Душ золотые россыпи.

Эти рассказы повествуют о людях, работавших в геологических партиях, главным образом о рабочих, именующих себя «бывшими интеллигентными людьми» (а короче – бичами). 

(БИЧ - Бывший Интеллигентный Человек).

«Это бродячий, гуляющий, бездомный, разношерстный люд есть порождение человеческих трагедий, семейных драм, безвыходных обстоятельств и ситуаций, слабохарактерности и отчаяния. 

Вольность, однако, кипела в крови этих людей. В прошлом многие из них хлебнули лиха сполна, побывав в «местах не столь отдаленных».

Это была и остается целая прослойка нашего общества. Назвать их отбросами общества у меня язык не поворачивается, поскольку люди они чаще всего образованные, не утратившие чувства юмора и в некотором роде собственного достоинства.

* * *

Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:

Ссылка на видео: https://youtu.be/UgFGlMYpPsw

Здесь можно слушать без тормозов и замедления:

https://boosty.to/webrasskaz - Веб Рассказ на Boosty

* * *

По-разному у каждого из них складывались жизни и судьбы, но итог у всех, как правило, без семьи, без жилья, но, в конце концов, осевших в каком-нибудь провинциальном городке, в котором базируется геологическая организация. Зимой кантовались в кочегарках, хомутовках, в подвалах многоэтажек или в садовых обществах.

Я бы сравнил этих людей, героев моих рассказов, с чудиками В. М. Шукшина. А причиной падения этих людей, как правило, были пьянка, потеря семьи и жизненных ориентиров.

Герои этих моих повествований люди реальные, не только бичи, но и инженерно-технические работники, геологи-ученые, так или иначе связанные своей жизнью и трудом с геологической отраслью. Это невымышленные персонажи и события. С этими людьми я общался, был участником и свидетелем случаев и ситуаций, в которых они оказывались.

За 30 лет работы в Туве и более чем за пятидесятилетний производственный стаж этих историй и случаев скопилось довольно много, самые запомнившиеся вошли в настоящий сборник», – говорит автор в предисловии к своей книге.

ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ И ПИНОЧЕТ

В коллективах, живущих и работающих в экстремальных условиях, многие люди, составляющие их, имеют прозвища или клички. Лидерами среди таких коллективов, если не считать пенитенциарную систему, являются полевые геологические организации.

Прозвища в партиях и отрядах носят не только рабочие, но и инженерно-технические работники, руководители таких подразделений.

Прозвища настолько точны и объективны, что порой забывается настоящее имя человека. 

Подмечается какая-то деталь или особенность, черта характера или манера поведения, физический недостаток или сходство с каким-нибудь известным персонажем, да много ли надо, чтобы подметить в человеке какую-то индивидуальность. А что уж говорить о прозвищах, производных от фамилий, – это сплошь и рядом. Иногда прозвище не надо и придумывать.

Начальника Аксугской партии Николая Николаевича Хлапова, механика по специальности, геологи, горняки и буровики прозвали Клапаном, созвучно с фамилией и за некомпетентность в геологических вопросах. Начальнику Улуг-Танзекской партии Валерию Алексеевичу Вошеву дали кличку Блин, за постоянное употребление этого слова. Геолога Семёна Покоякова называли Покотыковым. 

Бубу - это прозвище улуг-танзекского тракториста Спиридонова, за его глухой невнятный говор. Губастого, с большим, свернутым на сторону носом разнорабочего в Улуг-Танзеке Виктора Исакова прозвали Бармалеем, а техника-геолога Сережку Белокопытова Двоечником, за нерадивое отношение к работе. 

Моего однокашника по техникуму и друга Леонида Гантимурова за его худобу мы называли Кащеем. Заходя в общаге в тёмную комнату и включая свет, каждый из нас, её жильцов, считал своим долгом, подойдя к его кровати и шаря руками по одеялу, под которым возлежал хозяин, спросить: «А Лёнька дома?». Ответная реакция была мгновенной и агрессивной...

Был у нас в Улуг-Танзекской партии плотник по кличке Ванька Махом. Я уж не помню его фамилии, но имя Иван было дано при рождении, а вот Махом он стал за постоянное употребление этого слова, когда получал наряд на какую-то работу. «Это я махом», – говорил он. И пустяковое дело тянулось до бесконечности. Со временем любимое словечко Ивана «махом» трансформировалось в фамилию Махов, которая иногда фигурировала в местных партийных документах, в том числе и в приказах по партии.

Мода на прозвища и клички не обошла стороной и меня.

В молодые годы, работая начальником отряда и партии, я, что называется, держал своих подчиненных в ежовых рукавицах. Студентам и пацанам - маршрутным рабочим и металлометристам - прививал чувство ответственности и дисциплины, бережливости и честности.

Им от меня доставалось с утра за опоздание к завтраку, за поздний выход в маршрут, за разбросанные по территории лагеря пробные мешки и мешочки, за недостаточно глубоко выкопанные закопушки, за долгие ночные посиделки у костра, после чего на следующее утро их приходилось буквально вытряхивать из спальных мешков.

Геологи получали свою порцию «втыка» за несвоевременную камеральную обработку материалов, за неразобранные и незаэтикетированные образцы с предыдущих маршрутов. Горняков заставлял добивать выработки до коренных пород, буровиков – бурить рудные интервалы укороченными рейсами, а конюхов – чтобы утром пораньше пригоняли коней.

Короче говоря, безосновательных претензий у меня не было. Но за эти «зверства» получил я прозвище Змей Горыныч.

Менялись партии, места, коллективы, стадии геологоразведочных работ, но по отношению к делу я не менялся, и это прозвище так и сопровождало меня всегда. Где-то называли так за глаза, а где-то, не стесняясь, открыто. В Арзакской партии геолог Юрий Николаевич Непомнящий над дверью моей избушки прибил доску, на которой масляной краской было выведено:

«Изнакурнож», «З. Горыныч», а ниже: «Без стука не входить». И написал такую оду:

На бугре стоит изба,

Из избы торчит труба,

Как поближе подойдешь,

Надпись зри: «Изнакурнож».

А живет здесь Змей Горыныч,

По прозванью Константиныч.

Днем сидит он на горе

В красно-каменной норе.

Там руду драконью ищет

Сам дракон – О. К. Гречищев.

Под вечор крутой дорожкой

Прёт в избу на курьих ножках,

Бородой своей трясёт

И мешок руды несет.

Сидит в избе до поздней ночи,

Колдует с картой, что есть мочи.

Сидит, руды запасы множит,

Над дверью надпись: «Не тревожить!».

Много лет спустя, после завершения детальной разведки Улуг-Танзекского месторождения, мы в городе писали окончательный отчет с подсчетом запасов для утверждения их в Москве в Государственной комиссии по запасам. По прошествии недели я собрал весь коллектив, занятый на отчете, для подведения итогов работы за неделю. Намечались узкие места, недоделки, ставились задачи и пути их решения, не обходилось и без резких высказываний в адрес того или иного исполнителя.

После одного такого совещания, высказав неудовлетворение по поводу проделанной за неделю работы, я покидал помещение, где трудились мои подчиненные, и за спиной услышал чье-то шипение: «У, Змей Горыныч!».

Проглотив эту «пилюлю», я удалился к себе в кабинет.

Чувство досады от произошедшего не покидало меня весь день: может быть, я чересчур требователен к подчиненным. Люди порядком устали – вот уже почти год, как мы его составляем – этот большой и ответственный отчет, итог десятилетней работы огромного коллектива геологоразведчиков, минералогов, обогатителей, горняков, экономистов.

Дня два мы не общались: я не заходил к подчиненным, и они «выдерживали паузу», хотя по ходу дела надобность в общении возникала. Через два дня ко мне в кабинет явилась целая делегация моих коллег со словами:

«Олег Константинович! Извините нас, вырвалось как-то непроизвольно. Не обижайтесь! Ну что плохого в этом имени? Змей Горыныч – сказочный персонаж, он такой добрый, только все норовят отсечь ему головы. Не сердитесь на нас. Вон в Алгиякской партии Кильчичакова так вообще Пиночетом зовут!».

Ну как тут будешь сердиться на них?

КОМЕНДАНТ БЕРЛИНА

Этих «комендантов Берлина», наверное, не меньше, чем «детей лейтенанта Шмидта» в ильфовско-петровском «Золотом теленке». Только в геологоразведочных партиях я повстречал, по крайней мере, пятерых. Но один из них был почти настоящий.

– Ну подожди, сука, вылезу – я тебе дам, – кричал из-под кровати дед, каждый раз, когда сапог в руках бабки Внучихи достигал цели, больно ударяя по незащищенным местам его тщедушного тела.

– Это ты в Берлине комендант, а здесь я комендант, – отвечала деду бабка.

– Ну, не сапогом же, возьми валенок, сука, – истошно орал Михаил Алексеевич, когда удары были особенно ощутимы.

Такие сцены в доме Внуковых происходили регулярно – раз в месяц, после получки. А всё от того, что, напившись, дед Внуков начинал командовать Васильевной и воспитывать её сугубо по «Уставу гарнизонной службы», не уставая напоминать при этом, что он комендант города Берлина и не такие люди перед ним стояли по стойке «смирно».

Внучиха, внушительных размеров бабка, ещё в силе, опрокинув с дедом несколько стопок ещё до начала «боевых действий», пыталась урезонить мужа:

– Комендант, тоже мне! Солдатиков караулил на этой самой губвахте, которые по пьяни на радостях, что остались живы, попадали туда.

И тут начиналось...

Михаил Алексеевич Внуков, небольшого росточка, щуплый семидесятилетний старик, давно вышедший на пенсию, но так и ни дня не бывавший на заслуженном отдыхе, работал в Терлиг-Хае буровым мастером.

И в стужу, и в зной, и днем, и ночью его можно было увидеть «на горе», то взбирающимся по каменистой тропе на буровую, то везущим в тракторных санях трубы, глину, коронки и другие материалы, необходимые при бурении скважин. И не дай бог, если случалась авария в скважине - менялись через восемь часов смены, а он сутками не уходил с буровой, пока не ликвидировал аварию.

Его буровая бригада была лучшей в геологоразведочной партии.

Внуков был из тех, первых, буровиков в стране, кто осваивал отечественные буровые станки, накопив до этого немалый опыт бурения шведскими станками «Крелиус».

До некоторых пор, напившись, дед Внуков свой боевой пыл расходовал «на людях»: либо на площади перед конторой, либо на «пятачке» у магазина.

– Я комендант города Берлина! И вы не получите от меня ни одного человека, – слышен был его голос на всю округу.

Его пытались уговорить, увести домой, но все попытки были тщетны. Тогда прибегали к помощи Внучихи. При виде своей благоверной дед стишивался, но идти домой не соглашался. Бабка сгребала деда в охапку и легко, словно невесомого, несла домой. Тот размахивал руками, дрыгал ногами и кричал, что он комендант, и так далее.

Но однажды в Терлиг-Хаю, находящуюся вдали от больших дорог, от республиканского и районного центров, ознакомиться с ходом строительства ртутного комбината пожаловал первый секретарь обкома партии Салчак Тока.

В то время на комбинате дневали и ночевали партийные функционеры разного уровня, от завотделом обкома до инструктора райкома, – осуществляли, так сказать, контроль за ходом строительства и рапортовали наверх о трудовых успехах коллектива, достигнутых под их чутким руководством.

Некомпетентные в вопросах горного дела, геологоразведки и металлургического производства, они лезли в каждую дырку, но особенно «преуспели» в организационных и кадровых вопросах. Главной целью этих «специалистов» было строительство металлургического завода последнего звена в цепи - разведка, добыча, переработка руды, выпуск ртути.

В результате такого однобокого подхода завод был построен, а сырьевая база не была подготовлена.

Частые временные и постоянные отвлечения на сооружение завода людей, занятых на вскрыше и добыче, привели к тому, что завод остался без руды. Волны мобилизации людей на бетонные работы коснулись и буровиков Внукова. Он молча выслушивал на планерках распоряжения об откомандировании на стройку буровиков, но не выполнял их. А напившись, шел выражать свой протест во всеуслышание к конторе или к магазину.

Весть о приезде Салчака Токи быстро разнеслась по поселку.

Салчак Тока (1901 - 1973) - фактический глава Тувы на протяжении 41 года - с 1932 года по 1973 год.

Накануне руководители предприятия расстарались и народ получил зарплату. Увидев из окна своего дома толпу людей и скопление легковых автомашин у конторы, Михаил Алексеевич нетвердой походкой на своих негнущихся ногах пересек площадь и предстал пред ясны очи республиканских руководителей.

– Кто этот нетрезвый человек? – спросил Тока, обращаясь к свите.

Главный инженер предприятия что-то стал нашептывать ему на ухо, но дед Внуков понял, что вопрос касается его персоны, и четко по-военному представился:

– Я капитан Внуков, комендант города Берлина. А ты кто такой?

– А я первый секретарь обкома партии, – ответил Тока, не обращая внимания на грубость.

– Буровую закрывать приехал? Видали мы таких секретарей! (Внуков не встречался раньше с Токой и не знал того в лицо).

– Уведите спать этого пьяного старика, – распорядился Тока.

– Да пошел ты на... – послал дед на три буквы главного тувинского начальника. – Раскомандовался здесь... Пьяный... Уведите... Да я комендант города Берлина! Мне сам Жуков Красную Звезду вручил, – разорялся старик.

После этой внуковской тирады оцепенение в стане сопровождающих сменилось оживлением: кто-то побежал в контору, звонить в райотдел милиции, крепкие мужики из промышленного отдела обкома кинулись на деда, скручивать ему руки.

Развязка наступила с появлением бабки Внучихи: она сграбастала деда в охапку и унесла домой.

Настроение у всех было испорчено, и Тока не поехал осматривать строящийся завод и рудник, а ограничившись посещением объектов соцкультбыта в поселке, сел в «Волгу» и укатил в город.

Через час после его отъезда к дому Внуковых подъехали «воронок» с нарядом милиции и уазик начальника райотдела. Внукова посадили в зарешеченный отсек «воронка» и под вой сирен увезли в райцентр.

– Да, жалко старика, посадят, – рассуждали одни.

– Как пить дать, посадят, – вторили им другие.

А через два дня всё тот же милицейский уазик доставил Михаила Алексеевича к порогу своего дома.

Тока по своим каналам навел справки о старике-хулигане и выяснил, что «капитан Внуков в период с 8 мая 1945 года по 31 июля 1945 года был военным комендантом Потсдама – пригорода Берлина и обеспечивал вместе с вверенным ему батальоном безопасность участников Потсдамской конференции – глав государств СССР, США и Великобритании, за что награжден орденом Красной Звезды».

Тока нашел в себе мужество и простил Михаила Алексеевича.

С того случая Васильевна зорко следила, чтобы дед в нетрезвом состоянии не отлучался из дома, и все куражи его принимала на себя.

На поселковом кладбище, на могиле бурового мастера стоит скромный памятник со звездой. На металлической табличке, прикрепленной к бетону, белой краской выведено:

«Внуков Михаил Алексеевич 15.10.1900 - 09.06.1980 гг.» От себя местный художник добавил «Комендант Берлина». А ниже кто-то гвоздем нацарапал «и поселка Терлиг-Хая».

На изображении автор.

Это были рассказы из книги замечательного человека, геолога, писателя и поэта Олега Константиновича Гречищева - «Этих душ золотые россыпи».

Отрывки из книги были напечатаны в Новосибирской бесплатной газете Академгородка - «Бумеранг» от 3 апреля 2025 в №12, я их прочитал и решил поделиться с вами.

ИСТОЧНИК

* * *

На этом всё, всего хорошего, читайте книги - с ними интересней жить!

Юрий Шатохин, канал Веб Рассказ, Новосибирский Академгородок.

До свидания.