1662. Выбор пути.

Фёдор Михайлович Ртищев слёг 26 июля. Ещё к ночи Медного бунта он, потрясённый произошедшим, почувствовал лихорадку, а проснувшись с зарёю обезножел.

- Марфа! Марфуша, вели отрядить гонца государю - пусть донесёт, что захворал я, не могу быть в Приказе поутру.

Узнав о том, что Ртищев сказался больным Алексей Михайлович отправил к нему лекаря из своих - Гаврилку Бользена, молодого, но смышлёного англичанина. Ксения Матвеевна, благоверная супруга - не пускала к мужу немца, сказав, что он спит в горячке, не след его будить. Так Бользен прождал до полудня, и только потом, доктора допустили до больного.

Осмотр ничего не дал, а тем не менее  жар был сильным.

- Царь-то думает, что я притоворно слёг...

- Отчего вы так решили, Фёдор Михалыч?

- Думал бы что серьёзно... Коллинза бы прислал...

- Я после Коллинза лучший, по мнению Алексея Михайловича, и как я скромно надеюсь и в самом деле так. А Коллинз не может отлучиться от своих венценосных подопечных.

- Что так?

- Царица вчера почувствовала себя дурно. Опасаются за жизнь её и царевны Феодосии. 

- А что царь?

- Он вас очень просил прибыть на богомоление поутру, за жизнь царицы Всевышнего упрашивать, но матушка Ксения Матвевна не дозволила мне Вас будить.

Ртищев сел на кровати, попытался встать, но Бользен решительно и твёрдо сказал: "Лежите!" и уложил его на подушку.

- Пока не поправитесь - вам нельзя никуда из дома отлучаться. Царь казнит меня если с вами что-то ещё приключится, а моя голова мне дорога.

- Но ежели царь зовёт...

- Царь пока без вести о том, что у вас горячка. Да и сами подумайте - мы не знаем какой миазм вызвал сию конфузию. Нельзя вам сей час ни во дворец, ни в церковь. Только постель и покой!

- А вот ты мне скажи, Горацио... слыхал ли что наши молодцы Англицкий двор разгромили, да всех там повязали?

- Наслышан, - ответил доктор бесстрастно.

- А вот не обидно тебе, что соплеменников твоих здесь в царстве Московском притесняют?

- Полно Вам о том переживать, Фёдор Михайлович. Я с этими живоглотами в Королевском коллежде учился, знаю их повадки не хуже вашего Тайных дел Приказа. Не все там воры, но большинство. И ещё одно помните - это у вас тут в варварской России есть такое понятие "честнОй купец" - в просвещённой Англии такое невозможно.

- По родине скучаешь, Горацио?

- По родине, да, скучаю, по виселицам как-то не очень.

- Неуж у нас тут виселиц мало?

- Много. Каждые ворота в Москве могут в один час стать виселицей. Сего дня ехал по городу - трёх висельников проехал - вешать начали за фальшь-монету.

- Неуж в Англии больше?

- Больше ли? Не скажу того, не ведаю. Да только в землях Короны могут повесить человека просто за то что он "бродяга".

- Так и у нас гулящие люди часто попадают на расправу палачу.

- Тут-то и разница. У вас хотя б вину ищут, а не вешают просто потому что "все ирландцы воры", или "повесим его на всякий случай - пока он никого не убил". 

- Да, без вины негоже. Не по-божьи это! А сам-то ты из богобойных, али по поветрию умственному в безбожную сторону подался? Я знаю что вас учёных немцев к тому много кто подбивают.

- Наука располагает к безбожию. Но только настоящих глупцов. Иоганн Кеплер - к примеру - исправил большую ошибку Коперника и теперь мы твёдо знаем что наша планета вращается вокруг Солнца, а не наоборот...

- Позволь Горацио, но разве Коперник не говорил того же?

- Он то же говорил, но его учение не было подтверждено астрономами. А Кеплер растолковал почему так. И что же? Кеплер был гораздо более богобоязненным человеком чем многие его оппоненты.

- Когда ж допустишь меня до службы царёвой?

- Это от Вас, Фёдор Михалыч, зависит. С жаром я вас точно никуда не пущу. Миазму нужно одолеть.

Бользен строго-настрого наказал больного без дела из кровати не выпускать, кормить постно, а поить вволю и сверх того. Ксения Матвеевна сначала не особо верившая мужу и считавшая, что он в рассторенных чувствах серчает на царя, перепугалась и заверила, что исполнит все рекомендации и будет строгим цербером больному.

- Ну что там Федька?

- Inflammatio dolis - воспаление хитрости, как я это называю.

- Так я и думал! Что ж ты его не привёз?

- Дело-то серьёзное. Хотя никакой болезни в обычном смысле нет - жар у Фёдора Михалыча большой, а ноги и в самом деле почти парализованы. Вставать он может. Но лучше этого не делать.

- Ты же говоришь, что это Inflammatio dolis?! Как же так?

- Слышал я, что от такого потрясения как боярин вчера пережил можно и вообще помереть. Впасть в меланхолию, например.

- Что ж делать? Может быть Коллинз что присоветует?

- Нам Мишель де Монтень советует, а Коллинз супротиву Монтеня не пойдёт: «существуют люди, на которых лишь внимание со стороны медицины уже действенно».

- Кто сей Монтень? Великий доктор, как Парацельс или ибн Сина?

- Недуг Фёдора Михайловича - душевный, и доктор ему нужен душу врачующий. Я только одного такого доктора знаю, а Монтень это лишь умный, толковый советчик, не боле.

- Решено! Пошлём за Федькой карету, пущай его на носилках в Успенский собор свезут, нечего от прошения за здоровье царицы отлынивать.

- Я Ксении Матвеевне строго настрого наказал больного не треводжить...

- А ты ей цидулку напиши, "так мол и так, болезнь открылась какая, лечение придумали, привозите муженька в Успенский собор, поелику к вечеру Фёдор Михалыч всё равно поправится".

Вся Москва в этот день молилась за уже не только за отпущение "греха бунташного", но и за здоровье "царицы Марии Ильиничны, матушки нашей, и царевны Феодосии". И показалось что бунт затих, умирился, а народ гнев свой направил на "воров"-фальшивомонетчиков, лихоимцев-ростовщиков позабыв что началось всё с проклятий совсем другим людям.

Но беда была в том, что разнёсся слух что медные деньги более не в ходу и в Москву пришёл Его Величество Голод. Пока никто ещё не понимал, произошедшего, все ждали что в торговлю хлынет серебро. Но серебру взяться было неоткуда. Торговля встала. Пока все списывали это на первые "послебунташные" дни, но Персиваль Катт сидевший в Тайном Приказе на Лубянке понимал, что скоро русское царство рухнет. Он всё пытал дьяка-писаря:

- Где ваш начальник?

- Хворый, не будет его сего дня.

- Хорошо, а есть другой начальник, который выслушает меня?

- Некому - все в делах. Да и что там у тебя? Опеть про подлые деньги? Полно уже... мне ещё столько бумаг писать, не до тебя сейчас Приказу. Пособили? Благодарствие наше вам! А пока не докучай, занят я...

Куда идти со своей мыслью Катт не знал. И тем более он не знал, а вообще надо ли идти? Зачем? Рухнет русское царство - какое ему дело до того? Но где-то в глубине души он боялся, что в Англии его ждёт не награда, а расправа, и в случае чего ему просто некуда будет вернуться.

Последнее место на которое он возлагал надежды был Восьмой стрелецкий приказ. В конце концов полковник его знает лично и в связи с оказанной услугой наверняка поможет.

- Как можно найти господина полковника? - спросил он у караульного стрельца.

- А что ты за птица, что тебе полковник надобен?

- Я по поводу подмётных денег.

- Зело полковнник хворает после вчерашнего злоключения.

"Да что ж это за напасть такая! Всё начальство в Москве заболело что ли".

- А вместо него кто?

- Полуполковники Моховской или Смирной. Это кто вам больше нравится. Только Моховской едва-едва на ногах - после хвори, наверное, оклёмывается.

"О, Небеса!"

- А Смирной?

- Смирной? Энот может вас послушать, но я бы вас тудась не пущал. Он вас прибьёт, а вина моя будет...

- Да что это за воинство? - вскричал Катт в сердцах. - Куда ни кинь везде волокита и беспорядок!

- Эт кто там раззоряется, - послышался с верхнего этажа голос Смирного. - Англичашку какем ветром к нам занесло? Деньги подмётные хочет назад получить?

- Уймись, Смирной! Кто так гостей встречает? - раздался другой голос, принадлежавший видимо более молодому человеку.

- Так это не простой англичанин это тот самый кто нам про воров на Англицком подворье верный сказ донёс. Пётр Катт, ежели я не ошибаюсь?

Сверху по парадной приказной лестнице спускались полковнник и его полуполковники.

- Господин полковник, прошу выслушать меня!

- Это завсегда пожалуйста, братец, да только меня государь к себе кличет. Не могу отказать царю ради тебя!

- Но дело государственной важности.

- Возможно и так, только разве нельзя его отложить на часок? Ежели мы к службе в Успенском соборе опоздаем, не сносить нам голов, а ведь служба ужо началась.

- Я могу всё рассказать по пути?

Вчетвером они не поместились в бричку, поэтому Полтев Мартьяна Смирного посадил на козлы, а кучера отпустил.

- Вызывают нас к царю - меня как полковника - с докладом, Еремея как героя вчерешнего побоища, а Мартьяна за сегодняшнее геройство - гонцу с Земского Приказа рыло начистил.

- Не буду откладывать в долгий ящик своего дела. Господин полковник какой цели добиваются поддельщики царской монеты?

- Обогащения, это же ясно!

- Разве только этой цели? Положим когда кузнец делает штамп и клепает монеты "для себя", то это так. А если случай такой как случился на нашем Английском подворье?

- Так-так-так! А к чему ты клонишь, Петруша?

- Разве купцы недостаточно богаты, чтобы рисковать своей головой и положением?

- И в самом деле...

Полковник был военным человеком, служакой и не особенно желал разбираться в гражданской жизни. Он мог ещё ловить лихих людей, пособлять ярыгам Земского Приказа в охране порядка и при пожарах, но задумываться о причинах происходящего ему было недосуг.

- Верно они хотели нанять шайки головорезов? - подумав сказал Полтев.

- Давайте представим как дела пойдут дальше. Сей час уже вы ни в одной лавке ничего на медь не купите. Отказываются на медь торговать, считая, что это теперь незаконная монета.

- Ну и что? Куда они денутся - всё равно будут торговать!

- Возможно, господин полковник. Но посмотрите в выигрыше, те у кого на руках вовремя оказалось серебро. К тому же сейчас можно будет любой товар в России купить раза в четыре дешевле чем раньше... Например, слитки железа у Строгановых на Урале... Или новгородское полотно. Понимаете куда я клоню?

- То есть таким образом нас обжуливают...

- Я бы сказал что это грабёж по-европейски. А потом весь этот чугун, всё это железо и сталь вернуться в Россию в виде пик, лат и пушек в составе польской, к примеру, армии...

- Какой прок англичанам всё это делать в угоду Польше?

- Нет, что вы! Никакой угоды Польше! Им продадут вооружение втридорога! Просто эти деньги ляхи вернут грабежом и полоном русских земель!

- А вам, господин Катт, какой прок в том, что вы нам это расскажете? - спросил вдруг Моховской.

- У меня прок един - мы все после смерти попадём к Богу на суд. Там придётся держать ответ пред Всевышним - кто крал попадут в ад, кто честно торговал и работал в рай. И я боюсь, что в раю говорить будут по-русски, а в аду по-английски. Поэтому всё чего я хочу - сохранить свою совесть в чистоте пред Богом.

- Допустим, Персиваль, мы согласимся с вашими догадками, - задумчиво произнёс Полтев. - Что делать?!

- Я тоже не знаю... И наверное я и знать того не могу. Поскольку Российское царство гораздо больше моего понимания и что с ним делать может только тот, кто видит всё что в царстве происходит.

- Боюсь, что такого человека в нашем государстве нет. Ведь даже государь большую часть времени проводит на войне, или занимается только некоторыми делами.

- Но тогда государство неминуемо развалится!

- Э, нет, брат! Потому и называется Россия самодержавной, что она сама себя держит, сама собой управляется. А что управляется со своими делами не очень хорошо быть может... ну что делать! Это ничего! Лучше-то пока мы не можем.

Государь вышел встретить карету с Фёдором Ртищевым лично. Его богато украшенный ферязь на крыльце Успенского собора даже на фоне других богатых одежд выделялся золотым величавым светом. Такого давно не было чтобы службу прерывали, но набожность царя не мешала ему делать широкие жесты, он был богобоязнен, но не суеверен.

- Ну, Фёдор Михалыч, спужал ты меня! С кем же я на охоту соколиную ездить без тебя должен?

- Прости царь-батюшка, прихворал я, да чести такой не достоин, чтобы тебя от службы Божьей отвлекать.

- Бог-то тоже тут, с нами, тебя встречает! Наши сердца радуются тому что ты прибыл, я думаю и Он о тебе радуется!

Рынды Алексея Михайловича подскочили к Ртищеву и помогли ему подняться с носилок. Он был нетвёрд на ногах, но виду старался не подавать. Ртищева приветствовали все бояре, дворяне и клир, постепенно все вернулись в Собор.

- Я чувствую, что Всевышний Бог Отец нас благодатью щедро наделяет. Неужто и тебя, Федюня на ноги не поставит? А уж если ты исцелишься, то твоею молитвой и Машу мою Бог наверняка услышит.

- Тяжко больна?

- Зело. В жару мечется. Как видишь - даже службу пришлось за неё просить. Вторую уж служу за сегоднева.

Гришка в Успенский Собор попал впервые и был потрясён великолепием убранства не менее, чем во дворце. Он откровенно глазел на иконы, когда другие им молились он тоже бил земные поклоны, но само то удивило его что перед глазами стояла живая библейская история. Он узнавал сюжеты с росписи стен и даже стал понимать что там написано - ведь теперь он знал буквы. Пели красиво, но о чём он мог разобрать только изредка. Он и не успел опомниться как служба кончилась. К стыду своему он отметил, что за все эти годы он не усвоил как себя вести в храме, что и когда говорить и когда и как молиться. Пока был жив отец - мал ещё был, позднее на воспитании англичанина - не было ни возможности ни примера. Про два года пока он прибившись к гулящим да лихим людям болтался между Белгородом, Астраханью и Москвой - вообще вспоминать не хотелось.

- Фёдор Михалыч, - обратился к Ртищеву царь - Зрю, что в силу вроде бы входишь? Душа твоя не воспарила ли и не исцелилось ли тело бренное?

Ртищев приосанился и чуть только грудь колесом не выгнул.

- Готов служить царю батюшке!

- Вот Фёдор, видишь этого очаровнанного отрока - вернее уже не отрока, но суть новика, молодого стрельца Гришку: Возьми его к себе в Приказ Тайных дел - он тебе зело пригодится. Хоть службе в церкви божией его научишь, а то стоит как бусурман глазами лупает.

- Это зараз сделаем, государь.

После службы всех приглашённых, а их было много, провели в Грановитую палату. Государю было что сказать цвету своего государства.

- К вам, своим верноподданным, у меня есть слово, которое должно поставить точку во всей этой тарабарщине, что называется у нас "делопроизводством". Вчера народ вышел ко мне и уже не просил, но требовал наказания Милославских, Ртищева, Башмакова, Хитрово, Шорина, Задорина и других... Дело дошло до того, что Москву начали громить и захватили терема и палаты у многих из вас. Чудом столен-град наш не сгорел как при Соляном бунте - и спасибо сказать надо горожанам, которые успели потушить многие и многие усадьбы, пока стрельцы были заняты мятежом. Сегодня поутру "пошёл в Москву" по своему обыкновению. Знаете ли о чём ваш народ говорит? Спрашиваю о том не только вас - до того спрашивал дьяков, окольничих, стряпчих - больших и малых служителей государства нашего. И что же? Нет ведения! Даже на полушку никто не понимает на пороге какой ужасной беды мы стоим сию минуту! Все празднуют счастливое окончание Медного бунта...

Шесть лет назад по Москве ударил чумной мор. Чудом спасли мы тогда жизни свои. У нас было в городе почти триста тысяч душ, а по исходу мора осталось разве что половина. Сейчас Москва как огромный комар сосёт из городов и весей новый и новый люд, но и до сих пор мы не вернулись к той численной силе, что имели. Не будет людей, не будет войска, не будет войска не будет и государства нашего.

Трудно нам! Вельми трудно! И вот в нашей среде вдруг выявляются те, кто корысти ради государству козни строят. О чём чеку? Милославские 120 тысяч медной монеты начеканили! Это куда годно? Тесть царя, глава Земского Приказа и такие дела творит?

- Не вели казнить, государь, но поклёп это!

- Поклёп говоришь, Илья Даниловаич? А я ведь сам видел своими глазами с каких штампов бы монету государеву бьёте! Мастера чеканщики всегда могут сказать сколько монеты штампом было отбито - и штампы ваши все у меня. Так что ж я выходит на тестя свово клепаю? Молчи уже Илья Данилович - молчи и слушай, а то выведут тебя под белы рученьки и не сыщут потом в каком застенке ты голову сложил.

Люди смотревшие на царя обомлели. "Тишайший" всегда был страшен в гневе - он ясно осознавал свою силу и пользовался этим на полную. Ничто не напоминало сейчас о том кротком и благочестивом царе, каким его обычно видели. Казалось, что сейчас войдёт в Грановитую палату Стременной полк и порешать всех негодных управителей на месте, а царь будет на эту картину с удовольствием взирать и продолжать "метать громы и молнии". Неужто новая опричнина начинается?

- Когда такая же безумная воля Бориса Морозова привела нас к Соляному бунту никто из вас не вывел урока себе? Плещеева и Трахониотова тогда толпа разорвала на части - того же хотите теперь с собой? Мои люди проверили монетные дворы в Новгороде - там то же самое деется. На Новом Монетном дворе в Москве - половину кузнецов пришлось заковать в кандалы - и мы знаем всех тех, кто их неволил делом расшатывать устои государства.

Вчера Фёдора Ртищева толпа требовала выдать головой. За что? За медную монету! А так плоха была эта мера? Разве Ртищева вина в том разгуле и безобразии, которое устроили вы - настоящие заводчики и пособники бунта?

Илья Данилович Милославский неожиданно закачался и упал - по всему видно было, что обморок его самый настоящий, не притворный, но царь и бровью не повёл. Бросившимся к Милославскому подручным он сделал жест "Оставьте его" и они повиновались.

- А теперь мы вынуждены медные деньги отменять! Забыли вы, как воспряла земля русская когда была медь введена в оборот и пока ей было доверие и это доверие росло? Как теперь будем армию снабжать? Как торговать? Не хватит серебра в стране и приисков серебряных нет у нас! Правы были и Ртищев и Ордин-Нащокин когда склоняли меня к медным деньгам, но не рассчитывали мы что столько лихоимцев в нашей же среде есть.

Лица слушавших его были в основном скорбны и печальны, то ли совесть ела, то ли вид делали и таились. Но при этом Алексей Михайлович видел лица радостные, счастливые  и он понял, что у него есть поддержка среди бояр и дворян, и что расчистку "авгиевых конюшено" он начал очень вовремя.

- Здесь средь нас есть полуполковник Моховской Еремей Гаврилович. Выйди к нам!

Моховской обомлел, обмер было, но встряхнулся и почти чеканным шагом подошёл к трону и преклонил колени. Алексей Михайлович встал, поднял коленопреклонённого стрелецкого командира и обратился к остальным:

- Вот человек которому все мы должны поклониться в пояс, - и царь в действительности поклонился Моховскому. И весь зал Грановитой палаты последовал царю. - Ему и его людям - трём сотням Осьмого приказа и подоспевшим им на подмогу александровцам - мы обязаны сегодня своими животами. Вчера они остановили толпу воровскую, оружную, которая стремилась в Коломенское и явно не челобитную подать. Опричь того - как установили мои люди, средь этой толпы были лазутчики от ляхов, а часть негодного люда были подкуплены для резни. И другим стрельцам и солдатам, мы поклонться должны, что они прекратили погромы в городе - как вы все и сами знаете.

Каждого, кто отличился на службе государевой как и прежде будем жаловать по мере заслуг и рвения.

Но самое главное почему я вас всех тут собрал - каждый должен узреть, что голод подступил к нам вплотную. Торговался в лавках всё утро - медь прекратили брать торговцы - никто не станет в убыток себе везти в город пропитание и товар, а то что привезли - придерживают. Всё утро ходил по городу и едва где торговля теплится, а там где торгуют за медь - там вавилон сразу же! Всё сметают с прилавков. Неделя и у нас начнутся голодные бунты!

Здесь и сейчас вы должны выбрать свой путь - идёте ли вы со мной или идёте по пути воровства и корысти и превращаете себя во врагов государевых. Всем кто провинности за собой знает - немедля наказываю сдать дела и уйти. Каждому раскаявшемуся таким образом обяжу оказать милость, но и доказать придётся делом своё раскаяние. Ежели кто не желает оставаться под моей рукой - собирайтесь и уезжайте - государей в мире много! Ежели кто затаиться решит - тому плаха и виселица принародно - без разбору заслуг и родовитости.

Пресечь загодя голодные бунты - вот бремя которое я возлагаю на всех вас. Если только я заслышу, что кто-то небрежёт своими обязанностями - плаха и виселица. если я узнаю, что кто-то придерживает товар от бедных - кнут и каторга.

Всевышний Бог-Отец, Вседержитель поставил меня на место сие. И не с вас, а с меня Он спросит за благость на всея Руси. Но я спрошу с вас. И не помилую никого - ни ближних, ни дальних.

А стрельцам Осьмого приказу наказываю при всех - освободить застенок от злых людей - всех передать в Тайный Приказ, а самим готовиться принимать людей знатных, но вороватых. Так-то!

А теперь склоним главы в молитве за  благоденствие государства Российского и  людей его.

- Ну, царь-батюшка, теперича жди, что покусятся на тебя звери лютые, змеи под колодой упрятавшиеся, - Глеб Иванович Морозов произнёс эти слова шёпотом, но предельно зло и ядовито. Сам он не собирался предпринимать никаких действий - однако расправы с царём ждал с нетерпением.

Продолжение следует.

==========

Долгий ящик - ящик около Теремного дворца Кремля в который можно было положить свою челобитную для рассмотрения её царём. Учреждён Алексеем Михайловичем, но поскольку царь большую часть времени проводил вне Москвы - челобитные в долгом ящике лежали порой месяцами.

Ферязь - верхняя богато украшенная одежда с длинными рукавами, надевавшаяся поверх кафтана.

Рында - телохранитель.

Новик - только зачисленный на военную службу.

Вельми - очень.

Выдать головой - выдать на казнь.

Живот - жизнь. В 17 веке это слово означало только жизнь, а вот для обозначения того что мы сегодня называем животом было слова "пузо" и "брюхо". 

Опричь - кроме.