МАРКСИЗМ: РАБОТА НАД ОШИБКАМИ-2

Одним из важнейших направлений, разработанных К. Марксом и Ф. Энгельсом, и затем оказавшихся в арсенале нового, прогрессивного типа общества, был «исторический материализм». Сразу отметим, что Запад, как цитадель регресса, только хаял чужое, и не предлагал, как и сегодня не предлагает ничего своего (кроме тупейшей апологетики зоологической свободы для наркоманов и извращенцев). 

Адская устойчивость капитализма связана с его адской бесперспективностью. Такова диалектика: наши достоинства есть продолжения наших недостатков. Абсолютно замкнутое абсолютно устойчиво. Нет поисков нового - нет и рисков сбоя системы. Стерильность предполагает как незаражённость, так и  безжизненность. 

Прогрессивный же тип общества, имеющий (в отличие от Запада) историческую перспективу развития – думал, искал, ошибался…

Понять эти ошибки – очень важно. Без этого мы никогда не выйдем из вечного тупика с вечно гниющим, замкнутым в собственном брожении Западом и вечным его хищным, зоологическим доминированием. 

Итак, исторический материализм: сущность этого направления заключается в попытках строго материалистического (безо всякой даже тени «поповщины») понимании развития истории человеческих обществ, диалектика развития которых которая является как бы частным случаем всеобщего естественного исторического процесса. Это направление в марксизме наследует философии истории Гегеля, строится на единстве теории развития и методологии познания общества.

На данном пути не обошлось и без логических курьёзов, которые часто случаются с мыслителями, пытающимися обнять мыслью гигантские объекты исследований. Например, настоящим анекдотом стало выпадение фатальной «третьей силы» на последнем этапе марксистской формационной цепочки.

Пролетариат свергает буржуазию? Но это противоречит всей предыдущей концепции самого же Маркса! Он потратил уйму усилий, чтобы доказать: рабовладельцев свергают не рабы, а «третья сила», которая появляется как бы из ниоткуда (диалектически в ходе развития). Возникает третья сила, ранее неведомая и властями неопознанная – только она, в силу своей новизны, и может сломать старый уклад! Да ведь и феодализм свергают не крестьяне, а «третья сила» - такая же новая и внезапная, выскочившая из развития, как чёрт из табакерки! Как же так вышло, что буржуазию свергает пролетариат, если никогда прежде старые угнетённые не могли избавиться от старых угнетателей, и Маркс сам это убедительно доказал, отказывая «крестьянским войнам» в самой возможности победить?

Мы не навязываем концепции, мы лишь настаиваем на логической связке. Может быть концепция, согласно которой угнетённые, «доставшись» и собравшись с духом, кончают угнетателей: рабы рабовладельцев, крестьяне феодалов, рабочие буржуев. Может быть и другая концепция, в которой угнетателей всякий раз кончает «третья сила», обладающая преимуществом новизны, вносящая возмущение в сложившиеся орбиты отношений. Но если рабы собственными силами не могут избавиться от рабовладельцев (и это марксизм доказывает во множестве работ), если крестьяне собственными силами не могут избавиться от феодалов (и ещё подробнее марксизм описывает, как с феодализмом кончает буржуазия, возникшая как чёрт из табакерки) – то как же, скажите, без «третьей силы» пролетарии избавятся от буржуев?

Такого рода алогизмы говорят нам, что концепция Маркса (при всём уважении к величию его научного подвига) сыровата. Но, оставаясь анекдотами, не носят фатально-разрушительного характера.

+++

Гораздо хуже и страшнее возникшее в марксизме смешение фундаментального материализма и представлений о прогрессе, развитии, торжестве Разума. Пытаясь совместить такие идеи, мы получаем коллапс мозгов.

Нетрудно доказать, что прогресс, развитие – это сугубо идеалистические идеи, жёстко увязанные с идеализмом. Суть идеи прогресса не в том, что происходят какие-то перемены, а в том, что перемены идут от текущей реальности к умозрительному идеалу. Ведётся перестройка жизни под заранее обозначенный (запланированный) идеал, который сперва не существует нигде, кроме как в голове, в планах у человека.

Идея прогресса привязана к первичности идеального над материальным. В идее прогресса материальное догоняет идеальное, причём порой долго, на протяжении многих веков. Идеал уж тыщу лет, как сформулирован, а технических средств для него доселе отыскать не получается.

- Ищем, ищем! – отвечают учёные, когда начинаешь им пенять.

Но при всей важности инструментов, которые порой очень трудно добыть (каково это – пройти путь от каменных орудий до АЭС и космодромов?!) – инструменты не существуют отдельно от цели, целеполагания.

Если объявить цель ненужной, то и инструмент, каким бы сложным ни был – становится ненужным.

Вопрос на засыпку: выйдя сегодня из дому, вы положили в карман ножницы? Скорее всего, нет. А почему? Потому что там, куда вы идёте, вы не планировали что-то резать ножницами. Нет цели – нет и нужды в инструменте.

Потому утопией оказывается сама основа «материалистического понимания истории» в марксизме, центром которой является признание ведущим развития производительных сил, то есть труда (опредмечивания потребностей) и производительности труда, в частности, материального производства, по отношению к процессам изменения общественного сознания.

Согласно этой теории вначале должен появиться карандаш, и только потом потребность рисовать. Но если у вас нет цели рисовать или что-то записывать, то откуда вообще возьмётся карандаш? Ладно, предположим каким-то немыслимым образом он появился вне и помимо потребности в рисовании. Инопланетяне подкинули!

И вот вы натыкаетесь на карандаш – полностью готовый к употреблению, но вы не знаете, какому. Что вы в этом случае сделаете с карандашом? Или пройдёте мимо, или используете как все остальные деревяшки, на дрова. Для дубины он слишком мал, а вот в костре сгореть – почему бы и нет?

Нелепо?

Между тем Маркс настаивал на первичности карандаша по отношению к потребности рисовать: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» - писал К. Маркс в предисловии «К критике политической экономии». То есть вначале нечто возникает, а потом вы думаете, подо что его приспособить.

Вначале человек сталкивается с огнём – горит дерево после удара молнии в лесу. Дальше человек начинает думать: а как мне использовать находку? И постепенно адаптирует её для кухни, обогрева, и т.п.

В случае с огнём звучит правдоподобно, в случае с паровым двигателем уже не очень («вначале мы нашли в лесу паровой двигатель, а потом стали думать, куда б его в хозяйстве приспособить»). Но и в случае с огнём прошу припомнить, что животные всех видов сталкиваются со случайными очагами огня отнюдь не реже первобытных людей. Однако у животных эти многочисленные встречи так и не привели к «доместикации» огня…

Как они боялись огня, с которым случайно столкнулись, так и сегодня продолжают его бояться.

Между тем марксизм упрямо настаивает, что вначале появляется паровой двигатель, и только потом внутренняя, умственная потребность в нём.

В последние годы жизни Маркса и после его смерти Энгельс выступил с первым систематизированным изложением исторического материализма в своём «Анти-Дюринге» и последовавших за ним работах. Согласно материалистическому пониманию диалектического развития истории общество не является каким-то исключением из природы, а является её органической частью. Эта идея игнорирует очевидное противоречие и противопоставленность цивилизации и дикой, первобытной среды, делает всю цивилизацию как бы разновидностью дарвиновских мутаций: вначале, мол, случайно поменялись (мутировали), а потом поняли, что так лучше…

Для марксистов ход истории человеческого общества обусловлен не только субъективной волей случайных людей (вождей, лидеров, революционеров), а, в первую очередь, подчиняется объективным социальным законам, которые ничем не отличаются от объективных законов природы и не зависят от воли этих людей.

В марксистском понимании способа производства отношение к собственности и общественные отношения, возникают в связи с производством, а не наоборот. Из чего следует, что «создавать общество изобретателей до изобретения рано, а после уже поздно», и это не шутка, а основная мысль истмата!

Способы производства марксизм увязал с таким понятием, как «социальный класс», и в историческом материализме социальные классы были выделены согласно их месту в структуре производства (разделению труда).

«Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определённой системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определённом укладе общественного хозяйства» - писал В. И. Ленин в статье «Великий почин».

Из этого определения видно, что марксисты видят социальные классы неким объективным явлением, независимым от воли, сознания и психологии людей. Но совершенно очевидно, что в таком виде социальные классы не существуют, да и не могут существовать. То, что ошибочно принято за классы – это субъективные, ситуационно-сложившиеся и переменчивые заговоры конкретных групп конкретных людей. В буржуе нет ничего, делающего его буржуем, кроме его личной близости к власти (статус фаворита) + подленькой психологии, но второе не всегда.

Совершенно очевидно, что если власть захватит другой клан, то буржуями тут же станут совсем другие люди. Если негру дать чемодан долларов – то негр останется чернокожим, потому что тёмная кожа – объективный признак. Но если пролетарию дать чемодан долларов, то он в станет буржуем в тот же миг, потому что богатство или бедность – не являются объективными признаками идентификации. Называть кучку обласканных властью фаворитов «объективно существующим социальным классом» несколько наивно, потому что вся «объективность» их «классовой» природы длится только до первого переворота, чуть более глубокого, чем простой дворцовый.

Если говорить о реальности, то в ней существуют правящие заговоры, и – попутно – психология злоумышленника, мечтающего влиться в состав правящего заговора, выслужиться перед ним, найти себе в нём место, вписаться в его номенклатуру (всегда поименно персонофицированную, что и не позволяет говорить об объективном существовании классов вне воли и сознания людей).

+++

Казалось бы, какая разница – правящий заговор (масонерия) или правящий класс? Но для учёного разница большая. Если мы говорим о классе, как объективном явлении, то составляющие класс лица могут быть незнакомы друг с другом, ничего друг о друге не знать, и уж тем более друг другу не содействовать в режиме заговора.

А в чём тогда сила такого «капиталиста в одиноком состоянии»? Получается – в деньгах. Но это же бред! Это первобытный фетишизм, думать, что пачка цветной бумаги сама по себе делает человека сильным или слабым, как некий амулет или талисман! Для правящего заговора выпущенные им деньги (а не всякие, например, не отменённые советские дензнаки) – это лишь опознавательные знаки, пароли. Это как служебное удостоверение. Самостоятельной силы деньги не имеют.

Одинокий буржуй, не включённый в заговор взаимной поддержки правящей группы будет тут же «раскулачен», и даже не бедняками, а ему подобными пираньями.

То есть сила правящей группировки вовсе не в деньгах, и не в документах на собственность (бумажек любой себе может понавыписывать), а в сплочённости заговора, в его социальной организации, его способности мигом перебросить карательный отряд по первому сигналу тревоги от любого из его участников.

«Классовая теория» не то, что отменяет эту реальность, но она изрядно замутняет её понимание и уводит его в сторону. «Классовая теория» даёт не очень отчётливое, смутное и смазанное описание правящего заговора, зачем-то пытается его объективизировать – как будто речь идёт о людях, имеющих биологические, стабильные различия, а не только организационные, ситуационные.

Проблема ведь не в том, что есть бедные, а есть богатые: это проблема быстро бы решилась, если бы не террор богатых против бедных, да её бы и просто не возникло бы.

Проблема в том, что у богатых сформирован карательный аппарат, благодаря которому только они и стали богатыми. Деньги – всего лишь следствие, вторичное, и не самое важное, от этого карательного аппарата. Имея в руках карательный аппарат можно любую проблему решить без денег – или же захватить (или напечатать) любое количество денег (кому как больше нравится, дело вкуса).

Главный вопрос – кто обладает карательным аппаратом на данной территории. Тому, кто им обладает – деньги одновременно и не нужны, и абсолютно доступны. А вот если кто-то с чемоданами денег не имеет поддержки карательного аппарата – обладать этими чемоданами он будет ровно столько времени, сколько убегает от догоняющих. А бегать с чемоданами трудно, ребята…

Между тем, в марксизме, согласно его материалистическому пониманию истории всё не так: общественное развитие в теории Маркса отражает собой материальные противоречия классов, имеющие причиной определённый уровень развития производительных сил и соответствующие им производственные отношения.

+++

Когда марксизм пытается сочетать материализм, атеизм – и развитие, восхождение общества по лестнице прогресса, он натягивает сову на глобус.

Начнём с того, что Разум может рассматриваться либо как отблеск божественного, либо как охотничье приспособление, подобное когтям и клыкам.

Понятно, что материалисту странно рассматривать разум, как отблеск божественного. Но тогда из всей его логики вытекает, что разум – это сформированный эволюцией инструмент борьбы за существование, обслуживающий биологическую особь.

В этом случае коллективного разума, лежащего в основе цивилизации – не может быть, это химера, коллективное помешательство.

Что вы скажете о «коллективных когтях» или «коллективных клыках» у хищника и его жертвы? Кого эти «общие» когти будут хватать, в кого будут впиваться эти общие клыки? И как они помогут особи сожрать другую особь, или отбиться от неё?

Для чего кошке когти? Чтобы схватить грызуна. А для чего кошке мозги? Чтобы спланировать этот захват, помочь выпустить когти в нужное время и в нужном месте. Больше кошке мозги ни для чего не нужны, кошка не строит храмов, и вытекающих из храмов ДнепроГЭСов с Байконурами!

Если мы принимаем материализм, то принимаем и взгляд на разум, как на индивидуальное охотничье приспособление особи.

Если разум начинает заниматься чем-то другим, кроме обеспечения личной борьбы за личное существование своего биологического носителя, то в рамках материализма он рассматривается как больной, вывихнутый, как орган, утративший свой функционал и прямое очевидное назначение.

Если когти уйдут от кошки царапать наскальные рисунки, вместо того, чтобы помогать своей кошке охотится и драться с другими кошками – то это плохие когти, они убивают своего носителя, хотя созданы эволюцией убивать его врагов.

А как понимает развитие Маркс и его последователи? Процитируем:

«Постепенное, количественное, эволюционное развитие производительных сил, когда рост производительных сил происходит благодаря росту уровня знания и понимания человеком природы и её законов, на определённом этапе неизбежно вызывает необходимость скачкообразного, качественного, революционного изменения, обусловленного борьбой антагонистических классов за установление качественно новых производственных отношений, когда рост обеспечивается изменением производственных отношений для дальнейшего и гармоничного развития общества».

Но нетрудно увидеть, что в данном случае речь идёт о коллективном разуме, сформированном этикой служения в рамках храмового культа! Потому что если бы речь шла об индивидуальном разуме, том, который только и возможен у материалистов, то этот разум заботился бы о своём биологическом носителе, а не обо всём человечестве.

Развиваясь, такой материалистический разум (аналог клыков и когтей) стремится вовсе не к тому, что за него выдумал Маркс, а к улучшению положения своего носителя в трофической (пищевой) цепи. На кой ляд подобному клыкам разуму (эволюционному приспособлению для борьбы особи за существование, в том числе и в рамках внутривидовой конкуренции) – заботится о «росте производительных сил» целого человечества (запредельной абстракции), на кой ляд ему делиться достигнутым «уровнем знания и понимания природы и её законов» с конкурентами?

Буржуи – совсем не идиоты. Они очень хитрые люди. У них весьма развитый мозг – но это мозг атеистов. Они очень многое знают, многое умеют, многое понимают и связывают, порой больше нашего с вами, читатель! Но всё своё интеллектуальное превосходство они используют для того, чтобы ловчее паразитировать на окружающих идиотах, а не для того, чтобы их просвещать и заставлять «расти над собой». Самый умный из буржуев – не насаждает, а искореняет просвещение масс, исходя из собственных узко-корыстных интересов. Нет ничего выгоднее, чем остаться единственным умным и образованным человеком среди дураков и неграмотных невежд.

То, о чём пишет Маркс («рост уровня знания и понимания человеком природы и её законов») – относится к коллективному разуму, подменившему этикой служения общей святыне свою функцию клыков и когтей конкретной особи.

Но это придётся тогда говорить о храмовой теории происхождения цивилизации, о религиозной природе этики служения многих Единому – а Маркс об этом говорить не может. И загоняет себя со своими последователями в тупик, стоивший жизни советскому социализму!

Потому что усиление разума отдельно от усиления веры, отдельно от сакралий – создаёт могучего хищника, а не могучего прогрессора. Вы будете человека учить, учить, учить – и благодаря этому он научится всё эффективнее, эффективнее, эффективнее убивать и подавлять конкурентов. Нет, не так? А как?!

Теперь посмотрим с другой стороны – на то как вопиюще несовместимы прогресс с материализмом.

Что есть прогресс? Перемены. Любые? Нет, только желательные.

Кем желательные? Почему желательные?!

Если у человека возникла раковая опухоль – то это тоже перемена. Раньше её не было, а вот теперь она есть. Рискните сказать, что это не перемена! Является ли раковая опухоль прогрессом? Является ли прогрессом прогрессивный паралич?

Для того, чтобы отделить благие перемены от просто мутаций, нужно иметь сакральный идеал. Тогда перемены, приближающие к этому идеалу – благие. А отдаляющие – плохие. А не способствующие никак – бесполезная суета и маета. В итоге получаем идеализм чистой воды, махровый идеализм!

Мы должны создать то, чего нет, и что существует только у нас в голове – пожертвовав ради этого неизменностью того, что вокруг нас, и окружает нас в текущей реальности. Двигаясь к несуществующему идеалу, мы решительно трансформируем то, что имеем – и именно это (и только это) мы называем прогрессом.

Уберите из этой схемы религию с её неизменными догмами: и вы получаете маньяка, психопата! Значит, прогресс – это желательные перемены? – спрашивает у вас маньяк.

-Ну да… - отвечаете вы – если перемен нет, то нет прогресса, а если перемены нежелательны, то это не прогресс…

-Ну а я вот, допустим, желаю вам голову отрезать! – говорит маньяк – Перемена налицо? Да: то вы с головой были, а то уже без головы. Желательна ли такая перемена? Для меня – так очень желательна! Вуаля, прогресс состоялся!

Вот и получается, что прогресс – это:

1) Перемены

2) Не все, а только желательные

3) Желательные не кем попало, а сакральной доктриной, храмовым центром, сформулированные раз и навсегда в виде священных догм.

Любой элемент из этой формулы прогресса убираете – и получается чёрти что (во многом уже и получилось).

То перемен нет, то они не в лучшую сторону, а то в лучшую – но для таких людей, которых расстрелять не мешало бы, а не улучшения им вводить…

+++

Развитие (прогресс), которое Маркс воспринимает как нечто, фатально-неизбежное, необратимое (что, мягко говоря, не так) – у него «…на определённом этапе неизбежно вызывает необходимость скачкообразного, качественного, революционного изменения, обусловленного борьбой антагонистических классов за установление качественно новых производственных отношений, когда рост обеспечивается изменением производственных отношений для дальнейшего и гармоничного развития общества».

Зачем Марксу нужна химера «классов»? Чтобы убежать от того очевидного ему, как умному человеку, факта, что борется-то в реальности человек с человеком (особь с особью). И даже если эти борцы друг с другом сбиваются в стаи, в орды – то это асиметричные временные ситуационные, во многом случайные союзы стяжателей, мечтающих совместно ограбить «третье лицо», и объединяющие усилия по принципу разбойничьей солидарности.

То есть в основе не борьба класса с классом (которых и нет вовсе!) а антагонизм человека с человеком, когда каждый хочет себе оставить побольше, а с другими поделиться поменьше. Насколько успешно – другой вопрос. Но неудача в стяжании не превращает стяжателя-неудачника в святого! Нищета сама по себе не делает человека нравственным!

Взаимное ограбление человека человеком очевидно, и каждый день подтверждается бытовой практикой, в том числе и советской (отсутствие классов в советском обществе отнюдь не мешало людям драться насмерть за квартиры, гаражи, премии, должности и т.п.).

А тогда зачем сомнительный посредник в виде «класса»? Маркс пытается убежать от религиозного учения об изначальной греховности человека, о первородном грехе. Он превращает капиталистов в некое средоточие греха, в то же время трудящихся и нищих видя безгрешными.

То есть человек должен бороться не с собой, не с собственной внутренней природой зверя – а с некоей внешней силой, с «образом врага», что, разумеется, легче, приятнее, удобнее, но… неадеватно.

Потому что победившие рабочие превращаются после победы в новых буржуев, и ничего больше. Батрак, тем или иным способом пробившийся во власть – становится новым кулаком. Да и сам кулак – это в сущности, «новый помещик», как его и называет великая русская литература навязчиво и многократно. Встречал я и выражение «столыпинский помещик» - оно тоже о мужике, ставшем землевладельцем.

Маркс же убаюкивает обществознание ложными надеждами: если бы, мол, вот удалось бы как-нибудь сковырнуть эту мразь сверху, и на её место привести рабочую партию, посадить в кресла начальников рождённых пролетариями – ух! Жизнь бы хорошая началась!

Так марксисты персонофицируют зло. Они берут первородное зло, живущее в человеке – и локализуют это зло на правящем классе. Что отчасти и правда. Если я скажу, что у буржуев две ноги – это ведь не ложь. У большинства из них, за исключением калек – действительно две ноги. Но две ноги у них не потому, что они буржуи, а потому что они люди. Точно так же любовь к деньгам и через то – к грязным способам их добывания – не какая-то специфическая черта буржуев, как и две ноги, две руки, два глаза.

Стяжательство – это общечеловеческий порок, который буржуям удаётся лучше других реализовать на практике. Что показывает их особые таланты в области зла и изворотливости, приспособленчества, особо развитую хитрость – или… удачливость. По крайней мере, часть буржуинства – оказалась наверху случайно: просто родились такими или случайно оказались в особо благоприятных обстоятельствах, выиграли в лотерею…

Попытки локализовать зло в «классе», подменить борьбу со зверем внутри человека на «классовую» борьбу – вредит делу реальной социализации, потому что уводит мысль в сторону от реальных задач.

Обидно, когда хорошие люди начинают воевать с мельницами, на манер дона Кихота.

Как писал сам Маркс: «В результате постепенного развития производительных сил непримиримые интересы антагонистических классов начинают все больше и больше расходиться, а производственные отношения и надстройка, всегда так или иначе закрепляющая существующие производственные отношения идеологически, все больше и больше перестают соответствовать текущему уровню развития производительных сил».

Мы видим, что Маркс взял процесс в середине, да ещё и подчеркнул это. Что значит – «всё больше и больше расходится»? А когда и для чего они сперва сошлись? Что значит «все больше и больше перестают соответствовать»? Сперва, стало быть, соответствовали? А почему и как?

Если муж с женой разлюбили друг друга и развелись – то, стало быть, они сперва друг друга полюбили и поженились. Иначе как бы у них потому получилось «охладеть друг к другу», если они незнакомцы?

То, что описывает Маркс – объясняется храмовой теорией происхождения цивилизации. Вначале (о чём Маркс умалчивает, даже атеизму с материализмом не навредить) сошлись идеологически заряженные люди, полные решимости кардинально преобразить жизнь в соответствии со своими идеалами. И пока они пылали фанатизмом – всё у них получалось. В том числе, дело прогресса они продвинули далеко вперёд: став, как одно тело, они могучим образом толкнули вперёд дело развития хозяйства, науки и техники.

Но потом что-то пошло не так, и люди стали «расходится». Пламя их веры потухло – а вместе с этим исчезло и фанатичное единство рядов. Люди стали всё больше подворовывать друг у друга – и из общей казны. Зоологические инстинкты в них возобладали, и в итоге то, что пишет Маркс: «Производственные отношения из форм развития производительных сил становятся их тормозом, их оковами».

Вот это «становятся» - вопреки воле Маркса отсылает нас к некоему прошлому, когда они тормозом и оковами не были. Что противоречит и Марксу, и Ленину, у которых государство всегда тюрьма, всегда только аппарат насилия правящих классов, и вся история – лишь история борьбы классов. Но, товарищи, ежели так, то «производственные отношения» не могли бы «стать тормозом, оковами» - потому что в вашей теории они изначально только такими и были! У вас же нет периодов сотрудничества классов, у вас всю дорогу одна только их борьба…

Бегство материалиста от храмовой теории возникновения цивилизации разрушает связность логики. Материалисты подробно и со знанием дела рассказывают, как и почему всё развалилось, выродилось, одичало. Но у них нет ничего о том, как это развалившееся вначале собралось (и зачем?), и как оно стало цивилизованным – прежде, чем одичать?

+++

Марксисты пытаются говорить о прогрессе, то есть движении вверх, вперёд, от худшего к лучшему, от примитивного к совершенному. Но у материалиста нет «вверх» и «вперёд», его космос во все стороны равен и единообразен.

Это всё аллюзии религиозной картины мира, в которой сверху Небо, снизу Преисподняя. И потому «повышение» радует, а «понижение» или «низость» - заставляют скорбеть.

А о чём скорбеть атеисту? Где у него «верх», а где «низ»? Что значит – двигаться «вперёд»? А где у атеиста перед, где зад?

Ведь понятно, о чём речь шла ВНАЧАЛЕ: есть реальность, но она не соответствует религиозному идеалу жизни. Люди делают не так, как Бог им велел. И мы их поведение исправляем, реальность земную приближаем к небесной. Это и есть и «вперёд» и «вверх».

А у атеистов космонавт облетел вокруг Земли и вернулся в точку отправки. Низ – это где? А верх? Он вперёд или назад летел – если вернулся в ту же точку?

Зачем вы используете термины, смысла которых даже не понимаете? Как может материалист разделить перемены на хорошие и плохие, если в его мире вообще всё бессмысленно?

Когда мы пытаемся привязать прогресс к материализму и атеизму, всякий раз получается какая-то чепуха и абсурд. Потому что материализм не имеет инструментов объективной оценки качества перемен. То, что одному кажется прекрасным – другому ужасным. Как, например, расцвет содомии, которую одни считают ярким проявлением прогрессивности общества, а другие – ярким примером его вырождения. Обратите внимание, что леваки на Запада, якобы наследники Маркса - активно приветствуют содомию. Наши её чураются. 

Если у человека вдруг отрастёт 10 рук – это хорошо или плохо? С одной стороны – сможет больше работать, на производстве будет полезнее. А с другой – ясно же, что это уже не человек. Ужас перед мутантами не даст нам восхищаться десятирукими – и правильно сделает…

(Продолжение следует)

Вазген Авагян, команда ЭиМ