Отслеживая перемещения монарха, наблюдатели группы установили, что он все реже и реже покидает дворец. Однако он продолжал регулярно присутствовать при смене караула в Михайловском манеже. Следовательно, нужно было попытаться убить его во время одной из поездок туда. Добраться от дворца до манежа можно было двумя маршрутами. Один проходил по Инженерной улице и всегда пустынной набережной Екатерининского канала; другой, которым царь пользовался чаще, – по Невскому проспекту и Малой Садовой.
В начале сентября 1880 года террорист Кобозев снял в доходном доме на Малой Садовой подвал и открыл там вместе с молодой еврейкой
Гесей Гельфман молочный магазин. Сразу после этого Желябов и его сообщники начали рыть туннель, ведущий из подвала под проезжую часть улицы. Эта работа продолжалась несколько недель, несмотря на обвалы и просачивание воды
Одновременно с этим специалисты производили химические опыты, а остальные упражнялись в метании бомб в безлюдных уголках предместья. Предусматривалось, что, если мина по какой-либо причине не взорвется, четверо заговорщиков бросят в царскую карету по бомбе, а если и эта попытка не увенчается успехом, Желябов вспрыгнет на подножку кареты и собственноручно заколет царя кинжалом.
Но полиция была настороже. 28 ноября 1880 года она арестовала Александра Михайлова, который имел неосторожность заказать в фотоателье фотографии двух казненных товарищей. Кроме того, открытие молочного дома в доме 4 по Малой Садовой вызвало у властей подозрение. Лжеторговцы проявляли удивительную некомпетентность, и выбор сыров в их магазине был настолько скудным, что мало у кого возникало желание переступить его порог.
Во время проверки санитарного состояния один важный чиновник в генеральском чине отметил наличие повышенной влажности в помещении магазина, но не сделал из этого никаких выводов. К тому времени в задней комнате образовалась огромная куча земли, выкопанной при прокладке туннеля. Террористы неумело маскировали ее углем и соломой. Полицейские порылись в магазине и ушли, не обнаружив ничего предосудительного. Заговорщики едва избежали провала. Однако их радость длилась недолго.
"Арест пропагандиста". С картины худ. Репина И.Е.
Желябов, ставший после ареста Михайлова единоличным руководителем группы, тоже попал в западню. Придя навестить своего товарища Тригони, находившегося под наблюдением полиции, он был схвачен у дверей его дома вместе с другими визитерами. Полицейские даже не поняли, какую важную птицу им удалось поймать.
Это сделал следователь, на первом же допросе узнавший известного террориста. На все его вопросы Желябов только и ответил: «Не слишком ли поздно вы арестовали меня, господа? Ведь я не один, не забывайте об этом!»
Узнав об аресте своего возлюбленного, Софья Перовская испытала приступ ярости, смешанной с душевной болью. Когда ее товарищи попытались отказаться от своего плана, осуществление которого теперь было чревато слишком большим риском, она именем революционной чести настояла на том, чтобы дело было доведено до конца.
На что она, собственно, надеялась? Может быть, она думала, что беспорядки, спровоцированные покушением на Александра, позволят им освободить Желябова из тюрьмы? Или же она просто не желала оставаться в живых, теперь, когда он был фактически обречен на смерть? Очевидно, она хотела разделить с ним боль, отомстить за него и погибнуть вместе с ним. Ею овладело безумие. Ее страстные речи приводили товарищей в трепет. Нужно было действовать без промедления.
На следующий день, в воскресенье, 1 марта 1881 года, царь должен был отправиться по своему обыкновению в Михайловский манеж. В их распоряжении оставалась только одна ночь для того, чтобы заложить мину и подготовить бомбы. Решение было принято единогласно, никто не осмелился возразить.
В это время Александр принимал в Зимнем дворце Лорис-Меликова, спешно явившегося к нему с сообщением об аресте Желябова. По сведениям министра, террористы готовили новое покушение. Он настоятельно советовал императору отказаться от завтрашней поездки на смену караула по соображениям безопасности.
Александр не желал его слушать: в Михайловском манеже соберутся все представители дипломатического корпуса, и с его стороны было бы просто неприличным не появиться там. И, меняя тему, он потребовал от него представить ему на подпись манифест, объявлявший о созыве комиссий, в которых должны были участвовать – небывалое дело! – избранные представители земств и городских собраний.
Лорис-Меликов положил документ перед ним на стол. Александр улыбнулся и окунул перо в чернильницу. Он сознавал, что, подписывая этот манифест – плод стольких трудов, впервые ограничивает власть императора. В России начиналась новая, более либеральная эпоха.
Документ должен был стать законодательным актом после его утверждения Советом министров, заседание которого было намечено на 4 марта 1881 года. Когда Лорис-Меликов ушел, Александр вошел в спальню, где находилась Екатерина, и сказал: «Ну вот и все. Я только что подписал бумагу… Думаю, она произведет хорошее впечатление. По крайней мере русский народ увидит, что я дал ему все, что только было возможно!»
Вечером, во время ужина, он вновь завел речь о манифесте. Екатерина поздравила его с этим решением, но тоже попросила остаться завтра дома. «Не могу же я постоянно находиться во дворце, словно заключенный!» – воскликнул он.
Воскресенье, 1 марта (13 марта согласно григорианскому календарю) 1881 года, началось с заутрени в дворцовой часовне. Затем, поработав немного с Лорис-Меликовым и легко позавтракав – шел Великий пост, Александр стал прощаться с супругой и в 12.45 выехал в сопровождении шестерых терских казаков. Седьмой казак сидел слева от кучера. Кортеж замыкали трое полицейских офицеров.
Поездка прошла спокойно. Традиционная смена караула в обширном Михайловском манеже происходила в присутствии великих князей, генерал-адъютантов и дипломатов, среди которых находились послы Германии, Австро-Венгрии и Франции. После завершения церемонии Александр, коротко переговорив с некоторыми из гостей, отправился в соседний дворец к своей кузине, великой княгине Екатерине, дочери своей покойной тетки Елены Павловны.
Всех поразила его оживленность, столь несвойственная ему, особенно в последнее время. Возможно, этот душевный подъем был связан с подписанием манифеста. Выпив у кузины стакан чая, он откланялся, в 14.45 сел в карету и приказал ехать в Зимний дворец.
Софья Перовская, увидев, что карета императора поехала по набережной Екатерининского канала, поняла, что он возвращается тем же маршрутом, которым приехал. Следовательно, от мины, заложенной на Малой Садовой, толку не будет. Оставалось рассчитывать только на бомбометателей. Они направятся к каналу и займут заранее определенные позиции, а в нужный момент Софья, которая будет стоять на углу Инженерной улицы, подаст им сигнал платком.
Добровольцев было четверо: Николай Рысаков, девятнадцати лет, член рабочей боевой группы, специалист по пропаганде на заводах; Игнатий Гриневицкий, двадцати четырех лет, из мелкопоместных литовских дворян, студент Технологического института; еще один студент, Иван Емельянов; и рабочий Тимофей Михайлов. Все они, сознавая свою ответственность, отказывались думать о моральной стороне своей акции, осуществления которой от них ожидала Софья Перовская.
В ночь с субботы на воскресенье химик Николай Кибальчич изготовил бомбы на конспиративной квартире террористов Веры Фигнер и Исаева. Утром в воскресенье Софья забрала их и раздала своим единомышленникам, встретившись с ними в трактире. Итак, все было готово. По условному сигналу бомбометатели заняли позиции в десяти шагах друг от друга.
Набережная Екатерининского канала была в те времена довольно безлюдным местом. Кроме пирожника, несшего на голове корзину с пирогами, нескольких полицейских и двух-трех прогуливающихся, никого не было видно. Отделение кадетов военно-морского училища выстроилось вдоль тротуара, чтобы отдать честь монарху. Вот уже показалась императорская карета, ехавшая быстрым аллюром в окружении казаков. За ней следовало несколько саней, в одних из которых сидел шеф полиции Дворжицкий.
Внезапно раздался оглушительный взрыв: Рысаков бросил свою бомбу. Когда облако дыма рассеялось, перед Александром открылась следующая картина: два казака и маленький пирожник лежали на земле в лужах крови; рядом с ними лежали лошади со вспоротыми животами; карета с вылетевшими стеклами стояла вся искореженная. Это было настоящее чудо, что царь не получил ни одной царапины.
Счастливо избежавший смерти еще раз, он бросился к раненым. Со всех сторон сбегались люди. Офицеры полиции схватили Рысакова, который упал, пытаясь бежать. Полковник Дворжицкий умолял Его Величество сесть в одни из саней и как можно быстрее ехать прочь. Но Александр хотел увидеть лицо человека, пытавшегося его убить. Бледный и спокойный, он приблизился к Рысакову и тут заметил неприметного, невысокого, похожего на подростка молодого человека, одетого в осеннее суконное пальто и бобровую шапку.
Цареубийца, которого держали за руки полицейские, смотрел на него исподлобья, и в его взгляде отчетливо читались вызов и ненависть. Словно обращаясь к плохо воспитанному ребенку, царь спросил его строгим тоном: «Так это ты бросил бомбу?» Кто-то произнес: «Ваше Величество, вы не ранены?» Он ответил: «Нет, я цел и невредим, благодарение Господу». Рысаков поднял голову и осклабился: «Не рано ли благодарить Господа?»
В этот момент Гриневицкий, который стоял, прислонившись к парапету набережной, в двух метрах от царя, бросил в него вторую бомбу. Вновь страшный грохот и столб дыма и снежной пыли. Взрывная волна бросила Александра на землю. Он попытался подняться, опершись на руки, но всю нижнюю часть его тела пронзила адская боль.
Ободранное лицо, изорванная в клочки шинель, обнаженные и раздробленные ноги – кровь ручьями струилась из его тела. Тело его убийцы, тоже тяжело раненного, медленно оседало, сползая вниз по парапету. Александр вытаращил глаза, стараясь рассмотреть окружающий мир, который рассыпался на глазах. И вдруг он уже больше ничего не видел. Его губы едва слышно прошептали: «Отвезите меня во дворец… Там я хочу умереть…»
Кадеты военно-морского училища аккуратно подняли его, находившегося в полубессознательном состоянии, и уложили в сани Дворжицкого. Они же накрыли его сотрясаемое дрожью тело шинелью и надели ему на голову фуражку. Сани помчались в сторону Зимнего дворца.
Екатерина, которой тут же сообщили о случившемся, огромным усилием воли взяла себя в руки, достала из своей аптечки лекарства и бросилась в кабинет императора. Она ворвалась туда в тот момент, когда казаки укладывали истекавшего кровью Александра на кровать, выдвинутую на средину комнаты.
С ужасом она увидела, что у него почти оторвана левая нога, а лицо и череп посечены осколками. Один глаз смотрел осмысленно, другой был лишен какого-либо выражения. Склонившись над ним, она протерла ему виски нашатырем и помогла врачам перевязать ноги, чтобы остановить кровотечение. Одновременно с этим она шептала ему на ухо слова любви, которые он уже не мог слышать.
В прилегающих залах, где толкалось множество людей, царила атмосфера ужаса и растерянности. Лакеи вынесли из кабинета изорванную в лохмотья шинель и нижнее белье, покрытые грязью и пятнами крови, и тазы с красноватой водой.
Все в один голос обвиняли Лорис-Меликова. Граф Валуев во всеуслышанье заявил: «Вот что принесла нам „диктатура сердца“ этого несчастного армянина!» Когда Лорис-Меликов, наконец, появился, все замолчали. Один сановник бросил ему в лицо: «Вот она, ваша конституция!»
Тем временем вокруг кровати, на которой лежал Александр, собрались члены императорской семьи, обливавшиеся слезами. Среди них находился испуганно озиравшийся двенадцатилетний мальчик в синем матросском костюме. Это был великий князь Николай, будущий император Николай II. В 15.35 доктор Боткин объявил: «Его Величество покинул нас».
Все присутствовавшие опустились на колени, и среди них старший сын покойного, новый император Александр III. Этот тридцатишестилетний мужчина, высокий, широкий в плечах, казался чрезвычайно подавленным. Когда он поднялся на ноги, его лицо было искажено болезненной гримасой.
Открывавшаяся перед ним перспектива приводила его в ужас. Он обладал весьма средними способностями, и полученное им отнюдь не блестящее образование явно не способствовало расширению его горизонтов. Исповедовавший монархистские взгляды, традиционные для императорской семьи, он боялся нововведений в сферах политики, морали и религии.
Пока врачи занимались последним туалетом императора, Лорис-Меликов поинтересовался у царевича судьбой манифеста, объявлявшего русскому народу о реорганизации Государственного совета и постепенной трансформации самодержавия в парламентский строй. Наследник престола ответил: «Я буду всегда уважать волю моего отца». Но посоветовавшись ночью со своим консервативно настроенным окружением, он решил отложить на время публикацию документа.
Победоносцев убедил его пока не проводить реформу, от которой его отец ожидал чуда. Виконт Мельхиор де Вог со своей стороны с грустью отмечает: «Я думаю об этом несчастном человеке, простодушном и добром, который только что отошел в мир иной в результате кровавого преступления. Одним словом, освободить пятьдесят миллионов человек и погибнуть подобно загнанному зверю в собственной столице – ирония судьбы, предопределение свыше. Какая ночь для того, кто подберет в луже крови корону Мономаха!»
На следующий день тело императора было выставлено в часовне Зимнего дворца. На нем был мундир Преображенского полка. Вокруг катафалка с утра до вечера читали Псалтырь священники и монахи.
«Сегодня, 6 марта, – пишет Победоносцев, – я отстоял службу в часовне Зимнего дворца. После ее окончания, когда все вышли, я увидел, как из соседней комнаты вошла вдова, едва державшаяся на ногах и опиравшаяся на свою сестру. Рылеев подвел ее к гробу, и она опустилась на колени. Лицо покойного было покрыто тонкой тканью, которую нельзя было снимать. Но она сдернула ее и принялась покрывать лицо супруга поцелуями. Затем поднялась и вышла, слегка пошатываясь». Позже Екатерина отрезала у себя локон и аккуратно вложила его под пальцы покойного.
Спустя несколько дней княгиня Юрьевская покинула Россию вместе со своими детьми, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. В третий раз судьба не позволила княгине Долгорукой стать русской царицей. Александр II мечтал поселиться вместе с ней на Лазурном Берегу после отречения от престола. Сюда она и уехала, но вдовой. В 1891 году Екатерина приобрела в Ницце роскошную «Виллу Жорж», где и умерла 15 февраля 1922 года, всеми забытая, в возрасте семидесяти пяти лет.
Дети Александра II и Екатерины не будут считаться членами императорской семьи. Князь Георгий Александрович Юрьевский станет лейтенантом русского флота и умрет в 1913 году.
Ольга выйдет замуж в 1895 году за графа Георга Меренберга (1871–1948), сына Натальи Пушкиной, дочери поэта, и Николая-Вильгельма Нассау-Люксембурга.
Екатерина выйдет замуж в 1901 году за князя Александра Барятинского (1870–1910), а затем, в 1916 году, за князя Георгия Оболенского, с которым разведется в 1922 году.)
Убийство царя повергло страну в настоящий шок. Общество лихорадили тревожные слухи: сенсационные аресты, захваты складов оружия и взрывчатки, обнаружение подпольных типографий. Уже в день покушения на Александра II Центральный исполнительный комитет «Народной воли» распространил обращение к народу в форме открытого письма Александру III.
Однако вопреки ожиданиям революционеров народ остался безучастным к их призывам. Желябов и его друзья не учли, что для крестьян личность царя обладала Божественной сущностью, и покушение на него они рассматривали, как святотатство.
Несмотря на очень тяжелые условия существования, мужики не были расположены бунтовать. В провинции убийство монарха вообще было воспринято крестьянами, как месть дворян их освободителю.
Что касается представителей интеллигенции, они были ошеломлены дерзостью террористов и теперь боялись скомпрометировать себя общением с ними. Их единственное желание заключалось в том, чтобы Александр III продолжил реформы, начатые Александром II.
Таким образом, убийство царя было совершенно бессмысленным. Революционная организация, требовавшая упразднения самодержавия, была дискредитирована в глазах общественности и оказалась в изоляции. Она распалась на отдельные группы и слабела день ото дня.
В надежде спасти свою жизнь Рысаков все рассказал и выдал своих товарищей. Все участники покушения были арестованы. Дольше остальных скрывалась Софья Перовская, пока ее не узнал на улице офицер полиции, после чего она воссоединилась в тюрьме со своими сообщниками.
Желябов, Тимофей Михайлов, Кибальчич, Рысаков и Софья Перовская были приговорены к повешению. Перовская стала первой женщиной в России, казненной за политическое преступление. Беременная Геся Гельфман избежала виселицы.
Революционеры выслушали приговор с надменным спокойствием и заявили, что готовы умереть «за социалистическую идею». Стоя на эшафоте перед собравшейся толпой зевак, Софья Перовская, которая вела себя поистине стоически, обнялась на прощание с товарищами и лишь к Рысакову повернулась спиной.
Священник протянул им распятие, чтобы они его поцеловали. Кроме рабочего Тимофея Михайлова, все отказались сделать это. Когда его вешали, оборвалась веревка, и он упал, получив несколько переломов, после чего его вновь повесили. Теперь пять неподвижных тел висели ровно в ряд. Толпа постепенно рассеялась.
Однако в обществе все еще сохранялся страх перед новыми покушениями. Так как Лорис-Меликов настаивал на необходимости незамедлительного обнародования проекта реформы, Александр III созвал совещание для его дополнительного рассмотрения.
Во время этого совещания граф Строганов заявил, что если этот документ увидит свет, «власть перейдет из рук абсолютного монарха, который в настоящее время крайне необходим России, в руки шалопаев, думающих не о государственных, а о своих личных интересах».
Министр почт Маков высказался в том смысле, что идея, заложенная в этом плане, «приведет Россию к краху».
Победоносцев произнес с видом пророка вдохновенную тираду: «Вы хотите ввести конституцию в России или по крайней мере сделать первый шаг на этом пути… Но что такое конституция? Западная Европа дает нам ответ на этот вопрос. Конституции, которые там существуют, служат инструментом совершения всякого рода несправедливостей и интриг… И кто-то пытается, на наше несчастье, на нашу погибель, ввести у нас эту оптическую иллюзию иностранного происхождения, которая нам совершенно не нужна. Россия всегда была сильной благодаря самодержавию, благодаря безграничному взаимному доверию, благодаря тесным связям между народом и его царем!»
Великий князь Константин, Лорис-Меликов, Валуев, Абаза, Милютин, Сабуров в один голос утверждали, что план не содержит «даже намека на конституцию», но Александр III не желал их слушать. В глубине души он осуждал все то, что сделал за время своего правления его отец.
Спустя несколько недель он пишет своему дражайшему Победоносцеву: «Лорис-Меликов, Милютин и Абаза продолжают вести ту же политику и хотят, так или иначе, установить в государстве парламентскую систему… Весьма сомнительно, что я когда-нибудь поверю в целесообразность этой меры, поскольку твердо верю в ее пагубность… Я все больше и больше убеждаюсь в том, что не следует слушать этих министров».
Уединившись в мрачном Гатчинском замке в окрестностях Санкт-Петербурга, Александр III исчез с глаз своего народа. Обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев умолял его проявлять максимальную осмотрительность:
«В данный момент необходимо предпринимать все мыслимые меры предосторожности. Ради всего святого, выполняйте следующие предписания:
1). Ложась спать, обязательно закрывайте двери, и не только двери спальни, но все двери в доме, включая входные. Надежный человек должен внимательно осматривать замки и следить за тем, чтобы были задвинуты внутренние щеколды всех двустворчатых дверей.
2). Также перед отходом ко сну удостоверяйтесь в том, что шнурки звонка находятся в исправном состоянии. Они могут оказаться обрезанными.
3). Каждый вечер проверяйте, все ли в порядке, заглядывайте под мебель.
4). Один из ваших адъютантов должен ложиться спать в соседней с вашей спальней комнате. Всех ли окружающих Ваше Величество людей можно с уверенностью назвать надежными? Если кто-то из них вызывает хотя бы малейшее подозрение, всегда можно найти предлог, чтобы удалить его».
Тот же Победоносцев призывал императора отказаться от либеральной политики его отца. Проект реформы был окончательно похоронен.
28 апреля 1881 года Александр III обратился к своему народу с манифестом, тон которого не оставлял никаких сомнений в его намерениях: «Голос Господа повелевает нам твердо встать во главе абсолютной власти. Веря в Божественное Провидение и в Его высшую мудрость, а также в справедливость и силу самодержавия, которое мы призваны укрепить, мы будем спокойно вершить судьбы нашей империи, обсуждение которых отныне будет происходить только между Богом и нами».
Через несколько дней Лорис-Меликов и другие министры, придерживавшиеся прогрессивных взглядов, подали императору прошения об отставке. Опальный учредитель «диктатуры сердца» отправился на Кавказ, откуда перебрался на Лазурный Берег, где и умер, дожив до шестидесяти трех лет. Великий князь Константин сложил с себя все обязанности и удалился от двора. Победоносцев торжествовал.
Возвысившийся в тени Александра II, обер-прокурор знал, что нация, втянутая в авантюру либерализации, в конечном итоге вернется к традиционному, здоровому укладу жизни. Сильная центральная власть, пристальный надзор за студентами, контроль за прессой, бдительность полиции – вот на чем, полагал он, зиждется величие и процветание империи.
И действительно, страна сохраняла спокойствие. Напрашивался вывод, что простой русский люд был равнодушен к "народовольческим" реформам, которых требовала либерастская "русская" интеллигенция. Народ считал, что нужен возврат к сильному монарху, который бы держал в узде распоясавшихся "русских" дворян" и чиновников.
Вся наша многовековая история свидетельствует о том, что Россия сильна своими государями чистой русской крови. Любое внешнее вмешательство в этот процесс приводит к тяжким народным бедствиям.
Таков уж менталитет народа русского. И это спокойствие при Александре III, это смирение, этот порядок были не более чем иллюзией. Под углями тлел огонь. Новый император не подозревал, что во время его правления, внешне стабильного и плодотворного, но уже покрытого раковыми метастазами либерализма, с каждым днем все больше углубляется пропасть между народом и монархом.
Основную роль в углублении этой пропасти продолжала играть страшная всеуничтожающая сила – международное сионистское политическое течение, истоки угрозы которого исходили от Британии. Разве мог предполагать новый император, что его любимый сын, будущий Николай II, спустя тридцать шесть лет в полной мере пожнёт кровавые плоды деяний этого сатанинского движения.
О правлении Александра III читайте в следующей публикации…
Продолжение следует…
Оценил 1 человек
1 кармы