Чем различается понятие "Родина" для милитариста и антимилитариста?

    У каждого осмысленно живущего человека есть в жизни вещи категории «Это моё. Это мне жизненно необходимо. Без этого мне смысла в жизни мало. И это для меня свято, и всё это я буду защищать, и право на защиту этого для меня тоже свято». Но есть два вида людей. Одни живут по принципу «Не поступай с другим так, как не хочешь, чтобы поступали с тобой», а другие «Делай с другим именно то, чего в отношении себя ни в коем случае не позволяй». Все войны на земле из-за вторых.

В быту из них выходят аферисты, насильники и бандиты, а политике их тема называется милитаризм. Милитаризм – это агрессивная политика, построенная на навязывании своей воли другим странам, опираясь на военную силу в качестве основного аргумента. Воля этого контингента похожа на то, чем занимаются, аферисты, насильники и бандиты, только на другом уровне. И вот тут и заключается основное различие между милитаристом и антимилитаристом: антимилитарист против того, чтобы так можно было делать, и, если кто-либо себе такое позволяет, антимилитарист выступает против, независимо от того, кто так поступает и с кем.

Это означает, что, если на территорию страны, о которой идёт речь, вторгнется враг, милитарист и антимилитарист окажутся плечом к плечу против него (антимилитарист потому, что надо остановить агрессора; милитарист потому, что создавшееся положение совсем то, что ему нужно: вместо того, чтобы он у врага что-то отнимал, враг что-то отнимает у него). Но если речь о войне, где не враг вторгается, а сам милитарист хочет куда-то вторгнуться, то антимилитарист тут ему не помощник.

Я специально не употребляю слово «пацифист», т.к. оно слишком размыто, и для разных людей может означать разное. И для кого-то это просто противник милитаризма, а для кого-то просто не желающий сражаться для защиты Родины уклонист, ждущий, что за него это сделают другие. Поэтому я применяю понятие антимилитарист с соответствующим определением: это не тот, кто против защиты, это тот, кто не хочет идти в нападение.

Вся деятельность милитариста состоит из реальных войн, которые он периодически с кем-то ведёт, и информационной войны, которую он ведёт непрерывно. Информационная война милитариста состоит в постоянном нагнетании враждебных настроений в отношении потенциальных противников, и оправдании любых действий в отношении противников реальных.

Суть информационной войны милитариста, условно говоря, выглядит так: берёт человек, и ни с того ни с сего вдруг заявляет, что на шахматной доске белых клеток больше, чем чёрных. Вы его спрашиваете, с чего он это взял, а он говорит, что это потому, что куда ни посмотри – кругом одно белое, и берёт в подтверждение тыкает пальцем в доску, и попадает (ну надо же) в белую клетку, и говорит: «Вот видишь – что и требовалось доказать!». Ему говоришь: «Ну а вот рядом же такая же чёрная – почему ты на неё не смотришь?» и так же пальцем показываешь, а он: «А ты дурак, и не видишь, что рядом не одна, а восемь, из которых четыре чёрных и четыре белых, и вкупе с этой пять белых против четырёх чёрных!». А вы ему: «Ну так давай возьмём вокруг чёрной такой же квадрат и чем он будет отличаться?» – а он: «А ты дурак, и не видишь, что вокруг моей белой можно ещё больше квадрат взять, а вокруг твоей нет – там край доски!?». И тогда вы ему: «А вот рядом другая чёрная, вокруг которой тоже можно такой же квадрат взять, а вот белая, вокруг которой как раз нельзя – и где ты таких белых больше насчитал, чем таких чёрных?», а он: «Я тебе один раз объяснил – ты не понимаешь, другой объяснил – ты не понимаешь, третий – сколько можно!? Таких, как ты надо бить, потому, что объяснять им бесполезно, и по-другому не понимают!», и уходит искать тех, кто в пределах трёх объяснений всё «понимает».

Примерно так же и милитарист доказывает, что у его страны больше правоты и больше прав делать в отношении других то, чего в отношении себя она терпеть не обязана. «Если на нас нападает враг – это не имеет никакого оправдания, потому, что если мы его не трогали, а он на нас напал, то он плохой, а мы хорошие. Если мы нападаем на врага, то это оправдано, потому, что если не мы не на него, то он на нас, и поэтому мы имеем право на превентивный удар. А кто этого не понимает – тот дурак, и говорить с ним не о чем. Если на нас напал враг и захватил нас, а мы терпели-терпели, но потом собрались с силами и восстали – это национально-освободительное движение. Если мы на кого-то напали и захватили, а они сначала сидели смирно, а потом восстали – это предатели и враги нашей Родины, которым не может быть никакой пощады! Если кто-то против кого-то восстал, а мы пришли на помощь и воюем за то, чтобы установить там выгодные нам порядки – мы освободители, и ратуем за правое дело. Если против нас кто-то восстал, а к ним кто-то ещё пришёл на помощь – это оккупанты и интервенты, которых гнать с этой земли святое дело!» И т.д. и т.п., по принципу «Если нет сил гнуть такую линию, то сидим на месте и клеймим агрессорами всех, у кого есть; как только появляется возможность кинуться в бой и рассчитывать на какую-то безнаказанность, сразу забываем про мир, и находим оправдание для войны».

Если милитариста спросить, как же у него так получается, что они вчера говорили одно, а сегодня делают другое – он ответит, «ты не понимаешь, что если мы не нападём на них сегодня, то завтра они нападут на нас!». Если его спросить, сколько будет войн, если все будут позволять себе так рассуждать, он начнёт раздражаться «другим нельзя, а нам можно, потому, что у нас особые обстоятельства, и что это надо понимать!» А «понимать» у него, оказывается, дано только тем, кто верит Родине, а кто не верит, тот, значит, её и не любит, а кто не любит, тот аморален, а кто аморален, тот априори неправ. Если ему сказать, что не надо прикрывать любовью к Родине поиск предлогов для агрессивной войны, он начнёт кричать, (и слышать только себя, как тетерев на току), «Кто не хочет без разговоров выполнять всё, что прикажет Родина, тот ненадёжный защитник, и знаем мы таких: как только война начнётся – они сразу за врага переметнутся. Так что их надо давить в зародыше, а кто этого не понимает, с тем и говорить не о чем!» Дальше он будет брызгать слюной, хлопать дверью, и (в зависимости от обстоятельств), кусать локти / писать анонимные доносы / бросаться с кулаками на оппонента.

Поскольку так рассуждать всё население никакой цивилизованной страны изначально не может (так могут только прирождённые милитаристы), милитарист нуждается в системе, которая заставит всех рассуждать на такой манер принудительно. Для этого ему нужна в первую очередь, система общего для всех воспитания и образования, которое с детства закладывает в человека именно такую модель мышления. Так же система СМИ, которая подаёт всю информацию только в данном ключе. Так же цензура, которая пропалывает всю альтернативную информацию, способную заставить человека вопреки заданному течению. Так же репрессивная машина, которая затыкает и уничтожает всех инакомыслящих и несогласных. Так же целый штат бдительных граждан, готовых добровольно следить за нужными настроениями. И т.д. и т.п., и если такая система в обществе построена, она и называется у милитариста словом «Родина», а если он только планирует её построить, то «Родиной» у него называются те усилия, которые он и ему подобные в этом направлении прикладывают.

Чем более усилий стоит за созданием такой системы, тем больше милитарист ценит всё это и тем ревностнее оберегает. Любая деятельность, которая мешает строительству/поддержанию в исправности такой системы, милитарист клеймит обвинениями в предательстве, вредительстве, подрывной деятельности, работе на врага, раскачивании лодки, и прочими штампами. Для кого-то эти понятия означают что-то иное, а для милитариста (помимо всего прочего) ещё и это.

Система, при которой все, как один, должны рассуждать на такой манер, называется у милитариста так же словом «Родина». На такой «Родине» он чувствует себя, как рыба в воде – здесь ему максимально удобно ратовать за свою политику. Потому, что как только у такой «Родины» появится возможность (и резон) совершить какую-то агрессию, ни у кого не должно возникнуть вопросов на тему, как так получилось, что вчера мы кричали за мир, а сегодня сами делаем всё то, чего вчера обличали. А если такой вопрос какой-то инакомыслящий такой вопрос всё же найдёт дерзость задать, на него можно было бы ответить «Потому, что если не мы на них сегодня, то они на нас завтра…», и всем должно быть сразу «понятно», что это правильно, потому, что, что остаётся делать, если завтра они на нас, если только не сегодня мы на них? И никому не должно быт интересно, сколько будет войн, и кто будет за них ответствен, если все будут позволять себе рассуждать на такой манер. Так же, как и почему одним так рассуждать можно, а другим нельзя. А если это окажется непонятно инакомыслящему, и он спросит, где проходит граница между реальной защитой, и нападением под предлогом защиты, ему можно было ответить «если ты Родине не веришь, значит, не любишь!». И всем сразу снова станет понятно, что слушать его нельзя, потому, что, что правильного можно услышать от того, кто не любит «Родину»? И никому не должно быть интересно подумать, чем гарантировано то, что любовь к Родине не будет использована для прикрытия агрессии. Потому что, кто такие вопросы задаёт, тот, оказывается, за врагов. И тогда уже надо просто всей толпой кричать «Уберите его скорее!», и слышать только себя, и требовать процесса, в котором последнее слово будет оставлено за «Родиной». И на любом этапе диалога милитарист встретит полную поддержку, и каждое его заявление будет обсыпано плюсами, а каждое заявление оппонента обдолблено минусами, даже если весь диалог будет сплошь из разоблачений каждого заявления милитариста.

И каждое слово милитариста в доказательствах в такой системе не будет и нуждаться, потому, что всем будет всё «понятно» и без них, а каждое слово антимилитариста не будет работать даже при доказательствах, потому, что никто их слушать просто не захочет. И система у милитариста должна быть так должна устроена, чтобы последнее слово всегда было за ним, и решало всё то, за кем последнее слово. И если у него будет такая система, он сможет толкать своё вопреки всем законам логики, и всё будет работать, как часовой механизм, вот только работает эта система лишь там, где установлен соответствующий режим. А во всех остальных местах она не только не работает, но может работать в обратном направлении, потому, что не нужно такое течение ни каким-либо антимилитаристам, ни чужим милитаристам. Поэтому он очень сильно любит свою «Родину» и так же сильно ненавидит всё остальное, и именно этот смысл вкладывает в это понятие. Всё логично: у него нет вне «Родины» языка, на котором можно было бы говорить ещё с кем-то и быть понятым, и виноваты в этом все, кроме «Родины».

У людей, за которыми правда, самое главное в их позиции – это доказательства. Т.е. то логическое оперирование, которым можно детерминировано и ультимативно подвести рассуждения к определённому выводу, и потребовать его признания. Для того, кто идёт не от правды, главное не доказать, а просто убедить. Для него это, во-первых, поддержка единомышленников, количество которых для него напрямую для него свидетельствует о его правоте. Во-вторых, это заявления авторитетных специалистов, важность которых измеряется поддержкой той же толпы. В-третьих бумаги, составленные организациями, которые никак не гарантируют, что в них написана правда, но определённые подписи и печати на которых каким-то образом являются высшей степенью доказательством их истинности в последней инстанции. Поэтому, когда милитарист попрёт воевать, ему надо всё это иметь за спиной в качестве поддержки в информационной войне. Чем больше людей у него за спиной его понимают и поддерживают, и кричат, что он прав, тем ему легче, ибо вся его правда и заключается в этом контенте. И когда целый народ единогласно считает, что он воюет за правое дело, даже если другие народы считают по-другому, ему сразу становится гораздо легче в это верить. Потому, что правда у него держится не на доказательствах, а на вот таких вот подтверждениях. И как антимилитарист ищет истину с принципом найти её такой, какая есть, и принять такой, какая есть, нравится она ему или нет; милитарист выбирает сам, что ему нравится иметь в качестве истины, и гребёт под неё всё, что его устраивает в качестве подтверждений. И вот он назначает в качестве доказательств позицию своего народа, и для него она сразу становится доказательством высшего уровня. А без всего этого ему будет крайне сложно.

Конечно, антимилитаристу тоже нужна поддержка. И ему тоже очень важно иметь единомышленников, которые радуются общим с ним победам и переживают за общие поражения. Но даже если он один, он не чувствует себя полным нулём. Потому, что с ним всегда есть правда, которая всегда даст ему такие возможности доказывания перед адекватными людьми, которые у милитариста отсутствуют. И с этой правдой он и есть самая настоящая полноценная единица. А вот милитарист без всей своей поддержки чувствует себя именно нулём без палочки. Потому, что ничто без его системы не вторит ему в подтверждении его позиции. И потому всё это имеет для милитариста особую важность. И называется эта система тоже словом «Родина», и когда он постоянно твердит «Родина – это всё! Без неё ты никто!», он вкладывает в эти слова ещё и этот смысл.

Из особенностей «Родины» милитариста естественным образом вытекает и особый страх её потерять. Потому, что для милитариста и антимилитариста состав вещей, входящих в это понятие, оказывается разный. И если для антимилитариста Родина – это то, что надо защищать, а сам принцип поиска правды, и позиция не делать другим того, чего не желаешь себе нуждаются в защите, и потому они тоже получаются той составляющей его Родины, без которых она не может существовать такой, какой она ему нужна. И полностью лишить его такой Родины не может никто, потому, что никто не может отменить законы природы, на основе которых можно что-то доказать адекватным людям. И даже если какой-то захватчик отнимет у антимилитариста любую независимость, при нём всё равно останутся его принципы, которые найдут отголоски и поддержку в позициях всех живущих по аналогичным принципам людей. У милитариста ничего этого не будет – у него есть только притязания, которые никому, кроме его «Родины» не нужны. И если его режим падёт, это будет означать полное стирание всего, что составляет его гордость и смысл жизни. И когда он говорит про свою систему, что «Родина – это просто всё-превсё, а кто этого не понимает – не понимает ничего!» он вкладывает туда и этот свой страх.

Разумеется, в состоявшейся мечте ярого милитариста системы ни у одного резидента его «Родины» права на свободмыслие и самостоятельное принятие решений быть не должно. Все должны без разговоров выполнять любые приказы «Родины», каких бы действий она не требовала. Сознание всех потенциальных исполнителей должно быть вымуштровано на абсолютную лояльность и поддержку такого порядка. А все не поддающиеся такому воспитанию должны быть из системы убраны (в зависимости от особенностей режима это может быть высылка из страны / отправка в лагеря / расстрел / упекание в спецпсихушку для ампутации свободомыслия). Из чего возникает естественный вопрос, что если такая система уберёт кого-то из тех, кто мог бы пригодиться для защиты от вражеского агрессора, то у них получится, что данная защита не так важна, как их прихоти по нападению? И неспособностью вразумительно ответить на этот вопрос милитарист сам же дискредитирует свой трезвон о том, что нет ничего важнее защиты «Родины». Вот только отвечать за это несоответствие он, естественно, не захочет. И потому их система должна быть так устроена, чтобы никто не смел такие вопросы и задавать. Весь этот режим у милитариста тоже называется словом «Родина», со всеми его именно такими особенностями. И именно такой смысл они вкладывают в это понятие: репрессивная машина, которая убирает всех замечающих противоречия, пропаганда, укачивающая массовое сознание до состояния, когда оно не видит никаких противоречий, тоже являются неотъемлемыми составляющими милитаристического понятия «Родина», которую надо «защищать» от лишения её этих атрибутов.

Для антимилитаристического сознания такая система не Родина, а раковая опухоль, которая пожирает то, что должно быть телом его Родины, а для милитариста именно это и называется Родиной. И никакое другое понятие ему не нужно, потому, что, если будет другое понятие, будет с чем сравнивать, и будет посредством чего можно вразумительно выражать мыслить, разоблачающую всё то, что милитарист так старательно ткёт, а допустить альтернативного мышления на подконтрольной себе территории милитаризм не может. Поэтому антимилитаристу логично иметь два понятия, обозначающих то, что есть родина для милитариста, и то, что должно быть родиной для антимилитариста с подчёркиванием разницы и несовместимости определённых деталей. Ну а тому, кто хочет целенаправленно (или вслепую) лить воду на мельницу милитаризма, нужно только одно, в котором «Родиной» будет или именно то, что нужно милитаризму, или ничего, и использовать такое противопоставление для обвинений в адрес оппонентов, что кто такую «Родину» не любит, не любит никакую...

Ко всем остальным вопрос: есть ли у вас какие-то возражения к данному выводу, а если да, то какие, а если нет, то какие понятия у вас предусмотрены для различия этих вещей, и если никакие, то почему?