Где царь - там и Москва ч.148

В предыдущей публикации мы рассказывали об успехах России на фронтах Империалистической войны (1-я мировая), после чего в политических кругах Лондона, Вашингтона, Парижа взбудоражились (как любит выражаться Путин)  наши  "патрнёры" по Антанте : мол, Россия-победительница, внесшая решающий вклад в победу, будет доминировать в Европе.                                                        Договоры, заключенные с нею, придется выполнять. Она получит Босфор и Дарданеллы, воссоединит под своей властью Украину, Польшу.                                                                                                                       К тому же,  после геноцида христиан в Османской империи Николай II поставил вопрос и о Турецкой Армении. Он предоставлял армянам самим решить — войти в состав Российской империи или создать автономное государство под русским протекторатом.

Подобные перспективы никак не устраивали западные державы. Да и о соглашении с Японией им, конечно же, стало известно. А для того, чтобы изменить положение, существовали пятые колонны.                      Правда, революционерам в данный период нечем было похвастаться. Нелегальную сеть эсеров в России полиция вообще ликвидировала. Возродить ее пробовал Керенский.                                                                         Стал объединять вокруг себя разрозненные кружки, создал Рабочий комитет партии эсеров, намечал сформировать боевую организацию. Взял на себя обеспечить ее оружием. Для этого рабочие собрали ему 700 руб. Но Керенский оказался пустым болтуном. Хотя он и был депутатом Думы, адвокатом, заработков у него постоянно не хватало.                                                                                                                         Он тратил партийные средства на личные нужды, оружие не купил. А когда подчиненные стали требовать вернуть деньги, сумел отдать только 300 руб.                                                                                                          Рабочие возмутились, и его организация распалась (см. Глобачев К. И. «Правда о русской революции: воспоминания бывшего начальника Петроградского Охранного отделения» // под ред. З. И. Перегудовой. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 2009).

Но активизировалась возня в других структурах, не партийных. Соломон Познер (юрист, историк, публицист, издатель, мемуарист) в весьма округлых выражениях описывал: «Петербургская радикальная интеллигенция стала с 1916 года собираться для обсуждения политических проблем, выдвигавшихся жизнью. В них принимал участие очень ограниченный круг лиц, допускавшихся после тщательной фильтровки организаторами этих собраний».                                                                                                      Познер свидетельствовал, что на таких сборищах часто бывал Браудо «и молча внимал разговорам». Но, если звучало что-то не то, вмешивался, поправлял. Впрочем, можно уточнить насчет «ограниченного круга лиц» «после тщательной фильтровки».

Собрания были масонскими, и на них присутствующих подводили к идее переворота. А летом 1916 г., в то самое время, когда на фронте шли победные бои, на масонском конвенте  "Великого востока России", то есть общей конференции всех лож, данное предложение было впервые озвучено относительно широко, причем назывались разные варианты — или свержение государя, или вынуждение его к отречению в пользу наследника.                                                                        Но даже на масонском кагале такое предложение возмутило многих участников, особенно приехавших из провинции. Они выступили против. Хотя тем самым обозначили несогласных.                                       После этого в масонских рядах прошли чистки. Некоторые ложи закрывали под разными предлогами, из других исключали или какими-то способами вынуждали уйти неподходящих членов.

Нагнеталась и агрессивность оппозиции. Причем сейчас-то положение на фронтах выправилось, царская власть показала, что она совершенно дееспособна, и, казалось бы, придраться не к чему. Но поводы создавались искусственно. 

Когда стало ясно, что военного министра Поливанова, наломавшего дров, больше нельзя терпеть на этом посту, Николай II заменил его Шуваевым Дмитрием Савельевичем — толковым генералом, известным своей кристальной честностью: за долгие годы службы на тыловых должностях к его рукам «не прилипло» ни копейки казенных денег.                                                                                                                             Но военному министру требовалось работать в тесном контакте с Особым совещанием по обороне под председательством Родзянко. И в Думе, в знак протеста после отставки Поливанова Шуваеву  устроили обструкцию, не желая иметь с ним дело.

Чтобы обеспечить нормальную работу государственных структур, царь искал хорошего премьер-министра и остановился на кандидатуре Штюрмера.                                                                                                                  Счел, что по своим личным качествам он станет «твердой рукой в бархатной перчатке». Сможет поддерживать порядок, не раздражая оппозицию излишней резкостью.                                                                      Но для либералов настоящим подарком стала немецкая фамилия Штюрмера, хотя он был православным, из давно обрусевшей семьи.        Его сразу приплюсовали к мнимой «измене» императрицы и Распутина.                                                                                                                      Об истинной «вине» Бориса Владимировича Штюрмера откровенно записал Бьюкенен: «Будучи отчаянным реакционером, он в союзе с императрицей стремится сохранить самодержавие в неприкосновенности» (см. Бьюкенен Дж. «Воспоминания дипломата». М., 1923).

Да, он был верным слугой престола, пытался предотвратить переворот — и за это его произвели в «изменники». Кстати, сам Штюрмер никогда связей с Распутиным не имел (об этом читайте: Платонов О. А. «Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине». СПб., 1997).

Но в окружении председателя Совета Министров невесть откуда вынырнул Манасевич-Мануйлов.                                                            Проходимец и бывший секретарь Витте, которого он использовал для деликатных дел. За аферы и крупные растраты его выгнали со службы. Но теперь он неведомыми путями сумел устроиться секретарем у Штюрмера и  при этом стал регулярно появляться у Григория Ефимовича.                                                                                                                Вот и обозначилась «связь»! Оппозиция стала судачить о «немецкой партии» в лице царицы, Распутина и Штюрмера. Николай II считал, что новый премьер-министр станет его опорой. Но получилось наоборот. В условиях постоянных нападок Штюрмер сам искал опору у царя.

Одним из главных клеветников оставался Гучков. О, этот поц очень любил нагадить русскому царю, не гнушаясь ничем.  По линии Красного Креста ему доводилось бывать за линией фронта, на германской территории.                                                                                            После этих поездок он с упоением стал всем  стал рассказывать историю, как к нему однажды подошел немецкий офицер, улыбнулся и спросил по-русски, не узнает ли его Александр Иванович? Доверительно сообщил, что он разведчик, до войны работал в России, служил в Охранном отделении и состоял в охране Распутина.                    А фамилия его — Штюрмер, он родственник премьер-министра. Но только попросил никому не говорить об этом…                                              Ложь была грубой. Что же это за офицер разведки, который болтает о своих секретах, да еще видному общественному деятелю? Однако для свиньи Гучкова вполне годилась. Ему годился любой поток грязи на Россию.                                                                                                                        Впрочем, работу самого Гучкова очень трудно было назвать патриотической и, хотя бы, честной.

 Начальник Охранного отделения Глобачев вспоминал, что ВПК всюду пытался создать впечатление, что правительственные органы никуда не годятся и всю продукцию для фронта производят только они, ВПК.                                                                                                                            Для этого в Сибири был построен огромный ящичный завод, поставлявший ящики почти на все оборонные предприятия.

На фронт шли снаряды, винтовки, патроны в ящиках со штампом ВПК! «Когда же в 1916 г. были собраны статистические сведения о продуктивности изготовления боевого снаряжения для армии — казенных заводов, частных предприятий и ЦВПК, - писал Глобачёв, - то оказалось, что главное количество боевого снаряжения производится по заказам правительства на казенных заводах, меньшая часть — частными предприятиями и только 0,4 % — по заказам ЦВПК» (см. Глобачев К. И. «Правда о русской революции: воспоминания бывшего начальника Петроградского Охранного отделения " 2009).

Да, поставляли только тару для винтовок, снарядов, патронов! Хотя Гучков и его коллеги получали огромные казенные средства, используя их по своему усмотрению. В том числе на публикацию оппозиционных газет, на подпитку революционеров через Рабочие группы.

Путиловские заводы в Петрограде совсем неслучайно превратились в революционное гнездо.                                            Здесь в подрывной работе было замешано само руководство. Например, один из директоров Путилова Карл Шпан входил также в правление ряда других крупных предприятий — Русско-Балтийского завода, заводов Барановского, «Сименс Шуккерт», «Международного банка». 

 Связи Карла Шпана и его брата Бориса с Германией были выявлены контрразведкой. В 1915 г. их арестовали и сослали в Сибирь (кстати, юрисконсультом братьев Шпан был Керенский).

http://teopolitika.ru/articles...                                                                                                                                          Но убрали одного члена правления — оставались другие, такие как братья Животовские, Абрам и Давид.                                                          В 1909 г. они открывали список из 385 масонов, проходивших по делу учредителя лож в Петербурге князя Бебутова.                                                    В 1915 г. контрразведка тоже арестовывала их по обвинению в шпионаже, но не хватило доказательств, пришлось отпустить.                   А сам владелец заводов А. И. Путилов наряду с банкиром Д. Л. Рубинштейном, по данным агентуры Петроградского контрразведывательного отделения, числился «неуловимым шпионом, работавшим в пользу Германии», но уличить его никак не получалось.

У этих солидных промышленников, как и у Гучкова, провокации очень хорошо сочетались с баснословной наживой.         Допустим, «Русско-Азиатский банк» Путилова вдруг «закрывал кредит» его же собственным заводам.                                                   Задерживалась зарплата, рабочие бастовали, а хозяин заводов и банка выставлял счет правительству — выделить ему субсидии в 36 млн рублей, иначе остановится производство (см. 85. Ткаченко С. Л. «Американский банковский капитал в России в годы Первой мировой войны» // ВИРД. СПб., 1998).

Но наряду с забастовками обозначились другие опасные явления. Если германское правительство отвергло проект Парвуса печатать фальшивые деньги и подорвать позиции рубля, то министерство финансов Барка продолжало усиленную эмиссию бумажных денег, и результат был таким же.                                                                    Реальный курс рубля упал вдвое, росли цены. А продовольствия и других товаров первой необходимости вроде бы имелось в избытке, но в разных городах стали отмечаться «недохваты».                                              На прилавках вдруг исчезало то одно, то другое. Возникали очереди. В России их отродясь не бывало, у народа они вызывали чрезвычайное возмущение.                                                                                                               Депутаты Думы и газетчики использовали дефициты и очереди для обвинений правительства. А подорожанием были недовольны рабочие, и агитаторы подталкивали их бастовать, требовать повышения зарплаты.

Российские власти прекрасно знали, что это преднамеренные диверсии. Секретный циркуляр министерства внутренних дел № 100186 от 9 января 1916 г. доводил до сведения губернаторов и градоначальников: «Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи, ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители, евреи, а также тайные сторонники Германии намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов.                                                                   В этих видах злонамеренные коммерсанты скрывают товары, замедляют их доставку на места и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях»     Напрашивается аналогия с нынешней «перестройкой», когда в 1990-х Москва Курская-Товарная была забита составами рефрижераторами с продовольствием, а в самом городе и стране назревал голод. (см. 26. «Документы о преследовании евреев» // «Архив русской революции». Т. 19. М.: Терра, 1993).

Но в рамках российских законов правоохранительные органы не могли предпринять эффективных мер!                                                                          За те же самые акции с организацией «недохватов» предписывалось всего лишь привлекать виновных к административной ответственности, налагать штрафы.                                                                               Контрразведывательное отделение Генштаба располагало списком 58 фирм, чьи связи с немцами были установлены достоверно, и 439 фирм, подозревавшихся в таких связях. Но тоже ничего не могло сделать, существующие законы связывали по рукам и ногам. 

 Достоверно было известно, например, что член правления «Международного банка» Шайкевич ездил в Стокгольм, встречался с Максом Варбургом, а председатель Внешторгбанка Давыдов ездил на встречу с директором германского «Юнкер-банка», и оба после этого развернули спекуляции с продовольствием и товарами первой необходимости (см. Орлов В. Г. «Двойной агент: записки русского контрразведчика» // С послесловием и приложениями А. Здановича. М.: Современник, 1998).

Финляндия закупила вдруг хлеба на 36 млн рублей, огромное количество другого продовольствия — якобы для перепродажи в Швецию.                                                                                                                       Дания взялась скупать большие партии русского масла, хотя в Швеции хватало своего хлеба, а в Дании масла.                                    Производство сахара значительно превышало потребление, а на него пришлось вводить карточки! Потому что потоки сахара потекли в Персию.                                                                                                                       Куда потом шло продовольствие из этих стран, догадаться было не трудно. Продавалось в неизвестных направлениях стратегическое сырье и даже военное имущество.

Расшатыванием страны озаботилось не только правительство, но и военные. В июне генерал Алексеев подал царю проект ввести диктатуру тыла — так же, как во Франции.                                               Подчинить персональному диктатору все министерства, промышленность, транспорт. Милитаризовать оборонные заводы, запретить забастовки. А рабочих обеспечить пайками, защитить от подорожаний и дефицитов.                                                                                  Но непонятным образом копия секретного документа попала в Думу, и либералы запаниковали.                                                                         К царю мгновенно примчался Родзянко, доказывал, что учреждение диктатуры «бесполезно и опасно», может вызвать крупные беспорядки.

Правда, Николаю II проект тоже не понравился. Он был хорош в республиканской стране.  

 Но в России роль диктатора, на которую прочили начальника Главного артиллерийского управления великого князя Сергея Михайловича, фактически дублировала царя и главу правительства — ему и без того были подчинены все министерства.                                                                  По сути, Штюрмер мог играть ту же самую роль. Но милитаризация заводов, запрет забастовок, контроль над промышленностью упирались не в формальный ярлык «диктатуры». Они упирались в Думу.

А Гучков после таких проектов постарался дискредитировать самого Алексеева в глазах Николая II. Направил генералу провокационное письмо, что «власть гниет на корню, нужны решительные меры". Алексеев ему не ответил, но и доносить счел неэтичным.                     Между тем Гучков принялся распространять свое «письмо к генералу Алексееву» в списках, в том числе и на фронте.                           Оно дошло и до государя -  на этом строился расчет.                                    При удалении начальника штаба Ставки на его должность выдвигался генерал В. И. Гурко — друг Гучкова, один из его «младотуроков», масон (см. 5. Башилов Б. «История русского масонства» // «Наш современник». Вып. 17. М., 1995).

Но подвести подкоп под Алексеева не удалось. Николай II уже изучил качества автора письма. Поэтому к адресату претензий не предъявлял и своего доверия не лишил.

Гучков в 1932 г. в своем интервью Николаю Базили описал совещание заговорщиков у депутата Думы Федорова осенью 1916 г. Присутствовали Родзянко, Милюков, Шидловский, Шингарев, Годнев, Владимир Львов, Некрасов.                                                        Гучков упоминает и Терещенко, удивляясь, как он туда попал, поскольку не принадлежал к этому кругу.                                                             Речь шла о том, что Россия приближается к стихийному революционному взрыву, и обсуждалось, что делать, когда он произойдет?                                                                                                    Предполагалось два варианта. Либо революция сметет власть и вынесет наверх либеральных лидеров, либо беспомощное правительство обратится к тем же лидерам о помощи.

Собравшиеся приходили к выводу: «мы, конечно, уклониться не сможем», будем спасать страну, но умиротворение стихии и создание новой власти станет возможным только при одном условии — удалить «главного виновника» бедствий России. Царя.          ...У Федорова оказался свод Основных законов. Нашли закон, который предусматривает отстранение носителя верховной власти, и нашли статью, говорящую о регентстве… То, что было вскоре осуществлено, оно было тогда ясно, отречение государя в пользу сына, а дальше по закону».

Гучков поведал, что сам не участвовал в обсуждении, а бросил лишь одну фразу: «Мне кажется, мы ошибаемся, господа, когда предполагаем, что какие-то одни силы выполнят революционное действие, а какие-то другие силы будут призваны для создания новой власти». Кто будет делать, те и возглавят".                                                Вскоре к нему пришел Некрасов. Сказал, что согласен с ним — власть получает тот, кто делает революцию. Оба сошлись во мнении, что «допускать до развития анархии, до смены власти революционным порядком нельзя», а значит, нужно взять переворот на себя. К ним присоединился Терещенко, и образовалась «тройка», взявшаяся вырабатывать план.                                                                                                 Гучков рассказывал:                                                                                          «Мысль о терроре по отношению к носителю верховной власти даже не обсуждалась. Так как в дальнейшем предполагалось возведение на престол сына государя, наследника, с братом государя в качестве регента на время малолетства, то представлялось недопустимым заставить сына и брата присягнуть через лужу крови». Значит, требовалось заставить Николая II отречься. Разбирались три возможности.                                                                                                               Две из них отбросили — захватить государя в Царском Селе или в Ставке. Царскосельский дворец охранялся, произошел бы бой с непредсказуемыми последствиями.                                                                     В Ставке — не знали, как отреагируют генералы на предложение вступить в заговор, да и не хотели их привлекать (под их началом была армия, и им было очень просто перехватить власть).                 «Третья возможность — и на ней мы остановились — это захват царского поезда во время проезда из Петербурга в Ставку и обратно».

Но здесь стоит остановиться. Верить воспоминаниям заговорщиков ни в коем случае нельзя только по одной причине: в мемуарах они ставили целью не истину, а оправдание самих себя.                                                                                 В приведенном рассказе Александра Гучкова лжи предостаточно. Он почему-то открещивается от Терещенко, показывает, будто тот был малознакомым для него. Хотя Терещенко был одним из его помощников, возглавлял киевский ВПК.

Кстати о Михаиле Ивановиче Терещенко - это был своего рода нынешний Абрамович. Богатейший либерал-русофоб (ну и, конечно, с богоизбранными корнями), он являлся крупным киевским сахарозаводчиком (связанным с Бродским), землевладельцем, банкиром,                                                                                                                        Ему принадлежала самая большая в мире частная яхта, 

второй по величине синий «бриллиант Терещенко».  https://eponym.ru/Object/431

И еще немаловажная деталь — он был видным масоном ложи Гальперна, а Николай Некрасов, другой член «руководящей тройки» заговорщиков, являлся генеральным секретарем Великого Востока народов России. Причем он-то нигде ярко не «светился», всегда держался в тени.

Сам переворот, как мы видим, был изображен неким вынужденным действием, чтобы спасти страну от стихийного революционного бунта, к которому вела Россию политика царя.                                                                    Но ведь этот бунт тоже готовили Гучков и его товарищи. Начальник Охранного отделения Глобачев описывал, что агенты ВПК «и сам председатель постоянно выезжали на фронт для постепенной подготовки оппозиционного настроения среди командного состава, причем Гучков брал на себя главнокомандующих фронтами и командующих армиями. Он старался приобрести популярность и среди рядового офицерства».                                                                                   Для этого не стеснялся лгать. Например, заявлял в офицерских собраниях: указ государя об ускоренном повышении в чинах на фронте был подписан только по его требованиям. За это молодые офицеры устраивали ему овации, даже носили на руках.

О подготовке «стихийного» мятежа свидетельствовал и жандармский генерал Спиридович: «В Военно-промышленном комитете Петрограда готовилась революция. Ее готовила рабочая фракция комитета под председательством меньшевика Гвоздева, которому покровительствовали Гучков и Коновалов… В их присутствии оглашались резолюции рабочих о необходимости мира без аннексий и контрибуций… в то же самое время те же господа — Гучков и Коновалов, Некрасов — нападали на правительство за то, что “хотят заключить сепаратный мир”.                                                             Такова была двойная лицемерная политика Гучкова и компании, мечтавшей не о победе над немцами, а о победе над самодержавием. Они стремились к власти.                                                                                   Победа русской армии для них была страшна, так как лишь укрепила бы самодержавие, против которого они боролись… Все это мне с горечью докладывали в Охранном отделении, показывали документы».

Да, в данном отношении ситуация в России также имела загадочные особенности. Охранное отделение располагало исчерпывающей информацией о подрывной деятельности, но конкретные меры тормозились.                                                                                                            Генерал Глобачев вспоминал: «Еще в 1915 г. необходимо было арестовать Керенского за явно противогосударственную деятельность, и можно было поручиться, что материала у него нашлось бы совершенно достаточно для привлечения его к судебной ответственности.                                                                                                Но, несмотря на мои настойчивые доклады, бывший тогда товарищ  министра внутренних дел С. П. Белецкий отказывался дать свое согласие — объяснял, что арест депутата Думы вызовет серьезные эксцессы".                                                                                  Тогда же, в 1915 — начале 1916 г., поступали настойчивые доклады о Рабочих группах. Но и их министр внутренних дел Хвостов и Белецкий оставляли без последствий под аналогичными поводами.

Победы наших войск были для оппозиции и впрямь «противопоказаны», они утверждали авторитет царя и в армии, и в народе.                                                                                                                  Но омрачить успехи на фронте помогли Англия и Франция. Они взялись втягивать в войну Румынию. Армия у румын была внушительная, 650 тыс., и союзники заявляли, что она может стать решающей гирей, которая склонит ход войны к победе Антанты. 

Царь, Алексеев и русский Генштаб решительно возражали. Они отлично знали, что румынское воинство, отвратительно обученное и вооруженное, не представляют серьезной силы. Нет, все аргументы отметались.                                                                                                              Союзники обвиняли русских, что они преследуют эгоистичные интересы, требовали у Николая II поддержать Румынию, послать ей 200 тыс. солдат (хотя выделить такое количество в разгар сражений было невозможно).

Вопреки мнениям царской Ставки, англичане и французы все-таки уговорили румын, дали огромные кредиты, снаряжение, оружие — не в пример щедрее, чем русским.                                                               Обещали после победы австро-венгерскую Трансильванию. Румыния вступила в войну 27 августа 1916 г. В самый неподходящий момент, когда наши армии в летнем наступлении выдохлись, израсходовали резервы. Румыны им уже не могли помочь, но и они не могли помочь румынам.                                                                                                 А вот для Германии и Австро-Венгрии присоединение Румынии к Антанте стало лучшим лекарством. После поражений и страшных потерь их положение было незавидным, военные и население пали духом.                                                                                                                            Теперь можно было воодушевить их эффектными победами, подкормить награбленными трофеями. Немцы, австрийцы, болгары обрушились на румын с нескольких сторон, опрокинули, погнали.

Выручать их пришлось русским. Царь все-таки направил свои соединения. Корпус генерала Зайончковского в Добрудже почти месяц отражал атаки целой армии Макензена, не позволив врагам захлопнуть окружение вокруг массы румынских войск.                             Они смогли выбраться из намеченных клещей, а на помощь им уже выдвигались другие русские контингенты. Удержали северную часть страны.                                                                                                                  Румынское правительство, сбежавшее из Бухареста, смогло обосноваться в Яссах под защитой царских полков.

Для России этот «подарок» союзников обошелся очень дорого. Линия фронта удлинилась на 600 км.                                                                                 Для поддержки румын пришлось перебрасывать три армии с других участков. Тем не менее катастрофу выправили, фронт восстановили. Нет, не все русские операции были победоносными.                                        Но стоит обратить внимание: за тот период, пока Верховным Главнокомандующим был царь, наши войска не потерпели ни одного поражения! И легкомысленную Румынию тоже спасли.

Но во французской и британской прессе поднялась шумиха, что Россия… предала «бедных и благородных румын»! Не послала вовремя нужное количество войск, бросила «культурных румын» на растерзание. А тем самым предала других союзников, лишила их шансов на скорую победу.                                                                                        О том, что именно русские ценой неимоверных усилий и немалых жертв выправляли авантюру, никто не вспоминал.                             Кампания о «предательстве» румын очень эффективно погасила симпатии к нашей стране, всколыхнувшиеся среди французских и британских обывателей.

И к этой антироссийской волне добавилось еще несколько скандалов. В июне 1916 г. в Россию поехал для переговоров британский военный министр Китченер.  

 Но крейсер «Хэмпшир», на котором он плыл, погиб. Причина неизвестна, версия историков — наскочил на дрейфующую мину.

 Однако в британских газетах появилась сплетня, что информация о визите Китченера через царицу и Распутина была передана немцам, и они выслали подводные лодки (ни одна германская подлодка «Хэмпшир» не топила, в журналах боевых действий и донесениях этого нет).                                                                                          На самом деле нужно было сменить военного министра Китченера, более-менее лояльного к России. Так и произошло. Пост военного министра занял ярый русофоб Ллойд Джордж, человек, естественно, с примесью богоизбранной крови.

Чуть позже в Англии непонятным образом вскрылись тайные договоренности о Босфоре и Дарданеллах.                                                 В британском парламенте был сделан запрос, начались жаркие дебаты: как можно отдавать черноморские проливы русским, если это нанесет страшный ущерб интересам Англии, поставит под угрозу ее влияние в Средиземноморье, Греции, на Ближнем Востоке?                                                                                                    Возбудилась общественность, протестуя против такого соглашения.

А во Франции подогреть неприязнь к нашей стране помогли революционеры. Здесь сражались части русского экспедиционного корпуса, которые еще недавно славили и закидывали цветами.  

https://pikabu.ru/story/russki...

И вдруг в лагере Майи, куда отвели их на отдых, произошел бунт. Солдаты требовали отправить их на родину, разбушевались, убили подполковника Краузе.                                                                                              При расследовании обнаружилось, что среди них распространялась газета Троцкого «Наше слово».                                                                 Русские дипломаты и военные представители уже давно обращали внимание французских властей на революционную агитацию в их стране.                                                                                                                Сохранившиеся документы показывают, что Сюрте Женераль (криминальная полиция Франции) отлично знало об этом. 16 сентября 1916 г. в докладе о Троцком сообщалось, что он «продолжает русофобскую и пораженческую агитацию при подозрительных обстоятельствах».                                                                                                     Но никаких мер не принималось (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. «Лев Троцкий. Тайны мировой революции». М.: Вече, 2016).

Теперь случай был слишком вопиющим. Царское правительство потребовало экстрадиции Троцкого как подданного России. Даже в такой ситуации за него нашлись заступники вплоть до министров и депутатов парламента.                                                                     Но осенью 1916 г. с усилившейся Россией нельзя было не считаться. Хотя на родину Троцкого все-таки не выдали, ограничились высылкой из Франции.                                                                           Предполагалось, в Швейцарию. Другие страны были для него закрыты, в досье контрразведок Антанты он значился германским агентом. А ехать в «эмигрантскую свалку» ему очень не хотелось.                                 В октябре он писал неким «мадам и месье Буэ» (что это за лица, остается неизвестным): «Я очень сожалею, что вынужден покинуть Францию, чтобы ехать в Швейцарию, эту маленькую нейтральную дыру… Мы будем там, конечно, находиться в хороших условиях для существования (пассивного!). Но я бы предпочел страну, где делается история… Европа стала слишком тесной…»

И вдруг его пожелания чудесным образом исполнились! Неожиданно ему изменили место высылки — не в Швейцарию, а в Испанию.                                                                                                                      Сам Троцкий вспоминал, что на границе французский жандарм начал было задавать вопросы, но другой жандарм, сопровождавший Льва Давидовича, сделал коллеге масонский знак. Тот подал ответный знак, и Троцкого провели, минуя таможенные кордоны.                                 А в Испанию из Парижа почему-то пришло предупреждение, что он «опасный анархист». В Мадриде его снова арестовали, всего на три дня, и постановили выслать… в США.                                                                  Именно по тому адресу, на который он намекал в письме к загадочным супругам Буэ: в «страну, где делается история», «Европа стала слишком тесной».                                                                                                    Троцкий откуда-то даже знал, в какой город он поедет. В телеграмме жене от 12 ноября он указывал: «В Нью-Йорк»…

В следующей публикации продолжим похождения злейшего русофоба всех времён и народов, этого исчадия ада – Лейбы Бронштейна-Троцкого, утопившего впоследствии пол России в крови...

Продолжение следует…