1662. Тати ночные.

Продолжение. 

Слухи по Москве ходили страшные. "Тыщи народа в Замоскворечье стрельцы и немцы посекли - вода в реке красная от крови"... "Сыскные хватают на улице народ, заводчиков бунта выдать требуют", "Царь подлых людей принял, да царёвы слуги после их и поубивали всех".  Тем временем солнце склонялось к закату. Городу предстояло ещё пережить ночь после бунта, а это никому ничего хорошего не сулило. Алексей Михайлович вернул почти всех стрельцов в Москву, а с ним в Коломенском остался только один рейтарский полк - стрельцам же предстояло найти всех причастных к погромам и мятежу.

Гришка вернувшись в город вечером не волочил уже ног. Усталось навалилась на него ещё и от того что с утра маковой росинки не было во рту. На Хамском мосту сломали колесо на гнилых брёвнах - хорошо хоть Орлик ногу не сломил - но провозились очень долго. Про сечь на Коломесноком тракте услышали от бежавших в город мужиков - но и не было понятно - то ли стрельцы бьют восставших, то ли гонят, то ли и бьют и гонят. 

- Чует сердце моё, Гринь, что пеньки скоро много на вязки уйдёт... миром не кончилось.

Наконец колесо изладили как смогли, но пришлось Илюхе добираться до Немецкой слободы вкружную - на улицах просто проезду не было.

Не успел Гришка вернуться к себе в закуток, как ввалился Гаврила Петрович:

- Не след валяться на топчане, Гришка - там тебя в приказ требуют.

Действительно из приказа примчался отрок лет девяти с известием, что Гришку зовут на подмогу как грамотея - некому сыскные сказки писать.

Всё что у Гришки было про запас - корка хлеба, да две горсти бобов он замял на ходу давясь всухомятку.

Парнишка - совсем ещё сопляк - видно считал его, Гришку уже совсем взрослым и потому всю дорогу выспрашивал про то как стрельцы ворога бьют - поляков и турку и прочих бусурман. Гришка не удержался и стал врать про огневой бой, вспомнив картинку их наставления, которое он так и не смог прочесть.

- Знаешь, брате, какая сила латники? О, то страшная лавина, зело трудно не спужаться. Оне на своих конях огромных, а кони у них могутные, чтобы латника держать - не всякий конь подойдёт! - несутся по полю как буря!

Парнишка слушал разинув рот. "Вот дядька в каких передрягах бывал! Богатырь!" - прямо так и читалось у него на лице.

- Но наши стрельцы пищали приготовили, и я целюсь тоже и жду пока голова стрелить велит... А кони всё ближе и ближе, а всадники уже готовы на пики нас поднять - вот немного и уже совсем сомнут. И тут полковник кричит "Огонь!" и мы единым залпом просто побили всю конницу, что пёрла на нас. Кровищи было! А кого не стрелили те так перепужались, что с коней долой, или назад оборотились.

- Где ж было сие, дядько?

- Под Конотопом.

- Наших же там побили зело...

- Э, брат! Вона я живой же! И не побили, а хитростью взяли, да не всех. Стрельцы и все пехие тож - почти все живы вышли, а ворогу побили тьму тем - бессчётно.

- А тяжкая она - пищаль-то?

- Подрастёшь - будешь как пушинку тягать. Главно - каши больше наворачивай.

В приказе было не протолкнуться. Сбежались все кто мог - дети стрелецкие не получившие в своё время места и жалованья сейчас явились как один в надежде отличиться, а некоторые, судя по их чумазым пожарным лицам, уже и отличились.

Тут Гришка узнал что пять полтевских сотен, а и вместе с ними александровский приказ рубились с мятежниками пред замоскворецкими Калужскими воротами, что восьмерых стрельцов побили насмерть, а раненых было без счёту. Вскоре он увидел и самих стрельцов в полупарадных кафтанах забрызганных кровью и грязью. Вид у стрельцов был свирепый и дикий. Понятно было, что лютовали они изрядно.

- Гришка, ты у нас читать писать обучен будешь бумаги на негодный люд составлять.

- Честь я ещё умею, а писать вот только учиться начал! Не совладаю я с делом сим.

Моховской, полуполковник полтевского приказа поморщился от ли от боли, то ли от недовольства.

- Кого мне, по-твоему, ставить на место сие? У меня половина десятских честь не могут, а писать и тем более не учились.

- Попорчу бумаги! Неловок я в письме-то!

- Этого добра у нас много. А как кончится - так мы отрядим молодцов на бумагомольную мельницу - там царёвым именем бумаги изъять можно. И не прекословь! Марш в подклет, в застенок.

Подвал приказного дома на самом деле был скорее цокольным этажом. Но в самой пытошной окон не было и было чадно. Сюда приводили и уводили узников одного за другим, забрасывая их в из одной каморки в другую.

Богдашка был катом, то есть палачом стрелецкого приказа, уже пару лет и на должности уже обвык, заматерел. Но с таким столкнулся впервые. Увидев Гришку он сначала выругаля, а потом признав в нём того кто на крестеце недавно с "Калитвой тягался" сказал:

- Ну посмотрим будет ли с тебя толк. Садись, будешь писать что я тебе скажу. Сначала мы вызнаём у них прозвание, где обретаются и чем живут, потом вину какую на них находят, разбираться сей час некогда, главное их развести по разным узилищам чтобы не сговорились бунташники с мирным людом для оправдания. И помечай кого куда определяем.

Двое дюжих молодцов приволокли очередного "разбойника".

- Прозвание?

- Акинифей Шишов сын.

- Тягловый, холоп, али гулящий?

- Холоп Димки Рагозина, царёва стряпчего.

- На усадьбе живёшь, али своим домом?

- На усадьбе.

- За что взят?

- Безвинно, батюшка...

- Где споймали тебя?

- У Серпуховских ворот.

- А что ты, мил человек, у серпуховских ворот делал? Где усадьба Рагозина? А где серпуховские? И почему вот здеся на портах у тебя кровища?

Мужик замялся, не знал что сказать.

- Запомни Акиньша, повинну главу мечь не сечёт, а на воре шапка-то горит... так каую вину за собой признаёшь?

- Безвинен я! Вот святой, истинный крест!

- Юшка откель на одёже? А? Чья кровь? Сам не поранен, токмо побит, откель кровь?

- Не ведаю. Бёгли от стрельцов как звери полевыя от огня!

- Гришка записал? Акнифей Шишов, холоп и протчее? Запиши ещё так - врёт и заприрается, а на портах кровь... Вишь, Акиньша, у нас как на суде Божием - пишем в книгу жизни, али смерти ваши бунтовщические имена...

- Смилуйся, государь мой!

- Ты слушай да на ус мотай - ежели вдруг кто твоё имя из бунташных назовёт, что ты стоял оружно супротиву наших молодцов, тут и плаха тебе и топор будет. Однакож тем спасти себя можешь, ежели сам расскажешь всё как было. А ежели заводчиков бунта  знаешь и укажешь на них - тут тебе и милость верная. Коль не дурак, спасёшь себя от казни лютой или от каторги. А коль дурак - дождёшься когда на тебя первым поклёп сделают. Микулич, уведи его в строгий застенок. А ты Гришка пиши - в строгий застенок помещён.

Гришка по наивности думал, что кат начнёт мучить и железом жечь узников, но вереница была нескончаемой - было просто не до того, да и смысла большого не было, поскольку большая часть людей были действительно случайными свидетелями, а не участниками бунта. Скора Гришка и сам уже научился различать кто врёт, а кто правду сказывает, кого пугнуть надо, а кому милость явить. Час шёл за часом, и Гришка уже надеялся что скоро застенки переполнятся и узников будет бросать некуда, но как на грех пришли четверо стрельцов с ворохом кандалов и привели кузнеца. Узников вывели и заковали, после чего вывели во двор. Камеры опустели и Гришка понял, что скоро рехнётся от круговерти лиц, прозваний, сказок и чада, который хоть уже и не чувствовался, но всё-таки был.

- Гришка пиши... Эй, Гришка!

А Гришка уже спал уронив голову на свежеизмаранный лист.

- Укатали Сивку крутые горки, - сказал кат, расталкивая отрока.

- А? Што?

- Што, што! Иди ужо наверх, писака, а то всё дело нам похеришь спросоня-то. Кемарни, да возвращайся, а мне пусть пришлют ещё кого.

Гришка поднялся наверх и стал искать Моховского или кого-то из сотников.

- Порфирич, а где полуполковник?

- Спроси вон Василя Кузьмича, он его уносил - в жару полуполковник мечется.

- А что так?

- А куль ево знат... Обморочился и лихоманка у него сильная - дохтура звали, но дохтур не едет всё. Щаз дохтур нарасхват.

- Что ж делать мне Богдан батюшкович, писаря себе требует завместо меня, а меня спать послал.

- Ладно, пошлю сейчас кого-нить, а ты черниль-то с хари сотри - сразу видно что приложился уже к грамоте.

Гришка вышел во двор, чтобы дойти до лохани и умыться, и обомлел. Во дворе горело наверное пять кострищ, в вокруг было сотни две народу пойманных стрельцами к ночи. У стены на сене вполвалку спали кандальники, о которых он чуть не запнулся.

Умывшись Гришка почувствовал себя свежее и сна вроде бы уже не было. Подумывая вернуться в пыточную он откинул эту мысль и направился к цирульне.

В окошке хозяина светилась едва заметный свет.

- Трифон Тимофеич! Трифон Тимофеич!

- Кого там нелёгкая? Ночь воровская, бунтовская, а тебя Гришка черти носят. Открутят тебя голову - хоть людям добрым спокой будет и умиротворение. Житья нет... - ворчал спускаясь сверху хозяин.

- Ну, чего тебе? Что стряслось?

- Полуполковнику Моховскому совсем худо, а дохтур не едет. Отряди нам своих робят, помощь шибко нужна!

- Влас? Спишь ли?

- Куда там, заснёшь разве...

- Собирайся тогда, с Гришкой пойдёшь.

Моховской был в обмороке, в чувство его не приводили.

- Руку он вывихнул, а мож и сломил - как нам понять? Посмотрели да не поняли.

Влас деловито огляделся и скинув свой истрёпанный шугай приказал Моховского на стол поместить. Он ощупал плечо полуполковника отчего тот в обмороке застонал.

- Цела рука-то. Только вывих, - сказал он после осмотра. А лихорадит его давно?

- Кому ведомо? Он с вечера уж сам не свой был.

Влас примерился к Моховскому, расположился поудобнее, а потом раз, два и ухватив того за руку - двумя движеньями вправил вывих. Все услышали ка головка кости щёлкнула встав на место. Полуполковник пришёл в себя и довольно грязно выругался.

- Боль пройдёт и жар спадёт. Вывихи след немедленно вправлять. Неча доводить до беды.

- Лекаря в приказе своёго нет, а дохтура дозваться не могли, - пробасил в ответ сотенный.

- Эти дохтура, что вас пользуют они часто и не умают вывихи впралять. Оне это костоправам передают, а костоправы это мы и есть - цирульники.

Моховской поблагодарил Власа и хотел отблагодарить деньгами, но Влас наотрез отказался. "За такое дело брать деньги - грех!"

Гришка почувствовал наконец что его клонит в сон, поднялся в писарскую комнату, в которой никого не было и заснул в мгновенье ока.

Москва же не спала. Ярыги жгли кострища на каждом перекрёстке - хотя ночь была ясной и зарница уже надвигалась с востока. В городе шла самая настоящая облава.

Сыскные, постоянно выбивая из своих жертв имена сообщников и зачинщиков пускались в поиски и находили новых и новых бунташных людей. В нескольких местах случались стычки и дело доходило до смертоубийства, погонь и самых отвратительных сцен расправ. В то же время по городу несмотря на стрелецкие и солдатские заставы, несмотря на привлечения к восстановлению порядка многих доброхотников - несмотря на все меры - по городу бродили ватаги мятежников пытаясь вырваться из города или найти потайное место чтоб схрониться.

Народу постепенно разъясняли произошедшее тщась преодолеть волну слухов смущавших горожан. Но главный удар по бунтовщикам и их "правде" нанесли с помощью всенощного бдения - город поставили на колени перед иконами в храмах отмаливать грех бунташный. Слова проповеди разили мирян и даже те, кто не участвовал в мятеже, но бездействием потворствовал - даже они осознали что восстание против помазанника Божьего ведёт каждого к гибели.

Гришка проснулся - тревожный сон поднял его спозаранку. Уже светало, первые петухи вовсю драли глотку.

Казалось, что кат-палач Богдашка не знал ни усталости, ни пощады - ни к себе, ни к другим. Гришка слушал как он выспрашивал очередного узника буквально выворачивая его наизнанку своими жёсткими и острыми вопросами, втираясь в доверие посулами и пугая карами и пытками . А народу во дворе приказа всё не убывало.

- О, явился! Писать можешь или ишшо не проснулся? Сменяй Фёдора Ивановича, а то он не поспешает уже.

- А что Богдан батькович вы так ещё и не передохнули ни разу?

- На том свете будет и роздых и кущи небесные. Здесь не для того живём и убиваем.

Мрачные шутки ката никого уже не удивляли.

Когда в дверь втолкнули очередного пленника Гришка обомлел - вот же божий промысел - стоило Гришке только "обмакнуть перо в чернила" как приволокли поджигателя, которого утром они изловили вместе с Илюхой.

Гришка встал. Узник явно только разбуженный с трудом видел кто перед ним, поскольку свет свечей, хотя и не был сильно ярок был непривычен, да и лицо разбитое утром не давало открыть как следует глаза.

- Ну что пёс, рассказывай кто подучил тебя поджоги учинять?

- Гришка, никак это какой-то твой знакомец? - удивился Богдан.

- Знакомец. Сегодня с товарищем его отловили с ведром полным головёшек, которыми он два поджога зачинил, и третий пытался содеять...

Богдашка подошёл к поджигателю и резким движением заломил ему палец на руке. раздался мерзкий хруст - негромкий но пронзающий насквозь, у Гришки всё перевернулось внутри и он поставил на листе кляксу, выронив перо.

- Мы тебя будем убивать очень очень медленно, а потом ты всё равно сознаешься. Но сейчас ты даже не представляешь себе как много перед этим боли я могу тебе причинить... вкрадчиво и страшно произнёс Богдашка над упавшим на колени завывающим от боли пленником.

- Wszystko powiem!!!

- Что?! Лях?! Всё скажешь? - кат отступил на шаг и посмотрел на пленника по-иному. - Э брат, Гришка, видать у нас тут не простой ворог, и не бунтовщик. Лазутчик...

- Język rosyjski, rozumiesz?

- Bardzo źle.

- Что говорит?

- Я спросил понимает он по-русски, речёт, что понимает, но очень плохо.

- Nie skrzywdze cie, jeśli powiesz mi kto cie przyslal. (Я тебя не трону, если скажешь кто тебя послал).

- Nie wiem, jak na imie tej osoby. (Не знаю как зовут этого человека.)

- Jak byles w Moskwie, i co ci obiecano? (Как ты оказался в Москве и что тебе посулили?)

- Trafilem do niewoli, ale uciekl wiosna tego roku, mieszkal w lesie, a potem znalazl mnie ten człowiek. Powiedzial, że wysle mnie do Polski jesli wyswiadcze mu przysluge. (Я попал в плен, но бежал этой весной, жил в лесу, а потом меня нашёл этот человек. Он сказал что отправит меня в Польшу если я окажу ему услугу.)

- Гришка запиши всё подробно, как я тебе перевожу.

- Тогда не торопи. Я не поспеваю.

- Ты пиши, а я за водкой схожу...

Богдан вернулся с водкой через четверть часа. За это время пленник совсем скис и теперь забился в угол и свернулся калачиком.

- Наши пытания, Гришка на сегодня закончены, - сказал он вернувшись. - Эй, поляк! Napij sie wódki, bedzie latwiej. (Выпей водки станет легче).

Кроме того Богдан принёс краюху хлеба и сало. Гришка при виде этого богатсва чуть было не захлебнулся слюной. Богдан разломал краюху, и стал тонкими слоями резать сало, но у него не сильно-то выходит и в итоге он его просто порубил на множество шматков, раскидал по ломтям хлеба  и подвинул Гришке.

- Пожри, а то глазы скоро провалятся.

Без слов он поднял поляка с земли, и придвинул ему еду.

- Жри, это тебе!

Поляк с ужасом посмотрел на страшного человека, который сломал ему палец и вот-вот был готов его убить, но голод его был силён ещё на воле, а теперь усилился многократно и водка ещё сделала своё дело.

- Прости меня, Христа ради! (Wybacz mi, na milosc Boska!)

Поляк затравленно глядел на ката не зная что и думать.

- Я тебя больше пальцем не трону, но ты помоги мне найти того кто тебя заставил поджигать наши дома. А потом я отправлю тебя в Польшу вместе с пленными, которых мы освобождаем. Перед Всевышним обещаю! (Juz cie nie dotkna, ale ty pomoz mi znalezc kogos, kto ci kazal spalic nasze domy. A potem wyśle cie do Polski razem z jencami, ktorych pozbywamy. Przed Wszechmogacym, obiecuje!)

Поляк закивал головой, но по нему было всё равно видно, что его ужас и недоверие никуда не делись.

- Вот и такое бывает в нашей работе, Гришуня. Пойду остальных по домам разгоню.

Богдан вышел во двор, где у костров спали захваченные стрельцами люди. Стрельцы и сами уже почти засыпали - мало того что день выдался тяжёлый, кровавый и страшный, так ещё и всю ночь они боролись со сном.

Богдан будил людей по одному и задавал им всего два вопроса

- Прозвание твоё как?

- Онисим.

- За что тебя схватили?

- С бунташниками в одну толпу затесался.

От того что и как говорил человек внезапно разбуженный Богдан решал отпускать или нет этих измученных передрягами этих суток людей.

- Онисим, ноги в руки и домой. Мамку порадуй и больше с бунташниками никогда, ни за что. Понял?! Только тихо! - шёпотом, но твёрдо говорил Богдан и напутствовал очередного освобождённого пинком.

- Богдашка, вор, ты что ж делаешь? - подошёл сотник Егор Матвеев. - Пошто так запросто отпускаешь?

- Егорка, ты вот глянь на того сопляка... Ребёнок же. Не бит, не поранен, крови на одёже нет... Что он здеся делает? Зырь как щас ответит.

Богдан толкнул парня в плечо:

- Как зовут, паря?!

- Никифором кличут... - он проснулся и потянулся. - А что я здеся... ох!

- За что тебя споймали?

- Илюшку Милославского матерно обложил.

- Ну и дурак. Язык-то тебе укоротить бы в самый раз.

- А ты хто, дядя?

- Давай проваливай отсель, пока я добрый. Затесался к бунташникам!

Егор Матвеев перекинул бердыш на другое плечо. Хоть и лето, а отчего-то стало как-то зябко и сыро. Туман наверное стоял над рекой.

- Нешто мы звери, а Егор?

- Служивые всегда зверьё. Дело наше такое.

- Так-то да... Да только и человцем иногда треба оставаться.

- Человецем ты дома с жинкой будешь, а тут служба государева.

- Зырь, Егор, а вот тут у нас гнездовище бунташное. Видишь эти у одного костровища сошлись? Это, брат, разбойники - поглянь на их башмаки - такие только у людей которые много ходят, слоняются везде, гулящий люд. Этих всех тащи в подклет...

Продолжение следует...

==========

Подлые люди - низкого происхождения. Т.н. "чёрная кость".

Сыскные сказки - протоколы допросов.

Порты - одежда вообще. Портки - шатны, брюки. Отсюда и слово "портной".

Холоп Димки Рагозина, царёва стряпчего - любые совпадения носят случайный характер. Стряпчий Дмитрий Рагозин действительно был.

Юшка - кровь.