пусту» всей русской рати был построен заполярный городок Пустозерск («град зарубили, в месте тундряном, студеном и безлесном»), где переждали осень («осеневав»), и начали зимнюю кампанию. Она прошла очень удачно для русских воевод: вогульские князья были взяты в плен («а князей ослушников в Москву приведоша…»), города их взяты (Булатов, 1997; Овсянников, 1990). (Пустозерск находится в 20 км от Нарьян-мара - Взор)
Пустозерск https://varandej.livejournal.c...
А основанный воеводами Пустозерск, по мнению исследователей Заполярья, стал одним из центров последующей колонизации русскими поморами острова Вайгач, архипелага Новая Земля и северного побережья Сибири (Остров Вайгач, 2000). Поморы в это время начали интенсивную хозяйственную деятельность на Шпицбергене, Вайгаче, Новой Земле. Выполненная нами климатическая реконструкция показывает, что эти важные экономические и политические события осуществлялись в условиях кратковременного потепления этого района Арктики на рубеже XV–XVI вв.
Автор (Старков, 2001) также относит начало активизации морских плаваний к концу XV–началу XVI вв. Этому способствовало, скорее всего, также потепление климата в регионе, начавшееся в последней четверти XV в. и продолжавшееся вплоть до 1540-х гг. Согласно мнению Старкова, «появление поморов на Шпицбергене было связано с общим процессом развития их активности как промысловиков и полярных мореплавателей» (Старков, http://), которые в XVI в. освоили побережья Баренцева и Карского морей, а также острова Вайгач и Новая Земля, «достигли берегов архипелага Шпицберген» (Старков, 2009). Ко второй половине XVI столетия за островами Новой Земли уже прочно было закреплено существующее название. Оно было зафиксировано на картах А. Дженкинсона 1562 г., У. Барроу 1570 г., Х. Смита 1580 г.
Для Российского государства в целом, и для Севера — в частности, XVI и XVII вв. стали временем максимального расширения на север и восток. Активные передвижения в северном и северо-восточном направлениях примечательны тем, что они происходили в условиях частой смены похолоданий и потеплений на протяжении двух столетий при общем снижении среднегодовой температуры. Например, палеоклиматические данные свидетельствуют что на севере Восточной Европы в это время имел место период, который характеризовался резким снижением среднегодовой температуры — всего за 10–15 лет в 1570–1580-е гг. она снизилась на 1 градус (Klimenko, 2010). Затем почти так же быстро температура восстановилась почти до прежних значений.
Все же главной причиной полярных морских походов — на Шпицберген, Новую Землю, Вайгач — и присоединения сибирских земель были не климатические условия, а требования эпохи великих географических открытий. Английские и голландские суда, начиная с середины XVI в., беспрепятственно и не без помощи опытных в арктических плаваниях поморов ходили по Северному Ледовитому океану.
В XVII веке на Оби возник крупный город Мангазея, просуществовавший чуть более 70 лет и ставший символом Ямала.
В это время наивысшего расцвета достигает северная торговля. В течение полувека из маленького поморского торгового поселения, основанного в 1601 г., быстро разросся город Мангазея. Но он был внезапно покинут всеми его жителями около 1672 г. Среди причин оставления города важное место занимает продолжавшееся в течение XVII в. похолодание. Одним из последствий изменения климата — понижения температуры и увеличения ледовитости на морских путях — стали трудности осуществления продовольственных поставок (Белов и др., 1980; Белов и др., 1981).
Если неустойчивость погодных условий не сразу повлияла на арктические плавания и морской промысел, то крестьянское население Русского Севера сразу испытало негативный эффект изменения климата.
Интенсивная славянская колонизация Русского Севера, которая продолжалась до конца XV в. и усиливалась с татаро-монгольским разорением южных областей, к этому времени останавливается (Колесников, 1976). Снижение активности строительства новых деревень и покидание поселений совпадает с начавшимся похолоданием на Севере.
Известный исследователь экономики северорусских областей П.А. Колесников отмечал, что до 1570-х гг. пустота была еще незначительной. Так, в Шунгском погосте в 1496 г. в 149 деревнях со 168 дворами не было ни одной пустоши, зато в числе живущих деревень было 10 починков. В 1563 г. здесь уже было 14 пустых дворов и мест дворовых (9% к числу всех дворов). По Устьянским волостям в 1554 г. удельный вес пустых дворов составил 5%, в Кодимской волости Подвинской чети Важского уезда в 1565 г. на 123 живущих было всего три пустых двора, или 2,3% (Колесников, 1976).
Однако о более позднем периоде ученые уже пишут как о времени запустения и «пустоты». Самым тяжелым для населения Беломорья были 1568–1570 гг. (Савич, 1927) — это годы резкого похолодания до самых низких за предшествовавшее тысячелетие температур, наблюдавшихся в это время на севере Европы. А.А. Савич приводит пример Керецкой волости: «в 1563 г., когда ее «дозирал Яким Романов, да Микита Путятин, числилось 60 крестьянских дворов в «живущем»; в 1571 году, во время дозора этой волости Третьяком Зайцевым, в ней отмечено только 19 дворов «живущих», следовательно, «убыло из живущего в пусто» с 1563 г. по 1571 г. 41 двор» (Савич, 1927).
Весь XVI и XVII вв. происходило массовое перемещение северного крестьянства в Сибирь в поисках лучшей доли. П.А. Колесников в своей монографии привел доказательства В.А. Александрова о том, что в составе русских переселенцев в Енисейском уезде в 1629–1691 гг. преобладало поморское население: «Из общего числа учтенных переселенцев на долю поморян приходится в 1630–1631 гг. 81,6%, в 1648 г. — 74,6%, в 1666–1667 гг. — 79,8%, в 1690–1691 гг. — 91,7% (Колесников, 1976).
М.В. Витов и И.В. Власова также доказали запустение на Севере. Они на основе писцовых книг составили карты расселения в северных землях в XVI–XVII вв., из которых следует, что в начале XVII в. исчезли многие беломорские поселения (Витов, Власова, 1974).
Тем не менее, есть сведения, что в некоторых районах, вероятно, в периоды коротких потеплений в течение XVI и XVII вв. выращивали зерновые. «Северный край нередко снабжал хлебом Москву, т.е. край этот было не ввозящим, а вывозящим хлеб» (Очерки по истории колонизации Севера, 1922).
Прямое сопоставление климатических и исторических событий на северо-востоке Европы в период с 750 по 1700 г. ... не оставляет сомнений в том, что на протяжении указанного тысячелетия метроном исторических эпох бился в точном соответствии с климатическими ритмами.
Климатический фактор в значительной степени влиял на хозяйственную деятельность славянского населения и направление миграции, усиливая проникновение в высокие широты в эпохи потеплений и способствуя исходу населения в холодные периоды. Не подлежит сомнению, что характер и темпы развития и расширения границ древнерусского, а затем и российского государства в VIII–XVII вв. во многом зависело от природно-географических условий.
Източник http://www.kulpin.ru/%D0%BA%D0...
Читайте критику и по наводнению, и по знанию Отшельником картографии https://cont.ws/@metafor/71255...
Изследования археологов вкупе с дендрологами https://cont.ws/@metafor/71802...
Хочу заметить, что если уж Новгород начало своё берёт лишь к концу первого тысячелетия, то о каких античных временах Питера можно говорить?
Оценили 48 человек
70 кармы