Жизнь как сталинский подарок и Царствие Небесное

Наша жизнь – сталинский подарок. Её подарили нам Сталин и Берия. Если бы их не было, то не было бы ядерного оружия. Не было бы ядерного оружия – нас постигла бы судьба индейцев, тасманийцев, краинских сербов или турецких армян. Кто-нибудь в этом ещё сомневается?! Я спрашиваю ещё раз, чтобы подчеркнуть важность вопроса: есть ещё такие, кто сомневается в намерениях англосаксов нас убить?!

Печальная истина, в наши дни неоспоримая: партнёрство с Западом невозможно. Всякое доверие, всякое разоружение, всякий контакт без должного оберега – Запад использует для организации геноцида тех, кто имел наивность ему доверится. Запад не режет только тех, кого боится. Но стоит развеяться страху в его отношениях с вами, стоит там возникнуть «доверию и партнёрству» – и он с унылой методичностью появляется с тесаком на вашем пороге…

- Почему? – спросите вы.
- Потому что Запад – цитадель антикоммунизма.
- А при чём тут коммунизм? Что, все русские коммунисты?
- А что, все индейцы были коммунистами? «Красные»-то они не в том смысле были, уж поверьте… А жители Тасмании не были «красными» даже и в индейском смысле… Равно как и сербы, иракцы, ливийцы, сирийцы…

+++

Пора понять, что для антикоммунизима (пещерного, зоологического – как у нас раньше говорили) борьба с коммунистами только средство. Целью же выступает организация геноцидов, этноцидов, и вослед убийству коммунистов следует убийство людей, как таковых. Каннибализм следует…

Увидеть – то это нетрудно.

В окно посмотри, новости послушай – вот и увидишь, и услышишь.

Понять, почему это так и только так – немного сложнее.

Всегда есть соблазн порассуждать о «неправильном капитализме», о плохих парнях, которые захватили власть – а вот если бы захватили её другие парни, то тогда бы… А что – «тогда?».

Был бы волк не серым, а белым, и был бы это вообще не волк, а горная пума, вот тогда бы…

+++

Клей, или раствор, или ещё как-нибудь назовите – который «держит» общество как социум, не давая ему развалится на атомарные личности, в состояние аномии и людоедства – Общее Дело. Спорить с этим бесполезно (по-моему, никто и не пытается) – потому что слишком уж очевидно: есть у людей какое-то Общее Дело – и они собираются в общество. А если нет у них никакого Общего Дела – зачем им вообще собираться?! Для чего им собираться вместе – если нет у них ничего совместного?! Чтобы тот, кто сильнее, съел того, кто слабее?!

Поэтому Общее Дело должно быть, иначе не будет никакого общества (даже древнего, античного, примитивного). Теперь о том, почему мы пишем Общее Дело с большой буквы.

+

«Общее дело» в философии одного из великих русских космистов – «ноосферников» Николая Фёдорова — это братское единение всех людей, стран и народов, сословий и религий, а также синтез всех культур. Оно заключается в овладении природой, «внесении в природу воли и разума», что приведёт человечество к победе над смертью.

 Федоров полагал, что воскресение мёртвых – великая идея христианства, придающая смысл жизни – не дар, а труд для человека, что воскресение мертвых, торжество жизни над смертью – говоря евангельскими словами, «Царствие Божие нудится, и нуждницы восхищают его». 

В современном переводе, несколько грубоватом, «силой берётся и употребляющие усилие восхищают его». Хотя изначально, как видите, речь не о силе, а о старании, усердии, осознании острой нужды жизни перед ликом смерти.

О том же говорит (но только говорит!) царский премьер П. Столыпин, одна из знаменитых цитат из которого: «дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа – вот девиз для нас всех, русских».

Прекрасные слова, под которыми подпишется любой социалист – но где, каким образом они подтверждались у Столыпина делами?! Его «ставка на сильного» при разрушении общины имеет вполне себе капиталистическую формулу. Вот есть 10 бедных. Они бедны, потому что у них земли мало. Давайте всю землю отдадим одному, пусть он станет богатый (и постараемся, чтобы он был самый трудолюбивый, достойный – тут уж как получится, но постараемся!).

Его спрашивают[1]: Петр Аркадьевич, а 9 остальных куда денутся?

Петр Аркадьевич молчит, и глаза в потолок отводит. Ну, часть в Сибирь уедет, часть в Среднюю Азию, на целинные земли…

Петр Аркадьевич, ты понимаешь, что все так не смогут?

Снова молчит. Снова глаза отводит. У него проект – из 10 бедных малоземельных крестьян сделать одного крепкого, богатого фермера и 9 трупов[2]. Какое-то количество потенциальных трупов (1% или менее того) уедут в Сибирь и трупами не станут (хотя, если в новом климате на пустом месте, в тайге, замёрзнут – то всё же станут).

Столыпин обаятелен, он аристократически благороден, лично честен, на упрёк в том, что он закладывает экономическую базу фашизма – он бы искренне обиделся. И – судя по всему, что мы знаем о его характере – он совершенно искренне говорил - «дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа – вот девиз для нас всех, русских».

Но какая может быть «дружная, общая, основанная на взаимном доверии (!) работа» у каннибалов, каждый из которых видит в другом свою еду?!

Отвлекитесь от внешней красоты Столыпина с его аккуратной бородкой и позументами мундира – задумайтесь, что он делает?!

Вот вы в вашем классе, или среди факультетских студентов вашего выпуска. Допустим, вас в классе было 30 ребят и девчат. И вам велят рассчитаться по десяткам, троих отбирают жить богато. Им – отдадут всю землю, все ресурсы…

А остальным куда?!

Молчание, которое красноречивее слов[3]. Да ведь и понятно, что если один забирает ВСЁ, то другому не остаётся НИЧЕГО!

Огромного масштаба философ А. Лосев претерпел от большевиков великие муки. Они не только отняли у Лосева годы жизни, но и подорвали его здоровье, довели почти до слепоты. Казалось бы, человек должен озлобиться и начать мелочно мстить.

Для мелкой фигуры это типично. Но не для Лосева!

Главное художественное наследие А. Лосева – повесть «Жизнь» — художественно-философский текст, в котором герой пытается осмыслить бытие. Лосев пишет, имея, в первую очередь, себя в виду: «Жестокая Судьба оборачивается любимой Родиной, самым родным. Все жестокости жизни не есть бессмысленные жестокости, но есть Жертва во имя Родины. Родина всех людей и всех существ вообще — БЕСКЛАССОВОЕ ОБЩЕСТВО. Самое родное, самое «наше», самое «кровное», причина и цель бытия каждого из нас и всех совокупно есть жизнь любви, жизнь осмысленная и радостная».

А вот что писал Алексей Лосев в тексте «Из разговоров на Беломорстрое» о большевиках, которые принесли ему столько страданий:

«Вы продолжаете думать по старым либерально-интеллигентским методам, что большевик — это самый примитивный, самый схематический и элементарный человек. Большевик — это самый сложный человек современности». Когда это говорит Лосев, ему можно верить.

А вот он же об СССР:

«Если вы хотите найти сейчас в мире место, где еще не заглох идеализм, где существует подлинная духовная жизнь с ее творчеством, с ее падениями и с ее взлетами, то это — СССР. Культурный мир погряз в мещанстве, в материальных интересах, в заботах об удобствах жизни.

Ни одна страна не переживает тех конфликтов и тех свершений, которые творятся у нас.

Америка слишком материалистична, чтобы допустить у себя роскошь коммунизма… Под влиянием пережитого и переживаемого каждый мещанин у нас мудрее Канта и Гегеля; и никакому западному профессору философии и не снилась та глубина проблем, которая ежедневно, ежеминутно открыта перед взором нашего последнего простолюдина. Нужно быть слишком искренним романтиком, слишком самоотверженным человеком, чтобы жить у нас в унисон с эпохой. У нас разрушены наши старые гнезда, и бытовые, и идеологические; каждый из нас плывет над бушующей бездной истории, могущий каждую секунду погибнуть и каждую секунду быть вознесенным к самому кормилу власти.

Это дает нам знание, которое неведомо никаким мещанам мира, какие бы кафедры они не занимали на Западе. Мы перенесли голод, холод, кровавые гражданские войны и несем еще и теперь тяготу повседневной борьбы за торжество нашей идеи.

Только мы — не мещане, и только у нас — настоящая духовная жизнь, ибо духовная жизнь есть не рассуждение, а жертва, жертва всем ради идеи, СССР — столп и утверждение мирового идеализма».

Примерно в то же время Кожев во Франции говорит, что даже когда советский человек пьет водку, он пьет ее философски, а политический террор, исходя из Гегеля, считал «правом на политическую смерть», превращающую Раба в Гражданина. Спорный вопрос – однако же заставляющий задуматься…

А. Лосев предсказывает «перестройку» как катастрофу духа истории, такими словами:
«К чему же тут вся эта риторика о идеализме СССР, о духовной жизни советского гражданина и т. д. Ведь это же все риторика, эстетика, а главное, полное необладание чувством меры. Надо, товарищи, меру знать. Меру знать надо, товарищи! «Какая пошлость!» — мелькнуло у меня в голове. Кто-то сзади меня шепнул кому-то: «А жизнь-то как раз и не знает никакой меры».

+++

Та сложность большевизма, о которой говорит Лосев, философ в ватнике и с кайлом в руке, от большевиков умученный – заключается в их двойном составе. Важно понимать:

Есть утверждения истинные.
Есть утверждения мошенников для отвода глаз. Они от истинных отличаются не словами, а намерениями...

Мошенникам (врагам народов) нет смысла цепляться за теории непопулярные, глупые, бесперспективные. Это как на дохлую лошадь садится -или ставить. И потому чем популярнее, умнее, правильнее, перспективнее ТЕОРИЯ, тем больше жулья облепляет её НА ПРАКТИКЕ. Причём жульё не только примыкает к победившей прогрессивной партии, но и стремится сделать карьеру, возглавить эту партию. Троцкий тут яркий, но далеко не единственный пример. 

Как доказал суровый фильтр Сталина (фанатично убеждённого в правоте коммунистической идеи – именно как ИДЕИ) – БОЛЬШИНСТВО вождей оказались приспособленцами и хапугами, делавшими в партии карьеру не ради торжества идей коммунизма, а ради власти и личных возможностей.

А что удивляться: мошеннику легче сделать карьеру, чем честному человеку. Вор громче всех кричит «держи вора!», а тот, кто хочет украсть чужую собственность себе – громче всех орёт «долой частную собственность!». Ему с коммунистами по пути – грабить старых собственников для капитализма самое прямое и традиционное ремесло.

Честный человек (Павка Корчагин) истомит себя тяжёлым трудом, погибнет в бою, в первых рядах – а жулик себя сбережёт для трибуны, для пленума. Но самое главное – мошенники имеют свойство собираться в масонерии (карьерные мафии), чтобы поддерживать друг друга в продвижении наверх. А честный человек таким брезгует – в итоге оказывается одинок перед лицом сплочённой хищной стаи карьеристов…

Сталинизм – это учение, в том числе, и о том, что в компартии самое здоровое место – её низ (рядовые коммунисты), а самое больное и отравленное – именно верхушка, руководство. 

Идейные с лопатами в руке строят то, что их идее соответствует, а безыдейные в это время крадутся к руководству, плетут интриги, чтобы возглавить людей с лопатами и кайфовать на их горбу, паразитируя на их светлой вере.

И потому, хотя в теории коммунисты правы «на все сто» - лжекоммунист проходимец Хрущев для цивилизации на практике  гораздо страшнее царя. Почему? 

Да потому что упырь в рясе попа – в сто раз страшнее просто упыря. Упырь пьёт кровь, и только, а упырь в рясе дискредитирует самые священные и благородные идеи, которые только одни и могут вывести людей из гниющей выгребной ямы угнетательской зоологии.

Антикоммунист, каким бы зверским ни был, всё равно соответствует юмористическому стишку из детской библиотеки:

Опыт ты не сорвал, а даже подтвердил.
Вот только внешней стороне дела
Ты немножко повредил
(Олег Григорьев, «Витамин роста»).

Всякий Франко и всякий Пиночет, убив кучу народу и отняв у целых поколений нормальную человеческую жизнь – в итоге лишь подтверждают, что господство частника – цивилизационный тупик.

А вот когда тупиком оказывается хрущевщина, от которой ждали выхода и избавления – это может надорвать душу человеческую, так, что она умрёт и будет гнить в ещё живом теле. Не выдержав недоумения и отчаяния. Мы шли из выгребной ямы – долго, тяжело, многих по дороге потеряли – и куда пришли?! В другую выгребную яму?!

Если правда оно – ну, хотя бы на треть,
Остаётся ж одно, токмо лечь – помереть…
(В. Высоцкий)

Когда вас охватывает нестерпимость отчаяния – остаётся только один рецепт, описанный А. Леонидовым:

«Ничего святого нет на свете?! Да и просто нормального на нём не осталось?! Не ври мне, детка! Ты есть. Я есть. Мы есть».

Мы же с вами есть, правда? И мы не такие, как Троцкий. И не такие, как Пиночет. И вот в этой «нетаковости» и заключается ответ на «крайнюю сложность большевизма» у Лосева, «Общего Дела» русских философов-космистов, «Ноосферы» Вернадского, и крайнюю сложность поисков выхода из Инферно (термин, придуманный И. Ефремовым для обозначения реалий эволюции).

Виктор Ханов, команда ЭиМ 

------------------------------------

[1] «Курский депутат-черносотенец Шечков говорил, что разрушение общины противоречит сословной организации страны и нарушает коллективное право собственности. Член Союза русского народа В. А. Образцов говорил под бурные аплодисменты левых: ... «Если Дума, вместо наделения землей малоземельных и безземельных хочет разводить пролетариат, разводить миллионы новых безземельных крестьян - мы пойдем до дому и скажем: Государственная дума и правительство решают земельный вопрос навыворот» [Из книги историка-монархиста, эмигранта С.С. Ольденбурга «Царствование императора Николая II»]. 

[2] Деревня нищала ПОТОМУ ЧТО росло население - и это объективный закон экономики. Малый пирог кормил малое население, но население росло, а пирог не увеличивался. Нужна была новая экономика с новой производительностью, Столыпин же избрал стратегию "тришкина кафтана": срезать с полы, чтобы подшить локти. На одного крепкого хуторянина приходилось по 10 (если не более) абсолютных нищих, чей пай и съедал крепкий хуторянин. Они ломились в города, попадали там в жернова рыночной экономики по формуле "чем больше предложения рабочих рук, тем ниже их оплата". Жестокость "озверевших" крестьян выковывалась в этом адском горниле, который вам дай Бог никому пройти. Царизм не понимал демографии, в этом трагедия царизма, пожалеть царизм за это можно, но оправдать - нельзя. Когда рабочих стало слишком много - надо вводить государственное регулирование труда и заработка, не оставляя это дело на откуп рыночным волкам. Власть, которая этого не сделает - сотворит такой социальный ад, что попасть в него и врагу не пожелаешь. 

[3] Из современной литературы: «–… А ты до сих пор не понял, почему в средние века монахам запрещалось иметь собственных детей? – начала Очеплова неожиданно с глубокого экскурса в прошлое. – В рыночном обществе есть только один способ осчастливить своих детей: обделить чужих... 

И она говорила неожиданно вдохновенно, словами, которых набралась возле Совенко. Говорила в том духе, что любовь к собственным детям, мечта оставить им приличный капитал – дабы они не побирались униженно у чужих дверей, – вот что двигало поколениями конкистадоров, мародёров и шкуродёров, фабрикантов-людоедов и убийц колониальных армий. (…) 

Если моё – то не твоё, а если твоё – то не моё… Нашего – нет. А значит, нет и никаких нас: или ты живёшь вместо меня, или я вместо тебя! Ответ Тимы Башкира удивил даже видавшую виды Очеплову. Терпеливо выслушав её витиеватые речи, он помолчал, загружаясь, а потом треснул ладонью по столу в гневе: 

– Так какого же х.. вы, краснопёрые му***и, вместо того чтобы вот так, человеческим языком, разложить… семьдесят лет ботали по фене?! Пролетариат, буржуазия, классовая борьба, прибавочная стоимость! Дарвинизм – и тот приплели! А теперь не поздно ли пить боржом, когда печень-то уже отвалилась?!»  (А. Леонидов, роман «Стая», полный текст => https://denliteraturi.ru/ar... ).