14 Суд

Оказавшись лицом к лицу перед своими бывшими руководителями, Павел взял инициативу на себя:

– Мужи братия! – обратился он к членам Синедриона. – Я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня.

Но первосвященник Анания не стал слушать дальше, а приказал служителям бить Павла по устам. Тогда Павел сказал ему:

– Бог будет бить тебя, стена подбеленная! Ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня!

Присутствующие закричали:

– Первосвященника Божия поносишь?!

Павел отступил:

– Я не знал, братия, что он первосвященник; ибо написано: начальствующего в народе твоём не злословь.

Затем, узнав, что среди присутствующих одна часть составляет саддукеев, а другая фарисеев, Павел сделал попытку вбить клин между ними:

– Мужи братия! Я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мёртвых меня судят.

После такой провокации в зале произошла распря, так как саддукеи, отрицавшие Воскресение, а заодно и Ангела с Духом, подняли крик, совместно с фарисеями, впрочем, ибо последние, разделяя взгляды своего «коллеги» Павла в отношении того и другого, и третьего (Духа), встали на защиту апостола, надо думать, не в силу симпатии к Павлу, но по привычке антипатии к саддукеям. Итак, фарисеи заявили:

– Ничего худого мы не находим в этом человеке; если же Дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу.

Саддукеи, конечно же, не могли пройти мимо такой ереси, в результате чего крик только усилился – что и требовалось Павлу!

Но мы увидим и сделаем акцент на ином обстоятельстве: первые христианские общины создаёт, не считая Петра, человек, являющийся фарисеем; более того, уже будучи обращённым и проповедуя христианство, он не отказывается от прежней идеологии и открыто заявляет о себе как о фарисее.

Тысяченачальник, видя, что ничего он не добьётся в этой банке скорпионов, сиречь начальников иудеев, не могших договориться хотя бы друг с другом, приказал увести Павла обратно в крепость.

В эту же ночь господин Павла явился своему рабу, и дал ему указание, в принципе не расходящееся с прежними намерениями Павла, из чего мы заключаем, что сего апостола «вели» достаточно плотно, даже если евангелисты и не сообщают о всех контактах создателя христианства с троицей падших богов, управляющих иудеями. В самом деле, мы уже видели, как Павел, обращаясь к братии, говорил, что хочет побывать в Иерусалиме для того, чтобы затем отправиться в Рим.

Теперь, находясь в Иерусалиме, Павел в ночном видении получает следующую «инструкцию» от господина:

– Дерзай, Павел; ибо, как ты свидетельствовал о мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме.

Но до похода в Рим ещё надо было дожить, причём в самом буквальном смысле этого слова! На следующий день некоторые иудеи, в числе около сорока человек, дали друг перед другом обет в том, что не будут ни есть, ни пить, пока не убьют Павла…

Они не таились, а наоборот, пришли к первосвященникам и заявили им о своём заклятии. Сделали они это, впрочем, по практическим соображениям, высказав просьбу о том, чтобы члены Синедриона снова попросили тысяченачальника привести к ним Павла, якобы для уточнения его дела – заговорщики обещали убить его до того, как он приблизится к первосвященникам.

Однако сын сестры Павла об этом услышал, и явившись в крепость, предупредил его. Последний позвал сотника и предложил ему отвести юношу к тысяченачальнику.

И Павел был спасён: в эту же ночь он был отправлен в Кесарию, в сопровождении двухсот пеших воинов, семидесяти конных и ещё двухсот стрелков. К управителю Феликсу тысяченачальник написал письмо следующего содержания:

«Клавдий Лисий достопочтенному правителю Феликсу – радоваться.

Сего человека иудеи схватили и готовы были убить; я, придя с воинами, отнял его, узнав, что он римский гражданин. Потом, желая узнать, в чём обвиняли его, привёл его в синедрион их и нашёл, что его обвиняют в спорных мнениях, касающихся закона их, но что нет в нём никакой вины, достойной смерти или оков. А как до меня дошло, что иудеи злоумышляют на этого человека, то я немедленно послал его к тебе, приказав и обвинителям говорить на него перед тобою. Будь здоров».

Ночью Павла вывели из крепости и проводили с указанным выше числом охраны; на следующий день пехота вернулась в крепость, предоставляя охрану ехавшего на осле Павла коннице.

Правитель Феликс, узнав, что Павел родом из Киликии, сказал ему:

– Я выслушаю тебя, когда явятся твои обвинители.

Пока же Павла препроводили под охрану в преторию Ирода. Через пять дней в Кесарию прибыли первосвященник Анания в сопровождении старейшин. С ними был также и некий ритор Тертулл. Они предъявили жалобу Феликсу на Павла и суд начался. Обвинителем выступил Тертулл, который и выступил с речью:

– Всегда и везде со всякою благодарностью признаём мы, что тебе, достопочтенный Феликс, обязаны мы многим миром, и твоему попечению благоустроением сего народа. Но, чтобы много не утруждать тебя, прошу тебя выслушать нас кратко, со свойственным тебе снисхождением.

Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа между иудеями, живущими по вселенной, и представителем Назорейской ереси, который отважился даже осквернить храм, мы взяли его и хотели судить его по нашему закону. Но тысяченачальник Лисий, придя, с великим насилием взял его из рук наших и послал к тебе, повелев и нам, обвинителям его, идти к тебе. Ты можешь сам, разобрав, узнать от него о всём том, в чём мы обвиняем его.

Иудеи подтвердили, что это так. Феликс дал знак Павлу, что тот может говорить, и апостол отвечал:

– Зная, что ты многие годы справедливо судишь народ сей, я тем свободнее буду защищать моё дело.

Ты можешь узнать, что не более двенадцати дней тому, как я пришёл в Иерусалим для поклонения. И ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу они не находили меня с кем-либо спорящим или производящим народное возмущение, и не могут доказать того, в чём теперь обвиняют меня.

Но в том признаюсь тебе, что по учению, которое они называют ересью, я действительно служу Богу отцов моих, веруя всему, написанному в законе и пророках, имея надежду на Бога, что будет воскресение мёртвых, праведных и неправедных, чего и сами они ожидают. Посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми.

После многих лет я пришёл, чтобы доставить милостыню народу моему и приношения. При сем нашли меня, очистившегося в храме не с народом и не с шумом. Это были некоторые Асийские иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня. Или пусть сии самые скажут, какую нашли они во мне неправду, когда я стоял перед синедрионом, разве только то одно слово, которое громко произнёс я, стоя между ними, что за учение о воскресении мёртвых я ныне судим вами.

Мы видим, что Павел по-прежнему строит свою защиту вокруг догмата о воскресении мёртвых, пытаясь таким образом привлечь на свою сторону ту часть противников, которая придерживается учения фарисеев.

Феликс, выслушав обе стороны, отсрочил дело, обосновав решение следующим образом:

– Рассмотрю ваше дело, когда придёт тысяченачальник Лисий, и я обстоятельно узнаю об этом учении.

Страже было приказано охранять Павла, но не стеснять и не запрещать близким апостола служить и навещать его.

Спустя несколько дней Феликс явился вместе со своей женой Друзиллой, между прочим, иудеянкой, вызвал Павла и слушал его о вере в Иисуса Христа. Жена правителя, надо полагать, выступала здесь в качестве «эксперта» на предмет соответствия веры Павла догматам Закона Моисея.

Само собой разумеется, что Павел не мог не воспользоваться случаем, чтобы не попытаться обратить правителя в свою веру, и стал говорить ему о «правде», о воздержании и будущем суде. Мы понимаем также, что апостол должен был воздействовать на те струны человеческой души, которые считал наиболее уязвимыми у слушателя, и которые автор Деяний и не скрывает, сообщая что Феликс «пришёл в страх».

Вот эта струна!

Не любовь и сострадание к Иисусу, убитому иудеями, не осознание личной ответственности за чистоту своей души и нравственность своих поступков, не стыд за свои прежние грехи, но страх неизбежности будущего наказания – вот та струна, которая надёжнее всего, по мысли Павла, привлекает на сторону новой религии язычников.

В заключение Феликс сказал:

– Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя.

Феликс надеялся, сообщает автор Деяний, что Павел даст ему выкуп за своё освобождение, поэтому часто вызывал и беседовал с ним. Правда, этим же автором высказывается и другое обоснование: Феликс держал Павла в узах, желая доставить удовольствие иудеям.

Так длилось в течение двух лет по прошествии которых место Феликса заступил Порций Фест.

Последний, прибыв в подвластную ему область, уже через три дня отправился из Кесарии в Иерусалим. Первосвященник не мог не воспользоваться таким благоприятным для него обстоятельством, и прихватив с собой знатнейших людей города, явился к Фесту с жалобой на Павла, упрашивая правителя вызвать узника в Иерусалим, втайне рассчитывая убить того по дороге.

Но Фест отвечал, что Павел содержится в Кесарии под стражей и что он сам скоро отправится туда:

– Итак, – закончил правитель, – которые из вас могут, пусть пойдут со мной, и если есть что-нибудь за этим человеком, пусть обвиняют его.

Пробыв здесь около восьми или десяти дней, правитель затем вернулся в Кесарию, и уже на следующий день, сев на судейское место, он приказал привести Павла. Узника привели. Иудеи, пришедшие из Иерусалима, стали кругом и стали выдвигать против обвиняемого множество тяжких обвинений, которые, однако, не могли доказать.

Тогда Павел ответил в свою защиту:

– Я не сделал никакого преступления ни против закона Иудейского, ни против храма, ни против кесаря.

Фест спросил его:

– Хочешь ли идти в Иерусалим, чтобы я там судил тебя в этом?

Вопрос этот говорит о неуверенности правителя, ведь то же самое предлагали ему иудеи, и Фест тогда им отказал…

Павел конечно же, возвращаться в Иерусалим не хотел:

– Я стою перед судом кесаревым, где мне и следует быть судимым. Иудеев я ничем не обидел, как и ты хорошо знаешь. Ибо, если я неправ и сделал что-нибудь, достойное смерти, то не отрекаюсь умереть; а если ничего того нет, в чём сии обвиняют меня, то никто не может выдать меня им. Требую суда кесарева.

Такое заявление имело вес в устах того, кто называл себя римским гражданином. Фест решил посоветоваться со своими доверенными людьми, после чего объявил решение:

– Ты потребовал суда кесарева, к кесарю и отправишься.

Но спустя несколько дней царь Агриппа и Вереника прибыли в Кесарию чтобы поздравить Феста. Воспользовавшись случаем, правитель решил представить дело Павла на суд местного царя и с этой целью обратился к Агриппе:

– Здесь есть человек, оставленный Феликсом в узах, на которого, в бытность мою в Иерусалиме, с жалобою явились первосвященники и старейшины Иудейские, требуя осуждения его. Я отвечал им, что у римлян нет обыкновения выдавать какого-нибудь человека на смерть, прежде нежели обвиняемый будет иметь обвинителей налицо и получит свободу защищаться против обвинения.

Когда же они пришли сюда, то, без всякого отлагательства, на другой же день сел я на судейское место и повелел привести того человека. Обступив его, обвинители не представили ни одного из обвинений, какие я предполагал; но они имели некоторые споры с ним об их Богопочитании и о каком-то Иисусе умершем, о котором Павел утверждал, что он жив.

Затрудняясь в решении этого вопроса, я сказал: хочет ли он идти в Иерусалим и там быть судимым в этом? Но как Павел потребовал, чтобы он оставлен был на рассмотрение Августово, то я велел содержать его под стражею до тех пор, как пошлю его к кесарю.

Царь заинтересовался:

– Хотел бы и я послушать этого человека.

– Завтра же услышишь его. – ответил ему римлянин.

На следующий день Агриппа и Вереника пришли «с великою пышностью» и вместе с тысяченачальникАМИ (?) и знатнейшими гражданами вошли в судебную палату. Фест приказал привести Павла, а когда тот явился, римлянин держал речь:

– Царь Агриппа и все присутствующие с нами мужи!

Вы видите того, против которого всё множество иудеев приступали ко мне в Иерусалиме и здесь и кричали, что ему не должно более жить. Но я нашёл, что он не сделал ничего, достойного смерти; и как он сам потребовал суда у Августа, то я решился послать его к нему.

Я не имею ничего верного написать о нём государю; посему привёл его пред вас, и особенно пред тебя, царь Агриппа, дабы, по рассмотрении, было мне что написать. Ибо, мне кажется, нерассудительно послать узника и не показать обвинений на него.

Тогда Агриппа обратился к Павлу:

– Позволяется тебе говорить за себя.

И Павел стал защищаться:

– Царь Агриппа!

Почитаю себя счастливым, что сегодня могу защищаться перед тобою во всём, в чём обвиняют меня иудеи, тем более что ты знаешь все обычаи и спорные мнения иудеев. Посему прошу тебя выслушать меня великодушно.

Жизнь мою от юности моей, которую сначала проводил я среди народа моего в Иерусалиме, знают все иудеи; они издавна знают обо мне, если захотят свидетельствовать, что я жил фарисеем по строжайшему в нашем вероисповедании учению. И ныне я стою перед судом за надежду на обетование, данное от Бога нашим отцам, которого исполнение надеются увидеть наши двенадцать колен, усердно служа Богу день и ночь. За сию-то надежду, царь Агриппа, обвиняют меня иудеи.

Что же? Неужели вы невероятным почитаете, что Бог воскрешает мёртвых? Правда, и я думал, что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея. Это я и делал в Иерусалиме: получив власть от первосвященников, я многих святых заключал в темницы, и, когда убивали их, я подавал на то голос; и по всем синагогам я многократно мучил их и принуждал хулить Иисуса и, в чрезмерной против них ярости, преследовал даже и в чужих городах.

Павел – фарисей. Он не скрывает, а наоборот, раз за разом подчёркивает это, призывая теперь в свидетели самих иудеев и строя на факте своего фарисейства собственную защиту. Но продолжим следить за его речью – сейчас, в третий раз в Деяниях, будет описано явление Павлу того, кто представился ему в качестве Иисуса. Итак:

– Для сего, идя в Дамаск со властью и поручением от первосвященников, – продолжал обвиняемый, – среди дня на дороге я увидел, государь, с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною. Все мы упали на землю, и я услышал голос, говоривший мне на еврейском языке: Савл, Савл! Что ты гонишь меня? Трудно тебе идти против рожна.

Я сказал: кто ты, Господи? Он сказал: «Я Иисус, которого ты гонишь. Но встань и стань на ноги твои; ибо я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел и что я открою тебе, избавляя тебя от народа иудейского и от язычников, к которым я теперь посылаю тебя открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в меня получили прощение грехов и жребий с освященными».

Поэтому, царь Агриппа, я не воспротивился небесному видению, но сперва жителям Дамаска и Иерусалима, потом всей земле иудейской и язычникам проповедовал, чтобы они покаялись и обратились к Богу, делая дела, достойные покаяния.

За это схватили меня иудеи в храме и покушались растерзать. Но, получив помощь от Бога, я до сего дня стою, свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет, то есть что Христос имел пострадать и, восстав первый из мёртвых, возвестить свет народу (иудейскому) и язычникам.

Надеюсь, читатель просит меня за то, что не упускаю случая приводить прямую речь героев тех событий, ибо в этих речах, помимо фактической стороны дела весьма интересно увидеть ход мыслей, которые стоят за словами. В этом же выступлении нашего главного персонажа мы позволим себе зафиксировать внимание на следующих тезисах:

1. Павел называет себя фарисеем и догмат о воскресении мёртвых не выводит за рамки Закона Моисея – это мы уже, впрочем, видели выше, но вслед за Павлом, считаем не лишним повторить ещё раз.

2. Тот, кто явился Павлу, назвав себя Иисусом, «вербует» его, используя чудо, для того чтобы отправить к язычникам.

3. Из второго пункта следует, что попытка использовать для обращения язычников непосредственных учеников Иисуса, в частности, Петра, признана бесперспективной.

4. А из третьего пункта, в свою очередь следует, что Иисус учеников к язычникам не отправлял.

Однако Павел, как видим, строил защиту, исходя из факта присутствия царя Агриппы, следовательно, делая акцент на богословских вопросах – и получил удар со стороны представителя светской власти:

– Безумствуешь ты, Павел! – громким голосом сказал Фест. – Большая учёность доводит тебя до сумасшествия!

– Нет, достопочтенный Фест, – возразил Павел, – я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла. Ибо знает об этом царь, перед которым и говорю смело. Я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь из сего скрыто; ибо это не в углу происходило. – затем, обратившись к Агриппе, Павел спросил. – Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? – и сам же за него и ответил. – Знаю, что веришь.

Ответ Агриппы, по-видимому, был сказан с насмешкой:

– Ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином.

Наверное, присутствующие рассмеялись при этих словах царя, оценив его остроумие!..

Но Павла это не смутило и не убавило его пыла, ибо он заявил:

– Молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз.

Тогда, видя, что обвиняемого сбить с его позиции не удаётся, Фест и Агриппа, а также Вереника и остальные присутствующие поднялись со своих мест и отойдя в сторону, стали совещаться. Они констатировали, что Павел не говорит ничего, что заслуживало бы смерти или тюремного заключения. И тогда Агриппа подытожил прения, заявив Фесту:

– Можно было бы освободить этого человека, если бы он не потребовал суда у кесаря.

И тогда правитель решился окончательно на то, чтобы отправить Павла в Рим.

Таким образом выходит, что не потребуй Павел суда кесаря, он был бы освобождён, – но!

Но «курирование» деятельности апостола Господом, управляющим иудейским народом, имеет своей целью не спасение некоего Павла как такового, а направление его деятельности в сторону, соответствующую целям самого этого Господа: не о том речь, будет жив или погибнет Павел, будет он наслаждаться свободой или находиться в узах – а о том, чтобы он выполнил возложенную на него миссию, для чего необходимо отправить его в Рим. В узах, под охраной римского закона он избегнет опасностей похода и вероятного покушения иудеев на его жизнь, поэтому его арест и путешествие в Рим не по собственному волеизъявлению, а в качестве вынужденной меры по оправданию перед римским законом признано целесообразным.

Олег Варягов.