ИНТЕРВЬЮ С МАКИАВЕЛЛИ 6 Почему власть большевиков оказалась столь крепка?

Л.П.: Почему власть большевиков оказалась столь крепка?

Н.М.: В объяснение этого прежде всего следует сказать, что все государства, сколько их было на памяти людей, разделяются на те, где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять государством, и те, где государь правит в окружении местных баронов, властвующих не милостью государя, но в силу древности рода или прирожденных им прав. Бароны эти имеют наследные государства и подданных, каковые признают над собой их власть и питают к ним естественную привязанность. Там же, где государь правит посредством слуг, он обладает большей властью, так как по всей стране подданные знают лишь одного властелина; если же повинуются его слугам, то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним особой привязанности. В мое время примеры такой различной формы правления являли собой турецкий султан и французский король. Турецкая держава повиновалась одному властелину, все прочие в государстве были его слугами; страна была поделена на округа — санджаки, куда султан назначал наместников, которых менял и переставлял, как ему вздумается. Король же Франции, напротив, был окружен многочисленной родовой знатью, признанной и любимой своими подданными и, сверх того, наделенной еще и наследственными правами и привилегиями, на которые король не мог безнаказанно посягать.

Если сравнить эти государства, то можно увидеть, что монархию султана было трудно завоевать, но по завоевании легко удержать; и напротив, такое государство, как Франция, в известном смысле было проще завоевать, но зато удержать было куда сложнее. Державой султана было нелегко овладеть потому, что завоеватель не мог рассчитывать на то, что его призовет какой-либо местный властитель, или на то, что мятеж среди приближенных султана облегчит ему захват власти. Как сказано выше, приближенные султана — его рабы, и так как они всем были обязаны его милостям, то подкупить их было труднее, но и от подкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могли увлечь за собой народ. Но если победа над султаном одержана и войско его разбито, завоевателю уже некого было опасаться, кроме разве что кровной родни султана. Если же и эта истреблена, то можно было уже никого не бояться, так как никто другой не мог увлечь за собой подданных; и как до победы не следовало надеяться на поддержку народа, так после победы не следовало его опасаться. Именно так и случилось, как мы знаем, в свое время с державой Дария, захваченной Александром.

Иначе обстояло дело в государствах, подобных Франции: туда нетрудно было проникнуть, вступив в сговор с кем-нибудь из баронов, среди которых всегда есть недовольные и охотники до перемен. По указанным причинам они могли открыть завоевателю доступ в страну и облегчить ему победу. Но удержать такую страну было трудно, ибо опасность угрожала бы тебе как со стороны тех, кто тебе помогал, так и со стороны тех, кого ты покорял силой. И тут уже недостаточно было искоренить род государя, ибо всегда оставались бароны, готовые возглавить новую смуту; а так как ни удовлетворить их притязания, ни истребить их самих ты не мог, то они при первой же возможности лишали тебя власти.

И этот порядок господствовал тогда не только во Франции, но и во всей Европе, захваченной после римлян готами. И по этой причине по всей Европе шли беспрестанные междоусобные войны. В самой Франции конец им положен был только Великой революцией 1789 года, упразднившей наконец всех баронов, герцогов и прочую наследственную власть и объявившей эту страну «единой и неделимой». В Британии еще раньше власть баронов и князей церкви подавил Кромвель, расправившись с ними не только в самой Англии, но и в Ирландии (с особой жестокостью), Шотландии и Уэльсе. В американских штатах их самовольство подавил Линкольн, для чего понадобилось даже вести войну с Югом. В Германии же власть князей и баронов продержалась намного дольше, пока и эту страну не объединил пруссак Бисмарк, смиривший своих родовитых князей «железом и кровью». С его же помощью смогла наконец объединиться и моя родная Италия, страдавшая под игом австрийцев, разбитых наконец Бисмарком. Что же касается Турции, то ее победители-европейцы, наоборот, расчленили в 1918 году на множество мелких и мельчайших республик и королевств и старательно поддерживают в таком состоянии до сего времени. Та же участь постигла тогда и Австрию, проигравшую войну. И такой же порядок европейцы старались установить и в ненавистной им России.

Но этому помешал Ленин.

Российское государство во времена Николая была сродни отчасти державе султана, отчасти — французского короля. Центральные земли ее знали лишь одного государя и управлялись посредством назначаемых им слуг. Все местные правители здесь были давно уже искоренены Москвой и память о них изгладилась в умах подданных. Окраинные же народы, подчиненные Россией сравнительно недавно, живо еще помнили своих баронов, а кое-где и имели их у себя в полном здравии, хотя и под присмотром наместников, назначаемых из Петербурга. Поэтому Ленин, захватив власть в столицах, и, предвидя сопротивление генералов живого тогда еще Николая, первым делом возбудил против них все нерусские окраины, бросив им лозунг о «праве наций на самоопределение». Пообещав им свободу и независимость после победы, он получил от них множество добровольцев в свою армию, и вместе с ними разгромил царских генералов. Так Ленин овладел всеми старорусскими землями бывшей империи. После убийства семьи Николая и назначения им на места своих комиссаров из Москвы, здесь он мог уже никого не опасаться.

Но оставались еще и окраины, которые Ленину теперь пришлось завоевывать повторно. И для этого он выдвинул другой лозунг — о солидарности русских рабочих и крестьян со всеми угнетенными «трудящимися Востока». Под этим лозунгом Ленин стал отвоевывать обратно отпавшие от России окраины. Есть одна естественная причина, помогающая повторному завоеванию отпавших земель. Люди обычно, веря, что новые правители окажутся лучше, охотно восстают против старых. Так все окраины восстали против Москвы в начале ХХ века и снова — в его конце. Но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись в своих ожиданиях, ибо новые правители всегда оказывается хуже старых. Что естественно и закономерно, так как новая власть начинает по-новому притеснять подданных, налагает на них новые повинности и обременяет их содержанием нового войска и новой знати. И таким образом она наживает себе врагов в тех, кого она притеснила, и теряет дружбу тех, кто способствовал ее утверждению, ибо она не может вознаградить их в той степени, в какой они ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязанной.

Так, уже в нынешние времена Украина, Молдавия, Грузия, Киргизия, Азербайджан, Армения и другие окраины России — все они пережили и продолжают переживать сейчас череду смут и переворотов по этой причине. Новая власть лишь ухудшила положение дел в этих отпавших частях государства. И этим обычно и облегчается их повторное подчинение. А когда мятежная страна завоевана повторно, то государю уже легче утвердить в ней свою власть, так как мятеж дает ему повод и основание с меньшей оглядкой карать виновных, уличать подозреваемых, принимать защитные меры в наиболее уязвимых местах. Поэтому, когда ленинская Россия стала повторно завоевать свои окраины, она смогла прочнее укрепить там свою власть, уничтожив в них полностью роды местных баронов и назначив туда своих комиссаров из Москвы. Ленин попытался вернуть даже Польшу, но Франция и Англия помогли Пилсудскому отразить натиск его армий, дошедших уже было до Львова и Варшавы.

Итак, понятно, почему Россия, захваченная Лениным, не восстала против его преемников, как не восстала в свое время и Персия после смерти Александра. Причина тут не только в доблести лиц, но и в самом устройстве страны. Но если диадохи Александра сами разорвали потом его державу на части, то наследники Ленина смогли сохранить и упрочить единство страны, в чем я вижу еще один повод для восхищения гением этого человека. Он сумел так воспитать и наставить своих наследников, что они выполняли его волю даже и после того, как самого Ленина уже не стало.