В 1833 году в русской жизни наступил период относительного спокойствия, и Николай снова вернулся к созидательной деятельности. «Дай Бог, чтобы мне удалось упорядочить благосостояние России», — написал он Паскевичу (см. "Письма императора Николая Павловича И.Ф. Паскевичу. 1832—1847" // "Николай I. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 457).
Император видел Россию будущего «идущей смело, тихо, по христианским правилам к постепенным усовершенствованиям, которые должны из неё на долгое время сделать сильнейшую и счастливейшую страну в мире» (см. "Император Николай Первый". М., 2002. С. 216).
Круг забот Николая показывает, насколько несправедливо отношение к нему как к самому воинственному из всех русских царей. З искоренение масонской заразы, вылившейся в перманентные революции в западных странах, его называли "жандармом Европы". Такая точка зрения не только существовала когда-то — она существует и сейчас.
Тревор Ройл, член Королевского общества Эдинбурга и был членом Консультативной группы шотландского правительства по празднованию Первой мировой войны.
«Главная проблема Николая была в том, что он считал себя солдатом не меньше, чем императором», — пишет, например, современный британский историк ( см. "Trevor Royle. Crimea". Изд. "Palgrave McMillan", 2004. P. 8).
Нет, неправильно - Николай был сначала императором, а потом солдатом всё-таки. Положение России в Европе заставляло его быть "разносторонним специалистом", вникать в важнейшие государственные проблемы: в области законодательства, просвещения, экономики…
Либеральные историки пытались (и до сих пор пытаются) утверждать, что после 1831 года «первый, квази-реформаторский период царствования Николая Павловича кончился», что «оставив всякие попытки преобразований существующих государственных учреждений, император Николай… как бы нашёл самого себя. Взяв отныне новый, строго консервативный курс, он уже не допускал от него никаких уклонений» (см. Корнилов Л.С. "Курс истории России XIX века". М., 1993. С. 159).
Однако «бряхня все это» - внимательное рассмотрение деятельности императора в 1830—1840-е годы показывает, что под его руководством во внутренней политике России происходило немало серьёзных перемен.
О составлении Свода Законов российской империи мы уже писали в предыдущих публикациях Михаилом Сперанским.
Эта работа завершила собой необходимый подготовительный этап: светило российской бюрократии» сделало видимой грань между самодержавием и беззаконием. Либеральная оппозиция (например, в лице Виссариона Белинского) получила возможность требовать «введения по возможности строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть». Дело обновления законодательства досталось следующему поколению, но оно было подготовлено.
Жестоким и тягостным оказалось, среди прочего, дело развития системы образования. Одной из важнейших причин смертельно опасного для России декабрьского бунта 1825 года Николай считал слабость и неустроенность системы образования.
«Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, недостатку твёрдых познаний должно приписать сие свойство мыслей, источник буйных страстей, свою пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нрава, а конец погибель», — гласил императорский манифест, изданный по окончании дела декабристов.
Таким разным людям, как Александр Сергеевич Пушкин, начальник южных военных поселений и управляющий Одесским Ришельевским лицеем генерал Иван Осипович Витт, литератор Фаддей Венедиктович Булгарин, чиновник и писатель Алексей Алексеевич Перовский, было высочайше «предложено» составить записки о проблемах воспитания и путях их решения.
Под началом этих лиц был образован комитет из директоров петербургских военно-учебных заведений, разработавший проект Общего положения и Устава для военно-учебных заведений. По новому положению все военно-учебные заведения были разделены на три класса:
к первому отнесены губернские военные училища и кадетские корпуса; ко второму - Пажеский корпус и столичные кадетские корпуса; к третьему - Инженерное и Артиллерийское училище.
Общая цель учреждения этих заведений была такова: "в доставлении юному российскому дворянству приличного сему званию воспитания, дабы, укоренения в воспитанниках правила благочестия и нравственности и обучив их всему, что в предопределенном для них военном звании необходимо, нужно соделать их способными с пользой и честью служить государю"
Таким образом, реформа, проводимая Николаем I, на первое место в системе образования ставила именно воспитание.
Безусловно, здесь речь идет, прежде всего о нравственном патриотическом воспитании, о воспитании в духе преданности государству и государю. Однако это как раз и было позитивным: проблемы воспитания стали существенной частью профессионального военного (и не только) образования, что позволило в дальнейшем расширить рамки понятия "воспитания", насытить его гуманитарной направленностью.
https://rvb.ru/pushkin/01text/...
В отзыве на записку Пушкина «О народном воспитании» Николай высказал свою точку зрения: «Правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлёкшее вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание» (см. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 7. "Критика и публицистика". Л., 1978. С. 462).
Наиболее соответствующими представлениям императора о системе образования и воспитания стали записки и отчёты сенатора и президента Академии наук Сергея Семёновича Уварова. Именно его Николай поставил во главе Министерства народного просвещения.
В марте 1833 года при вступлении в должность Уваров распорядился разослать по учебным округам циркуляр, подчёркивающий, что новая идеология деятельности вверенной ему отрасли освящена именем императора: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с Высочайшим намерением Августейшего Монарха, совершалось в соединённом духе Православия, Самодержавия и народности».
Так родилась формула царствования, окрещённая позже либеральным историком Александром Николаевичем Пыпиным «уваровской триадой». Православие, самодержавие, народность — это, по словам Уварова, «истинно русские охранительные начала, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества».
Эти начала способны поставить и сегодня «умственные плотины» на пути потоков европейских либеральных идей и стать своей самобытной идеологией.
Православие, выдержавшая многие испытания вера предков, объединяет русский народ морально и духовно. Это ощущение внутренней общности целого народа возвышает, по мнению Уварова, Россию над Западной Европой, где христианство расколото, по меньшей мере, на протестантов и католиков, где велико число атеистов и тех, кто к вере предков безразличен.
В эпоху императора Николая I представлялось, что русская история, пережив периоды оторванности от Европы (начиная с периода Тартарии до Петра) и подражательности Европе (до победы над «двунадесятью языками» в 1812 году), вступила в счастливую эпоху мирового лидерства.
Самодержавие, неограниченная власть монарха, по мнению Уварова, оправдано тем, что оно со времён, по меньшей мере, Екатерины является сильным, человеколюбивым, просвещённым, осознаёт и осуществляет все необходимые государственные улучшения.
Император Николай был убеждён, что «Россию наиболее ограждает от бедствий революций то обстоятельство, что у нас со времён Петра Первого всегда впереди нации стояли её монархи» (см. (см. "Николай I. Муж. Отец. Император." М., 2000. С. 344).
Эта идея, высказанная императором в 1830 году, позже будет звучать и у мыслителей совсем другого склада ума. В 1832 году Пётр Чаадаев запишет: «Везде правительства следовали импульсу, который им давали народы, и поныне следуют оному, между тем как у нас правительство всегда шло впереди нации и всякое движение вперёд было его делом» (см. Чаадаев П.Я. "Полное собрание сочинений и избранные письма". Т. 1.М., 1991. С. 520).
В 1833-м и Александр Пушкин отметит в наброске статьи: «Со времён возведения н<а престол> Романовых, от Мих<аила> Ф<ёдоровича> до Ник<олая> I, правительство у нас всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно. Вот что и составляет силу нашего самодержавия» (см. Пушкин: "Исследования и материалы". Т. 4. М.; Л., 1962. С. 222).
Ответственный только перед Богом, но перед самим Богом, самодержавный государь является защитником, судьёй и опекуном всех подвластных ему людей и народов. Именно он отстаивает идею справедливости и не оставляет места раздорам, поскольку стоит и над сословиями, и над отдельными, даже самыми влиятельными лицами.
Народность означала то ощущение национальной самобытности, которое могло как выродиться в «квасной патриотизм» («мы лучше других»), так и развиться в чувство национальной гордости («мы не хуже других»).
В словаре Даля народность — это «совокупность свойств и быта, отличающих один народ от другого», в нынешнем научном лексиконе — «этнокультурное самосознание».
Образование в николаевскую эпоху складывалось в систему, базирующуюся на двух принципах.
Первый принцип — правительственный контроль, позволявший направлять образованные силы туда, куда больше всего требуется государству. Ради его осуществления Уваров предлагал «собрать и соединить в руках правительства все умственные силы, дотоле раздробленные, все средства общего и частного образования, оставшиеся без уважения и частию без надзора, все элементы, принявшие направление неблагонадежное или даже превратное, усвоить развитие умов потребностям государства, обеспечить, сколько дано человеческому размышлению, будущее в настоящем».
Новый Университетский устав 1835 года значительно ограничил автономию университетов, существовавшую с 1804 года, и ввёл более строгий государственный контроль со стороны попечителей (часто генералов). Даже в частном образовании вводилась государственная аттестация домашних учителей.
Однако правительственный контроль означал и правительственную ответственность. В 1833—1839 годах финансирование российского образования повышалось за счёт снижения военных расходов!
В николаевской империи поднимали жалованье учителям,
ремонтировали и строили учебные здания (сохранился «уваровский» стиль гимназических построек), отправляли студентов учиться за границу. «Надобно ездить за границу, — говорил Николай I, — и учиться у иностранцев на пользу отечества, но учиться доброму, а не худому» (см. Божерянов И.Н. "Граф Егор Францевич Канкрин, его жизнь, литературные труды и двадцатилетняя деятельность управления Министерством финансов". СПб., 1897. С. 157).
Лучших выпускников университетов направляли на несколько лет на стажировку в Европу (чаще всего в Берлин, но иногда и в Париж) — с условием, что затем они будут преподавать в российских университетах. Среди таких студентов — будущие легенды русской науки: историк Тимофей Николаевич Грановский, хирург Николай Иванович Пирогов…
Вторым принципом было сохранение сословных барьеров в образовании, что сохраняло неизменность общественного устройства и поддерживало старую идею служения сословий к всеобщей пользе — но каждого на своём месте.
Система: уездное училище—гимназия—университет «сужалась» кверху, постепенно отсекая возможности обучения для «нижних» социальных слоев. Уже на уровне уездных училищ доступ на эту лестницу образования был закрыт крепостным крестьянам.
Для поступления в гимназию «средним сословиям» требовались специальные разрешения «от обществ, к которым они принадлежат». В университет дорогу сужала намеренно поднятая плата за обучение.
Народность требовала особой символики, и в том же 1833 году по поручению императора Николая был создан знаменитый русский гимн «Боже, царя храни!».
«Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войск, годный для народа — от учёного до невежды», — вспоминал автор музыки гимна Алексей Фёдорович Львов. (см. Львов Л.Ф. "Записки" // Русский архив. 1884. № 4. С. 241).
По его просьбе стихи к музыке сочинил (точнее подобрал, выбрав из своего прежнего стихотворения «Молитва русского народа»)
Василий Андреевич Жуковский.
Очевидец вспоминает первое исполнение гимна в московском Большом театре декабрьским вечером 1833 года: «Тишина, царствовавшая в огромном здании, дышала величественностью, слова и музыка так глубоко подействовали на чувства всех присутствовавших, что многие из них прослезились от избытка волнения.
Все безмолвствовали во время исполнения нового гимна; видно было только, что каждый сдерживал ощущение своё в глубине души; но когда оркестр театральный, хоры, полковые музыканты числом до 500 человек начали повторять все вместе драгоценный обет всех русских, когда Небесного Царя молили о земном, тут уже шумным восторгам не было удержу.
Рукоплескания восхищённых зрителей и крики "Ура!", смешавшись с хором, оркестром и с бывшею на сцене духовою музыкою, произвели гул, колебавший как бы самые стены театра… По единодушному всеобщему требованию зрителей народная молитва была повторена несколько раз».
Николаевский принцип «идти смело, но тихо» заметно проявился в том, какими темпами Россия продвигалась по пути транспортной революции. В эту эпоху и шоссе — обычные дороги со специальным покрытием — были новшеством. Их начали строить только в 1817 году и строили в среднем по 34 версты в год.
Первое шоссе от Петербурга до Москвы было открыто в 1834 году. И в том же 1834-м австрийский инженер чех по национальности, Франц Герстнер воодушевился идеей постройки в России железных дорог.
В 1835-м Николай уже читал докладную записку энтузиаста: «Нет такой страны в мире, где железные дороги были бы более выгодны и даже необходимы, чем в России, так как они дают возможность сокращать большие расстояния путём увеличения скорости передвижения» (см. "История железнодорожного транспорта России". Т. 1. СПб.; М, 1994. С. 291).
Реакция Николая: «Убеждён, как и прежде был, в пользе сего дела». Противников железных дорог было много, начиная с министра финансов Егора Францевича Канкрина и главноуправляющего путями сообщения графа Карла Фёдоровича Толя.
Доводы против выдвигались самые разные, даже фантастические: что, мол, зимой дороги будет заметать на несколько месяцев, что на дрова для паровозов переведут все леса, что перегруженные вагоны будут быстро ломать рельсы, что дорога «испортит нравственность», что непобедимость России — в бездорожье…
Потребовалось высочайшее повеление даже для того, чтобы построить «экспериментальную» железную дорогу от Петербурга до Царского Села и Павловска.
И вот — 30 октября 1837 года: «Шестьдесят вёрст в час, страшно подумать… Между тем вы сидите спокойно, вы не замечаете этой быстроты, ужасающей воображение; только ветер свистит, только конь пышет огненною пеною, оставляя за собой белое облако пара. Какая же сила несёт все эти огромные экипажи с быстротою ветра в пустыне; какая сила уничтожает пространство, поглощает время? Эта сила — ум человеческий!» (см. "Санкт-Петербургские ведомости". 1837. 31 октября. Цит. по: "История железнодорожного транспорта России". Т. 1. СПб.; М, 1994. С. 38).
Император Николай был среди первых 256 пассажиров первой железной дороги — он ехал в экипаже, поставленном на отдельную платформу.
Эксперимент был успешным, и тем не менее все проекты по созданию сети железных дорог тормозились в Комитете министров и лично подпольным масоном графом Толем. И это при том, что уже было сделано прямое указание императора начать изыскания по строительству железных дорог в Центральной России и в Польше.
Несколько лет тянули, взвешивали «за» и «против», посылали за границу изучать опыт и только в феврале 1842 года император подписал Указ о постройке «на счёт казны» магистрали Петербург—Москва. Как тут не вспомнить и нынешних министров, препятствующих решению путинских социальных реформ.
В речи перед купечеством царь объяснил своё решение так: «Мне надо было бороться с предубеждениями и с людьми; но когда я сам убедился, что дело полезно и необходимо, то ничто уже не могло меня остановить. Петербургу делали одно нарекание: что он на конце России и далёк от центра империи; теперь это исчезнет; через железную дорогу Петербург будет в Москве, а Москва в Кронштадте».
Продолжение следует…
Оценили 2 человека
3 кармы