Где царь - там и Москва ч. 51

Итак, Елизавета Петровна, овладев всей полнотой власти, справилась с задачей-минимум. Ей оставалось с таким же успехом решить и задачу-максимум – удержать эту самую власть. 

Ни достаточно надежно защищающий монарха закон, ни массовые народные манифестации, парализующие и вынуждающие правительство складывать полномочия, оградить молодую императрицу от контр-переворотов не могли. 

Закон был попран Минихом год назад . Народные манифестации, несмотря на усердие и старания партии цесаревны, к сожалению, не произошли. В общем, дщерь Петрова угодила в незавидное и шаткое положение. Хорошо, конечно, что она не испугалась предводительствовать ротой, сместившей брауншвейгскую чету

Тем не менее прочной гарантии от реванша личное мужество не давало. Народные симпатии и умение управлять страховали от крупных неприятностей (бунтов, восстаний, войн), но не от мелких (закулисных придворных интриг и чрезмерной активности дипломатов). Поэтому царице надлежало либо пойти по стопам отца и двоюродной сестры, увеличивая объем работы Тайной канцелярии, и в итоге рисковать снижением общественной поддержки, либо изобрести нечто оригинальное.

Невзирая на большой соблазн прибегнуть к верному и испытанному методу, вчерашняя заговорщица двигаться по проторенной дорожке отказалась. После длительных размышлений и тщательного анализа тех или иных вариантов Елизавета все-таки отыскала способ, эффективно пресекающий желание заграничных и доморощенных авантюристов играть на внутрисемейных противоречиях династии Романовых.

Императрица исходила из очевидного посыла: днем, когда царский дворец наводнен бдительной стражей, сотнями слуг и посетителями, вряд ли кто осмелится повести мятежный отряд арестовывать государыню. Даже пассивность гвардейского караула (теоретически возможная, практически нереальная) не сулит стопроцентной удачи, ибо обязательно на их пути встанут храбрецы из числа служителей или гостей. Хватит нескольких пистолетных выстрелов, а то и эмоционального обращения авторитетного в государстве человека, чтобы обезоружить инсургентов и в переносном, и в прямом смысле.

Следовательно, действовать честолюбцам надо только ночью. Ночью дворец почти пуст. Количество солдат, стерегущих августейший сон, меньше дневного. Однако и тогда успех будет всецело зависеть от того, повезет отважной когорте пленить персону № 1 или нет. Спасение ключевой фигуры неминуемо приведет к краху «путча» бесшабашных одиночек и заточению виновных в казематах Петропавловской крепости. 

Как видим, проблема фактически сводится к главному вопросу: спит ночью в своей постели императрица или бодрствует в кругу друзей? Пребывание высочайшей особы в объятиях Морфея повышает шансы организаторов дворцового переворота. И наоборот, ночные «ассамблеи» с участием Ее Величества обрекают на провал едва ли не любое внезапное нападение на царский дворец.

Поэтому Елизавета, пока за окном темно, не спешит уединяться в собственном алькове, сидит за столом с ближайшими приятелями, забавляется картами, ужинает, беседует о всякой всячине, а в опочивальню удаляется при первом проблеске зари. До полудня «почивает». Потом встает, одевается и, за вычетом короткого послеобеденного отдыха в течение часа или двух, вновь не смыкает глаз до очередного рассвета.

Бал, охота или светская болтовня — вовсе не помеха размышлениям. Оригинальная идея всегда приходит в голову неожиданно, и подсказать ее может что угодно. Не случайно в правление дочери Петра рамки свободы слова раздвинулись как никогда. В отличие от Анны Иоанновны, Елизавета Петровна не боялась критики, потому что в тирадах скептика нет-нет, да и проскальзывало какое-нибудь рациональное зерно, а чья-либо строптивость свидетельствовала о том, что предварительные расчеты государственных мужей нуждаются в корректировке.

Два десятка книг из библиотеки Елизаветы освещали историю Франции, из них больше половины подробно разбирали правление двух королей XVII века — Людовика XIII и Людовика XIV. Несомненно, наша героиня сравнивала их. А кого же сочла достойным подражания? Нет, не «короля-солнце», а его отца! 

Она обратила внимание на эффективность тандема пассивного монарха и активного первого министра. Второго все боялись, ненавидели и желали погубить, первого же презирали, жалели и… не трогали. На Людовика XIII, терпимого к протестантам, никто не покушался, хотя два предыдущих короля были пронзены кинжалами католиков. Грозу от Людовика отвел на себя Ришелье, которого пытались убить несчетное количество раз. Не правда ли, «министр-громоотвод» — неплохое «лекарство» против интриг дипломатов, потенциальных наследников и партийных фанатиков?

И для России вполне пригодное! Причем кандидата на роль русского Ришелье Елизавета подыскала заранее. В общем, Елизавета Петровна огляделась вокруг в поисках подходящей кандидатуры и остановила взор на

  Алексее Петровиче Бестужеве-Рюмине и 12 декабря 1741 года пожаловав его в вице-канцлеры. «Испытательный срок» длился до декабря 1742-го.

Именно тогда Иоганн Лесток, первый лейб-медик императрицы, вдруг обнаружил, что встречи государыни с Бестужевым участились, как и высочайшие резолюции, солидарные с мнением нового министра иностранных дел. Лесток, годом ранее хлопотавший за Бестужева, возмутился неблагодарностью вице-канцлера и открыто осудил бывшего протеже.

Личный конфликт стремительно приобрел черты межпартийного, ибо доктор питал слабость к Франции, а дипломат — к Англии. Елизавета Петровна не преминула воспользоваться распрей, направив ее в конструктивное русло. В Императорском совете они заспорили об условиях мира со Швецией, поневоле расколов членов собрания на тех, кто выступал за серьезные уступки (друзья Лестока), и тех, кто был против (друзья Бестужева). К лету 1743 года формирование двух фракций — профранцузской и проанглийской — завершилось, а вместе с ним завершилось и становление политической системы дочери Петра Великого.

Дипломатический корпус и придворная среда заглотнули наживку императрицы — поверили во всемогущество Бестужева; одни принялись валить упрямого старика, другие защищать. Посланники Франции, Швеции и Пруссии содействовали Пестоку, а английский, голландский, австрийский, саксонский и датский дипломаты — Бестужеву.

Семейства Трубецких, Румянцевых, Голицыных, Долгоруковых сочувствовали лейб-медику. Бутурлины, Апраксины, Юсуповы, Одоевские, Куракины, Чернышевы симпатизировали вице-канцлеру. 

Хотя отечественные источники о фракционной борьбе, реляции иностранцев (француза д’Альона, пруссаков Мардефельда и Финкенштейна, англичан Уича, Тираули и Гиндфорда, саксонца Петцольда) с лихвой восполняют молчание россиян. Судя по ним, всех волновал единственный вопрос: прочны ли позиции Бестужева, устоит ли он? Так продолжалось до опалы министра в феврале 1758 года.

Но та же корреспонденция свидетельствует и о другом: мнением самой императрицы интересовались мало, ибо царило убеждение, что Бестужеву нетрудно «заставить государыню всё исполнить, что ему угодно, и всякий, кто преуспеть хочет в делах, через него действовать должен» (Финкенштейн), «что в империи нет человека, о котором императрица имела бы более высокое мнение» (см:"Сборник РИО". Т. 6. СПб., 1871. С. 453; Т. 102. СПб., 1898). 

 Иными словами, повторилась история с Ришелье. Для изменения внешней политики России нужно убрать первого министра, а не императрицу! Она — флюгер, куда министр «подует», туда и повернется. В итоге Елизавета Петровна достигла того, чего хотела: превратившись из мишени в арбитра, разом нейтрализовала подавляющее большинство заговоров против себя как внутри страны, так и извне (см. «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. М., 1983. С. 57).

Правда, сообщения дипломатов сыграли злую шутку с ней самой. Первые биографы государыни черпали сведения прежде всего из откровений иноземцев, а те единодушно признали главу империи легкомысленной, ленивой, нерадивой и неспособной к систематическому труду. 

Екатерина II, М. М. Щербатов и иже с ними, близко не знавшие дочь Петра, подтвердили мнение дипломатов. Так сообща и заложили традицию характеризовать третью русскую императрицу капризной барыней на троне. 

Между тем есть документы, http://feb-web.ru/feb/rosarc/r... сей аттестации противоречащие, а именно «Дневник докладов Коллегии Иностранных дел» за 1742–1754

 годы и переписка соратников императрицы. https://elib.pstu.ru/vufind/Ed.... Они отразили подлинное отношение Елизаветы Петровны к государственным делам. Оказывается, она регулярно прочитывала важнейшую корреспонденцию, которую Бестужев и другие «силовики» либо подавали сами на приемах, либо пересылали через 

кабинет-секретаря Черкасова. В случае надобности императрица реагировала мгновенно, делая распоряжения либо устно, непосредственно во время аудиенции, либо через Черкасова и его помощников.

Корреспонденцию она не просто пробегала глазами, а внимательно изучала, взяв за правило подписывать проект важного акта не сразу, а как минимум на следующее утро, на свежую голову. Встреч с соратниками нисколько не избегала, наоборот, часто сама вызывала их к себе. Проходили эти аудиенции по-деловому. Докладчик всегда имел право на возражения, которые императрица не всегда отвергала. Обычное их время — десятый-одиннадцатый час утра. Красочно описанные застолья до рассвета — всего лишь еще один миф.

Режим дня императрицы легко установить по журналу дежурных генерал-адъютантов и приказам по гренадерской роте Преображенского полка (с 31 декабря 1741 года — Лейб-компании). В журнале фиксировалось время, когда били зорю и прекращался проезд мимо дворца любых экипажей, в приказах — график перемещения пикетов у высочайших покоев. По их свидетельству, Елизавета просыпалась не около полудня, как обычно пишут, а часов в восемь утра. Спать ложилась по-разному: и сразу после полуночи, и часа в два ночи. 

Миллионная улица в Санкт-Петербурге сегодня...

Почивала и днем, от двух до пяти пополудни. Именно тогда солдаты перегораживали тумбами с веревками Миллионную улицу у крыльца Зимнего дворца и у валов Адмиралтейства, дабы громыхание карет и колясок не мешало послеобеденному отдыху государыни. В ночную пору поступали так же.

Впрочем, оригинальность стиля управления дочери Петра не ограничивается вышеизложенным. Она же придумала, как ставить на высокие должности особ «никакой породы» без особого недовольства знати. Если худородных, но грамотных людей подолгу держать временно исполняющими обязанности, то окружающие постепенно привыкнут к положению, какое те занимают, и спокойнее воспримут их официальное утверждение в должности. В крайнем случае можно, не утверждая, де-факто сохранять за человеком административные полномочия.

 Списки президентов и главных командиров коллегий и канцелярий, губернаторов Елизаветинской эпохи поражают обилием лакун между правлением официальных глав учреждений и территорий. Объясняется данный феномен не ленью царицы, а нормой: пока пост президента (губернатора) или вице-президента (вице-губернатора) вакантен, дела вершит один из старших членов коллегии в ранге коллежского советника или губернаторского товарища, а то и просто асессора. Это был излюбленный метод Елизаветы Петровны.

В ведомстве иностранных дел тоже не обошлось без коллизий. Вначале всё шло обычным порядком:

 канцлер А. М. Черкасский (1740–1742), после него — вице-канцлер (с июля 1744 года — канцлер) Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. И вдруг в июле 1756 года при здравствующем канцлере бразды правления де-факто были отданы

 вице-канцлеру М. И. Воронцову, который продолжал председательствовать в коллегии до 1761 года (с ноября 1758-го в ранге канцлера), а Бестужев полтора года, вплоть до ареста в феврале 1758-го, являлся этаким зицпредседателем (см. Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 24. On. 1. Д. 106. Л. 251–254).

Подобная система имела один недостаток — она провоцировала честолюбцев в штаб-офицерских чинах, опираясь на принцип коллегиальности управления, явочным порядком отстранять от власти министров из числа генералитета. 

Первым на дерзкую акцию отважился асессор "Коммерц-коллегии" Алексей Алексеевич Красовский. В молодости подьячий в разных канцеляриях и коллегиях, по воцарении Анны Иоанновны он удостоился покровительства князя А. М. Черкасского. Несколько лет он работал в московской конторе Коммерц-коллегии. В феврале 1745 года Красовский переехал в Санкт-Петербург в статусе члена коллегии — и почти сразу принялся возражать, часто и подчас неоправданно, своим непосредственным шефам — президенту князю Б. Г. Юсупову и вице-президенту Я. М. Евреинову.

Императрице, похоже, импонировала оппозиционность протеже Черкасского, раз асессора никто не одергивал, а руководящий дуэт стоически терпел безудержную критику из уст младшего товарища. Однако Красовский, видно, истолковал августейшее молчание как карт-бланш и осмелился на оттеснение руководителей коллегии от реальных дел

Интриганство Красовского возмутило государыню до крайности. Судьба Красовского — он три года просидел в кадровом резерве и в июне 1751-го получил полную отставку без обыкновенного повышения в чине — послужила для многих уроком. По крайней мере, более никто не осмеливался развязывать в какой-либо коллегии открытую фракционную борьбу, хотя критика в адрес начальства по-прежнему не возбранялась и даже поощрялась.

И яркое тому подтверждение — судьба Василия Васильевича Неронова, неуживчивого советника Конюшенной и Монетной канцелярий, не стеснявшегося публично обличать, а порой и оскорблять главных командиров П. С. Сумарокова и И. А. Шлаттера. Те пробовали найти на него управу, но без особого успеха. Елизавета Петровна фрондера в обиду не давала, а в августе 1760 года и вовсе щедро наградила, назначив астраханским губернатором.

Другой правдолюб Яков Петрович Шаховской и

Иван Иванович Неплюев тоже едва не угодили в опалу, запятнав себя дружбой с врагами Елизаветы Петровны: первый сблизился с М. Г. Головкиным, второй поддерживал отношения с Остерманом. Последний приложил все усилия, чтобы его приятель был назначен в напарники к Ушакову, в очередь с ним допрашивал Волынского и других арестантов и старался, чтобы глава Тайной канцелярии пытками и шантажом не принудил кого-либо из них к клевете на недругов Бирона.

Гражданская казнь в Российской империи и других странах — один из видов позорящего наказания, применяемого в XVIII—XIX вв.еков. Осужденного привязывали к позорному столбу и публично ломали шпагу над головой в знак лишения всех прав состояния (чинов, сословных привилегий, прав собственности, родительских и т. д.).

Елизавета остро нуждалась в помощниках, имевших репутации кристально честных, неподкупных и искренних людей. Такими были правдолюб Яков Петрович Шаховской и Иван Иванович Неплюев. В декабре 1741 года по ходатайству генерал-прокурора Елизавета Петровна назначила Шаховского обер-прокурором Синода, вначале без права прямого доклада. Прежде чем пожаловать князю эту привилегию, государыня устроила ему экзамен, причем очень жестокий: повелела проводить в ссылку Остермана, Левенвольде, Миниха, Менгдена, Яковлева, Тимирязева и… его прежнего патрона Головкина.

Гражданская казнь над ними была совершена утром 18 января 1742 года, а на следующую ночь Шаховской всех отправил — строго по инструкции, не переусердствовав, выслуживаясь перед новой властью, за что вскоре и удостоился права, которым обладали «силовики» и генерал-прокурор: отныне он мог лично докладывать государыне о настроениях высшего духовенства и ситуации в Церкви. Тем самым Яков Петрович сделался министром по особым поручениям.

Первой его миссией стало ограждение набожной императрицы от ошибок во взаимоотношениях с православными архиереями, второй, в 1753 году — минимизация воровства при снабжении амуницией и продовольствием армии, готовившейся к войне с Пруссией, третьей, в 1760-м — недопущение абсолютного господства в Сенате П. И. Шувалова. И во всех трех случаях честный вельможа полностью оправдал высочайшее доверие (см. Сборник РИО. Т. 6. С. 404; «Шаховской Я. П. Записки. Империя после Петра». М., 1998. С. 45–47) …

Продолжение следует…