1662. Стужа и огонь.

Большой боярин Глеб Иванович Морозов лежал на смертном одре и молил Бога о своей кончине.

- Батюшка, возьми вот отвар выпей, полегчает...

- Душе, душе моей отвар нужен! Прожил жизнь и не изменишь! Изгадил стези свои, извалялся в грязи, загубил душу свою - какой отвар, бабка?!

Но пришедшего игумена Фотия он облаял матерно и грозился на дворе голову отсечь как кутёнку. Временами Глеб Иванович переставал признавать родных и близких. Сына своего Ивана раз с чёртом попутал - будто бы чёрт тащит его в преисподнюю померещилось ему.

- Ртищева Федьку зовите - одна надежда! - кричал он в беспамятстве.

Пришёл Ртищев, посмотрел на блажно орущего боярина и, обняв боярыню Федосью, утешал её.

- Отпоём его матушка как положено, отпустит его бес, не кручинься, не крушись! Соборовать его надо, скоро преставится!

- Меня соборовать? Рано хоронить удумали - вот ужо встану я и покажу вам!

Холопы прижали бьющегося в постели боярина - боялись вязки не сдержат прилив силы у блажного.

Ртищев доложил государю:

- Беснуется Морозов, винится в преступленьях своих, грехи свои кричит во всё горло, заводчиком бунта Медного себя зовёт, а бес его не отпускает.

- Скольких погубил Глеб, а сам не схоронился от беды. Верно в Писании говорят - тайное стало явным. А Федосья что? Ведь содельница - не мог он от неё втайне бунт готовить. Не её ли рука на грамотах тех воровских?

- Нет, царь-батюшка - её руку я знаю, ино устав выписывает боярыня. А всё ж согласен я - причастна она делам мужа своего.

- Чтож делать? Загинул род Морозовых? Борис детей законных не оставил, Глеб вот помирает, а Иван, сын его слаб умом - хучь и не дурак, а полудурок. Одно хорошо - богомолье знает - тем и спасается. Отцу-то его богомолье сейчас ой как нужно - да видно не поможет!

Царь встал и прошёл по Золотой палате. Посох в его руке тяжко стучал по половицам.

- Что с Федосьей прикажешь делать, как Глеб Иванович кончится? Бунташница, раскольница - так говорят!

- Пусть живёт! Жаль её, из славного рода Соковниных, а вот в лыгу попала, запуталась. Всё одно что Анания и Сапфира! Да глянь - мож Сапфириным путём-то не пойдёт.

- А что раскольница она? И раскольных людей на дворе своём принимает?

- Страшно ль то? На нашей стороне и сила и правда! Выпростается из сетей диавольских - верю!

- Радостно мне, царь-батюшка что милуешь Федосью - дорога она мне! Не зря - родная кровь всё ж!

Фёдор Михайлович простившись с царём вернулся к Морозовым.

- Успокоился боярин? - спросил осторожно, не слыша воплей.

- Мало успокоился - табун-траву курит и как будто в своём уме.

Ближний царёв вошёл к большому боярину, сел на лавке.

- Давно ль причащался, Глеб Иванович?

- Вот причащаюсь - не видишь?

- Чёрту кадишь травой сей злой. Запамятовал указ запретный на воскурение табачища? Сызнова жаждешь Москву спалить?

- А и пусть сгорит! Приказал бы Федосье Москву запалить, да где ж ей жить после того как я подохну?

- Как вышло, что ты Глеб Иванович пошёл против отеческих наставлений? Пошто в изувера превратился, бунт подбил, людей погубил без счёта?

- Это я-то душегубец главный? Я? А не тот ли, кто себя Милославскими окружил, да ворьё к себе приближает?

- Брат твой государю служил, а ты дело его рушишь? Государя хулишь?

- Послушай меня, Фёдька, не перебивай. Старше я тебя и вумнее хоть и совсем дурак становлюсь. Сгубит царь Россию, тянет он нас в войны, а нам покой нужен, мир. Што так идёт вразнос, вскачь страна вся? Торговля пала, ремёсла гибнут, народ родиться перестал! Произвол везде - сердце болит. Пойди на площадь посмотри как подъячие грамотки составляют от народа чёрного - там воевода шалит, тут епископ гнетёт, там гости-купцы соки сосут, а ещё ведь и тати ночные и стрельцы шальные - отовсюду мужика теснят - как жив? В чём дух держится? Служивые хуже ворья стали - своих грабят - да тайком... Сидим без патриарха - патриарх устроил гоненье на веру праотеческую да сам взял и кафедру бросил. Не ясно ли обличение сего клятвопреступника? Но нет -важнее государю сокола! Смотри как заполонили Москву всякие иноверцы - от бусурман проходу нет, а тут и там немец теснит. Должности немец заполнил, а бусурмане уже и в стрельцах служат. Откель такое? Попомни Грозного царя - разве ж можно было такое удумать при ём? Разве ж не было при нём порядка и границы наши не ширились?

Одышка сбила напор боярина, да и желание говорить постепенно иссякло.

- Что тебе ответить, Глеб Иванович? Правду али истину речь?

- Говори истину - правду твою я и так знаю.

- А истина в том, что ты сам себе служишь, а не Богу Всевышнему. Себе. Всё для себя. Болеешь за Русь говоришь? А давай-ка Андрюшку Ромоданвского из плена выкупим? Не хочешь Андрюшку - давай кого другого - а то и совсем безродных? Не по нутру такое? Позри какие хоромы у тебя! А выглянь и позри "хоромы" твоих холопьев... За русский народ говоришь? А пошто у твоего конюха язык подрезан? Не твоей ли волей сие творилось? Сколь холопьев ты со своего двора или с под своей руки на волю спустил? Спокою на Руси тебе мало? А кто бунташные письма по Москве распихал? Сколько богоделен ты обустроил своей волей? Оборотись на себя - а то гож ты чужие грехи считать. Милославские конечно много вредят, воруют - а ты чем лучше их? Что меньше воруешь? Так воруешь же! Сволочь ты Глеб Иванович! Такую сволочь как ты ещё поищи - с Милославским Ильёй только и ровняться. А туда же в совестливые подался!

Слыхал про Ананию и Сапфиру? Тож благодетелями народа выступали! Ты хоть Федосью свою спаси - коль сам спасаться не желаешь. А и покайся - Бог приемлет!

- Раскаиваюсь я что бунт на государя навёл - чаял выйдет сухим из воды, а Милославских бунт слизнёт как корова языком. Плещеева вот Соляной бунт слизнул... Не так вышло...

- Знаешь ли, что опричь тебя и ляхи к бунту руку приложили? Всё хотели королевича Владислава на наш престол усадить, да и от сих пор неймётся им - козни строят. Ты ляхам способничал Глеб - как с таким жить?

- А чего мне жить? Я бы помер, да вишь - живуч! Видно не всё своё сделал ещё.

- И я то говорю - восстань, покайся, сходи до богомолья.

- Я бы к Никону сходил в Воскресенский Новой Иерусалим, да потолковал бы с ним Писания. Свинцовым языком бы с ним поговорить хотел.

- Нераскаянный твой грех при тебе остаётся - сгоришь Глеб!

- Бориса никому не прощу - ни царю, ни Милославским отравителям!

- Пошто мекашь, будто Милославские к сему руку приложили?

- Я, Федька, лекаря Милославских себе заполучил да на дыбе его изломал. Помнишь как оне своего лекаря по Москве нашаривали, да не сыскали? Ведомо мне всё!

- Дыбой показанья выбил! Наветы поди-ка!

- Тоже про то думал - только вот когда сию склянь у свово холопа нашёл - знаю твёрдо - вправду травили Бориса! И меня через холопа хотели.

- А где холоп?

- Вестимо где... Купатца пошёл, да утонул грешным делом. Зимой ещё. Нырнул под лёд и у речного царя гостит.

Ртищев посмотрел на боярина - тот торжествовал. Он знал, что ему ничего уже не будет - и что из своего терема он уже никогда не выйдет.

- Всех будет Бог судить - и тебя, и Милославских.

Фёдор Михайлович поспешно встал и вышел.

- Как он?

- Мёртв. Тело ещё дышит, глаза открыты, говорит что-то. Но всё одно - мёртв. Давно уже. Ты, боярыня, пасись - царь милостив к тебе, узнавал я волю его, да сама не навлеки на себя гнева.

Той же ночью в четвёртом часу Глеб Иванович Морозов скончался.

- Ведомо ли тебе князь, что Морозовых обоих отравили? И Бориса и Глеба?

Фёдор Шаховской напрягся словно его нагайкой хлестнули.

- Откуда слух?

- Слух верный. Вот склянь, что у постели Глеба найдена - зри сам.

Валерьян Вострый протянул аптекарскую склянку, на дне которой ещё оставалась капля маслянистой жидкости.

- Что это яд проверял ли?

- Собаку жалко было, да и яду было немного, боялся не свалит собаку. А крыса извелась - сразу почти околела.

Шаховской знал все четыре аптечные лавки - такого чистого стекла там он никогда отродясь не видел.

- Ступай, Валерьян.

От этого осведомителя у Шаховского оставалось ощущение, что человек с подленьким нравом, и хотелось избавиться от его услуг, но никто другой не делал столько полезных одолжений и не стоил князю так мало. Всё чего просил Вострый - быть приписанному к Разбойнничьему приказу на самой малой должности - ярыги.

Вечером двадцатого ноября к князю явился Григорий. Он вырос ещё более и догнал уже князя ростом, да и силой - того гляди догонит.

- Под руку Вашу отрядили меня. Явился самолично сие сообщить!

Расспросам и впечатлениям не было конца и края, а когда Шаховской узнал, что Григорий явился в Москву не один, а с невестой - он был и удивлён и обрадован и даже озадачился будущностью Григория не на шутку.

- Хотел тебе дело поручить одно, щекотливое... да вот теперь и не знаю как быть.

- Поручайте, Фёдор Иванович - коль по силам мне, исполню!

Шаховской сам не знал как подступиться к этому вопросу. Куда может вывести эта злополучная склянка? Что делать как быть...

- Вот такое дело, Григорий - скляночка из-под лекарства. Где и кем куплена надо бы узнать, кто такие склянки видел может быть...

- В ней яд?

- На лету хватаешь. Глеб Иванович Морозов сегодня ночью скончался - отравился. Но беда не в том. Беда в другом - перед тем как преставиться имел боярин разговор с Фёдором Ртищевым и указал ему что склянку ту принёс его холоп, чтобы отравить его, да Морозов упредил в тот раз свою потраву, на сей час приберёг. А указал злодей сей на Милославских. На Илью Даниловича. Чуешь к чему клоню?

- Милославский же отставлен от двора? Будто и не вернётся более - удар же его сразил!

- Уже вернулся. Уже в Кремль хаживает на своих двоих. Иноземный Приказ снова стал посещать.

Григорий видел, что Фёдор Иванович настроен к Милославскому крайне резко, что было даже неожиданно. На вопрос о том, Шаховской сначала отмолчался, а затем его прорвало.

- Понимаешь, Гришка, дело такое, что царь от себя людей таких отвадить не может. Уже и так и этак ему говорили, что надо избавляться и от Милославских и от этого вора Васьки Шорина, и от самых разнообразных Бутурлиных... Вор на воре при дворе. Милостивый у нас царь-батюшака, а то на государстве отражается. Вот и суди сам - склянка эта куда заведёт - коль по следу ейному пойти?

Григорий взял склянку, глянул на просвет - хорошо стекло!

- Видел такие в Лондоне?

- Нет, не довелось. Но я могу спросить у моей Марьюшки.

Шаховской оживился, вспомнив о скорой свадьбе Григория.

- Как быть тебе с молодой женой-то? Терем нужен ведь - чай не чёрную кость в жёны берёшь! Царь-батюшка что сказал?

- Молчу я на то! Не хватало мне ещё такими делами царю докучать!

- Ох всыплет тебе, когда узнает, что такой вопрос и мешкаешь. Скажет - знаешь что? А я знаю - не уважаешь ты царёво достоинство, коли с насущной просьбой медлишь к нему. Бо человек ты заслуженый!

- Вот чем я так выслужил? Што до Англии обернулся и обратно грамоты привёз? Что на охоте там отличился? Чем же ещё? Неуж от такого можно наглости набраться себе терема просить?

- Слухи ходят, что шрам у тебя на ладошке есть... Откуль взялся не напомнишь?

- Растрепали трепачи... Што вся Москва теперича знает?

- А то! - Шаховской подмигнул. - Ты Россию прославил, проси у царя что хошь!

- Что слава? - как цвет на траве. Восходит солнце - поищешь и не найдёшь её!

- И куда ты молодую жену поведёшь? Говори мне - я всёж тебе всё равно как за крёстного отца.

- Рано про то думать пока! Свадьба не назначена, да и невесте дайте обвыкнуть в государстве Россейском.

- Под крылом у мужа она скорее обвыкнет, да в хоромах, в тереме. Где она сей час обретается?

Григорий выдержал паузу, помялся, да и возьми скажи Шаховскому правду, что его ошарашила да так что он присел на край лавки.

- В Теремном Дворце в покоях государыни Марьи Ильиничны. В няньки её метят, так зрю...

Шаховской немного помолчал, осоловело смотря на Григория, улыбнулся, сразу как-то обмяк.

- Ладно, Гринь, давай о деле...

Обсудили всё что могло касаться злополучной склянки, Милославских, Немецкой слободы, откуда такую склянку могли приволочь и прочих дел так или иначе касавшихся отравления братьев Морозовых. Григорий решил, что пора бы наведаться в Аптекарский Приказ.

- Знаешь, Гриша, одного тебе не хватает - грамоты, ученья. Рано ты из гнезда выпорхнул - высоко взлетел, а ведь многого потребного не ведаешь ещё.

- Тож думаю. Стыдно мне было, что не знал, где Ирландия, откуда Мария моя родом. Шкипер, голландец Виллем мне немного хотя бы географию обсказал, да карты честь научил, а то был бы я дубиной стоеросовой... Зато по-англицки теперь балакаю без всякого труда. Всё польза.

- Ртищеву накажу чтобы дьяков своих на тебя науськал - пущай ума тебе добавят.

Григорий зачастил в Теремной - царь звал еждень, читать куранты, да выспрашивал подробности о жизни двора Карла Английского, о ремёслах - особенно кузнечном и оружейном, о торжищах, нравах и жизни народа. Особенно полюбилась ему Мэри своей бойкостью и весёлым, добрым нравом.

- Не прогадал соколик наш! Какую лебедь нам с неба достал!

Мэри уже начавшая вполне сносно понимать язык смущалась от царских комплиментов, тем более, что Алексей Михайлович имел обыкновение вворачивать их неожиданно в самой гуще разговора. Марья Ильинична редко бывавшая на чтении курантов теперь стала более внимательной к этой "забаве царя" - раньше-то считала, что зряшное дело за рубеж заглядываться.

Мэри читала вслух английские газеты присланные Иваном Давыдовым, а Григорий переводил на русский язык. Постепенно стало доходить до того, что Мэри стала его поправлять - ещё сама не говоря хорошо, ошибки суженого уже видела.

- До чего бестолковые писаки! - возмущался царь. - Неужто они считают, что можно так вот перевирать Святое Писание!

- Пошто батюшка говоришь что писаки перевирают? Может быть я что не так перетолмачиваю?

- Экий ты - как же тут можно кверху тормашками перетолмачить, коли оне говорят, что Пилат Христа казнил? Чудно какие неучи! Пилат не в казни виновен, а в том, что праведника на суд отдал, вины не усмотрев, и потом приговор воровской, беззаконный утвердил - не воспротивился. Кровь Христова на ём, но на казнь Синедрион Христа послал, духовная власть, а не светская. Одно от другого не отличать - совсем слепым надо быть!

Мэри сперва поражалась тому, что царь разбирается в тонкостях Писания, а затем привыкнув к этому удивлялась на других монархов, как можно быть государем не ведая Писаний и судеб народов, что сгинули или процветали под сенью Божьей?

- А что наша Марьюшка скажет про короля Английского и Шкотского Карлуса?

- Что желает узнать Ваше Величество - в общем могу рассказать много чего о моём бывшем государе, но будет ли это интересно?

- Каков он собой, какие у него повадки, как государством управляет и жизнь при дворе как налажена. То, что в грамотах послы нам пишут мы знаем, а остального не ведаем. Как королева его Екатерина Португалская. Здорова ли? Скоро ли нам опору трону англицкому ждать - наследника?

- Хорошо, государь! Король Чарльз высок ростом - выше многих своих подданных - шести футов и двух дюймов роста... Нельзя сказать что он красив собой, скорее неказист, нескладен, но при этом довольно силён, и многие считают его очень мужественным человеком. Храбрость его и даже бесшабашность Вам верно известна. У него острый ум - со многими учёными мужами он мог бы соперничать на равных - у него есть обычай встречаться с учёными и слушать их диспуты - в этом он находит настоящее удовольствие и благоволит им. Два года назад он только взойдя на трон он сразу организовал Королевское общество, куда вошли самые маститые учёные Англии. А иных иностранных переманивает к себе разными посулами и предлагает должности. Сам увлекается алхимией, только не вечной молодость ищет, а "королевский порох" для своих пушек, ну и золото ему тоже потребно - поскольку золота в казне ему постоянно не хватает.

По настоянию матушки своей он перешёл в католическую веру, но держится её слабо, потакает страстям, совершенно не занимается богословием. Даже верная ему Шотландия уже давно перекинулась в пресвитерианство.

- А верно ли голубушка, что королева Екатерина недужна была, альбо врут злые языки?

- Королева с трудом привыкла к английской погоде - она из солнечной страны и первое время туманная Англия даже угнетала её. Ей трудно привыкнуть к английским обычаям, особенно из-за того, что она не знает языка. Добрая, кроткая и благочестивая королева, при том Чарльз очень быстро охладел к ней, если там вообще были какие-то чувства.

- Негоже так! Надо бы попенять ему... Продолжай голубушка!

- А ещё королева прекрасно играет в шахматы и даже... обыгрывала бы короля, если бы не была так хорошо воспитана. Она умна и много читает, а кроме того всегда создаёт блеск при дворе и шик.

- Вот это истинно королевское занятие - благочиние держать крепко! Согласна ли матушка?! - Алексей Михайлович обратился к царице.

- Тем и стоим!

- Воистину русский двор великолепием поражает, - заметила Мэри.

- Вот чья заслуга! Её рукодельницы красоту нам наводят! - Алексей Михайлович обнял жену и поцеловал. - Чтобы увидеть на что годен царь - нужно прийти в войско, а царица по терему познаётся! Её глазами, да её руками всё здесь размечено, да украшено.

Царица в отличии от своих родственников была преданной царю и волю его воспринимала как непреложную истину. Но характер и нрав у неё был от Милославских - и строга умела быть и тверда. Если Алексей Михайлович был охоч ребятишек баловать, то у царицы не забалуешь. Когда Мария Ильинична смотрела на Мэри Дигби она видела всё равно что себя в молодости - и даже лицом они были чем-то похожи... "Ох, Марья, не пойму - то ли дочь ты мне то ли сестра - такая ж что и я в молодости - шубутная, да задорная!" - говаривала она когда слышала как Мэри смеётся над шутками царициных рукодельниц - которые были те ещё хохотушки.

Допоздна царь и царица выпытывали у Мэри про Англию и её обычаи. А за окном лютовала метель - вьюжило так, словно черти свадьбу играют. Приходили спальники с подушками - оконные проёмы затыкать - значит пришло время ко сну готовиться.

- Негоже чин нарушать! - говорил Алексей Михайлович - А то бы до утра можно было бы слушать Марью-искусницу, всё равно что твою Шахерезаду.

Тимофей Матвеевич Полтев прибыл в Москву к концу ноября. Две сотни стрельцов, он отвёл в Самару передав на годичныю службу воеводе Степану Давыдову, а у него забрал две сотни недавно свёрстанных в стрельцы новиков, да датошных людей. В степи было неспокойно, башкиры шалили, и Восьмой приказ отправил на усиление. Двести новобранцев предстояло обучить в Москве и отрядить обратно через год.

В полушубке, запорошенный снегом полковник ввалился приказную прихожую и скинул бобровую шапку.

- Уж лютует стужа - намёрзлись, натерпелись в пути! Принимай орлов, приказ!

- Батюшка! Братцы, гайда сюда, полковник Тимофей Матвеич вернуся!

Зимой в приказе народу мало - стрельцы в основном сидят дома, да на рынках торгуют - кто не в карауле. Но десятники и сотенные с полуполковниками, писаря - всегда на месте коли государь не вызвал к службе.

- Заходи, орлы, в приказную избу!- крикнул Полтев на улицу.

В хоромах сразу возникло столпотворение - с улицы заходили раскрасневшиеся новобранцы, а с верхних ярусов спускались все, кто был в приказе.

- Молодцов разбирай по десяткам! Эй, Осип - мигом в подклет за снедью! Тут двести голодных рыл, а я и того голоднее - с пустым брюхом почитай всю дорогу от Измайлова протопали - запуржило дорогу не проехать!

Десятские развели стрельцов по хоромам, скамьи уже были завалены полушубками.

- Тимофей Матвеич, Гришка-то вернулся с Англии! Звать прикажете?

- А ты ещё не позвал, а Моховской? Ну растяпа! Зови!

Моховской хитро прищурился и спросил.

- А как звать батюшка - одного, али с зазнобой? Тут вона сколь немытых душнЫх мужиков - кабы носа девичьего не оскорбить.

- От как! С зазнобою говоришь? А и зови с нею вместе!

Григорий узнав что Полтев вернулся не стал долго собираться - накинул зимний кафтан с поддёвой, схватил рукавицы и метнулся в Восьмой. Подъячие Разбойного Приказа только переглянулись. "Скор да резок малый!"

- Наум, а што вторую лошадь не привёл? Сам-то как?

- Так нет второй лошади в конюшне. Сам добреду!

В приказе стоял дым коромыслом - кочегарили самовар. С морозу стрельцы опорожнили приказное двухведёрное самоварье пузо в один глоток - и то не хватило. Во дворе поставили полковой котёл, приволокли солонины и уже варили похлёбку - дух стоял на всю улицу.

Отведя лошадь в конюшню Григорий прошёл в зал собраний.

- Здравия вам, приказ роднЫй! Где батька мой, голова приказной?

- Вот оный я! Ох и здоров - перерос меня смотри-ка на посольских-то харчах!

Обнялись, полковник расцеловал Григория и покачал головой "Совсем здоровОй стал!"

- А ну расступись братцы, мы щас на ручках поборемся. Только чур, Гриня, в полную силу бороться!

Встали друг на против друга - взяли руки в замок и начали возню. Конечно сколько Григорий не старался опыт и сила были на стороне полковника, и он сначала резко завалил молодого на пол, но сильно упасть не дал, придержав падение.

- Слабы харчи в Посольском-то! То ли дело в Осьмом!

Сели. Полтев придвинул к Григорию кружку с иван-чаем:

- Расказывай! Что да как?

- Рассказывать то долго, потом расскажу подробно, коль время найдём, а вкратце так - сошлись мы с князем Прозоровским хорошо, да и с Иваном Желябужским не худо. До Архангельска домчали быстро - сначала до Вельска землёй, потом рекой до Холмогор и самого Архангел-города. Сели на корабль - в середине октября почитай были в Лондоне.

- Приняли вас хорошо?

- Не то слово. Карлус рад был как родным, словно подкрепление к нему пришло. А дела у него действительно такие, что с нашей помощью надо ему трон укреплять. На охоте куда меня и снаряжали я отстрелял неплохо - король хвалил, что главный приз взял.

- Вот, молодца! Не посрамил имя стрелецкое. Про зазнобу сказывай. Не отвертишся от сего - я глазом вижу - зазнобу завёл! Я ещё в Москву не вошёл, как уже слух про тебя слышал!

Григорий смутился. Слава впереди него идёт - было немного неловко.

- Есть такое дело. Влюбился я Тимофей Матвеич, да не на шутку, а по-серьёзному. Свадьбу нашу король Карлус благословил и по пришествии нас в Москву и царь-батюшка. Теперь вот Вашего благословения прошу!

Он встал из-за стола и поклонился в пояс.

- И не видел я твою красавицу, а благословляю. Раз уж государи вперёд меня то сделали - то и я с лёгким сердцем. Слыхал я ты теперь Григорьем Тимофеевичем Полтевым писан в подорожных грамотках-то? Когда уж батьку своего с невестой знакомить собираешься? Где она обретается-то?

- В Теремном Дворце...

- Эко! - Полтев удивлённо хмыкнул. - Ну по званью видать палаты. В царицыны покои вхожа стало быть? А мне аккурат с докладом к Алексею Михайловичу след идти - сегодня вечером - собирался, да пока не доложил.

- Еждень я в Золотой палате государю куранты читаю. Много газет привезли - и англицких и иных немецких. Надо бы и нам такой обычай завести - газеты.

- Кому читать? Грамотных можно по пальцам счесть. А и то, кто грамотный тот всё и без газет лучше газет знает.

- Будут газеты - будут и грамотеи плодится. Везде так бывает, будет так и у нас.

- Сам где живёшь?

- Эти дни у князя Шаховского остановился, в той горнице и обретаюсь, где он меня когда-то первый раз допрашивал. А вообще мне вроде бы как хоромы положены - государь меня в жильцы сверстать приказал.

- Так ты на какой службе сейчас будешь?

- Сотником Осьмого приказа обещано мне было - вот полковничьей воли жду!

- Вот это по-нашему! Вот тебе моя полковничья воля - быть тебе сотником. И жить будешь у меня, а не у Шаховского. Я только палаты отстроил.

Полтев протянул руку и Григорий с великой радостью её пожал.

- Братцы! Вот вам и новый сотенный в нашем приказе Григорием Онисимовичем зовите его, бо в дворянском званьи он ныне - жилец при дворе государевом!

-Ура!!! - закричали старые приказные - десятники да сотники, да писаря и полуполковники. - Ура!

- А ну братцы! Слабо орём, а у нас радость! А ну вдарим троекратно!

- Ура!!! Ура!!! Ура!!! - уже более смело и дружно вышло.

Как раз принесли приготовленную похлёбку, но ни мест в гриднице за столом, ни мисок не хватало, потому рассадили первую полусотню.

- Наворачивай быстрее, а то товарищ слюной захлебнётся копа ты жвалами шевелишь!

- Горячо!

- Э, брат! В бою - вот где горячо, а в брюхе так и ничё!

Полковник отрядил Моховского искать куда разместить двести бравых молодцов - государевых бараков не было, а по избам такую ораву не распределить.

- Голову сломи, а сыщи, Еремей! Мне до вечера нужно всё сделать чин чинарём, чтобы пред государевы очи с чистой совестию предстать. Допустим здесь в приказе мы разместим полусотню, допустим бухвостовский приказ в свою избу приказную ещё полусотню пустит, но ещё сотню куда деть - ты думай!

Приказного писарь-казначея отрядили всем молодцам кафтаны, сапоги да шапки справить, оружного голову выдать новобранцам бердыши, да расписать сколько пищалей и сколько берендеек в приказе на хранении числится.

- Холодно тебе голубушка на московском морозце-то?

- Ой, холодно, Гриша!

- А щёчки-то как румянятся, целуй не нацелуешься! Что яблочки персидские спелые, нежные!

- Нельзя на морозе целоваться - губы разлопаются.

- Полопаются, любовь моя, али потрескаются - тоже можно.

Запорошеная снегом Москва лежала перед ними как на ладони - Григорий попросился забраться на колокольню Василия Блаженного.

- Вот она, Мэри, твоя Москва! Вот там Причестенка - мой приказ Осьмой - видишь дымок? То молодцы себе кашу варят! А там Чертолье - ручей там был, говорят был весь кривой да странный - то омуты то мелкота - ну всё равно что чёрт рыл. Там - Замоскворечье.

- Замосковрече! Какое вкусное слово Замосковрече!

- Ага. Так и укусил бы. В Замоскворечьи калачи хороши. Вот там Бронная слобода, всё равно что Вулич в Лондоне - там броню делают - доспех то есть и оружие тож. А за нашей Причестенкой - Хомовка - там много manufactory, много работных домов, где делают textile. А вот там Немецкая слобода, за рекой Неглинной и Яузой - у меня там друг живёт и там вообще много англичан и шотландцев - small Лондон или Эдинбург.

Григорий говорил слова вперемешку, чтобы Мэри легче было его понимать.

- Как ты думаешь, Гриша, как там у Алексия и Каталины сложилось?

- Не будем гадать. Каталина Алексию очень нравилась. Плохо только что там дело более политическое - он всё-таки сын посла, а она всё-таки полячка...

На колокольню поднялся звонарь.

- Пора к Господу народ собирать! Щас вдарю в все колокола - звону будет в ушах!

Звонарь был глуховат и когда заговорили колокола стало понятно почему.

- Вы лучше снизу послушаем! - он бросились по лестнице.

Внизу было не так оглушительно - но всё ж громко, звонарь расстарался вовсю.

Погода стояла морозная, стужа сковала Москву-реку и теперь она превратилась в дорогу по которой не на судах, а на санях гоняли удалые и бесстрашные. Кони летели по льду вышибая подковами ледяные брызги лёд трещал, но держал. За ночь трещины затягивало, а льду намораживало ещё более и более. Сейчас на льду Москвы-реки шёл стеношный бой - слобода на слободу - удаль молодецкую тешили.

- А зачем они это?

- Это всё равно что подготовка к настоящему бою, к войне. Раньше на русь кажный год налетали разные вороги - всё больше степь нам грозила раззором. Да и сами меж собой воевали. Так вот, чтобы всегда быть готовыми к тому чтобы отпор врагу дать учились биться. Осенью когда все дела закончены, а новые ещё не начались, когда свадьбы отыграны, тогда и начинались самые большие ярмарки, да стеношные бои. Поотеха-то потехой, а дело серьёзное - побеждать даёт, да жизни сохраняет.

- Ни у кого я такого не слышала. Правда у нас свои забавы молодецкие, но чтобы друг другу головы на крепость проверять, да рёбра крушить - такого не знала.

- Вот и поговорка у нас есть от стеношного боя - "За одного битого двух не битых дают, да никто не берёт!"

Стеношный бой разгорелся не на шутку, со стороны казалось будто дело дойдёт до смертоубийства - лупили друг друга так что казалось лёд сейчас треснет от ярых бойцов.

- Покалечат же друг друга!

- Нет - навряд ли... Правила такие что в шею и выше шеи не бить, и ниже рёбер тоже, Ногами не пинать, кто упал того поднять, со спины не бить. А кто другого по злобе ударит - того сечь тут же. Вот уж Мэри смотри - братаются! Видишь? Натешились молодцы!

К мужикам побежали жёнки да молодки - несли сбитень раздавая своим и чужим, всех жажда мучила нестерпимая.

- Как не холодно им? Стуж-ж-жа!

- Ярый пламень внутри горит - не замёрзнешь. Сейчас они телогрейки навздевают и ещё песни петь будут!

И действительно мужики встали в большой круг и затянули казацкую, вольную, которую многие бояре ой как не жаловали.

На горе стаял казак. Он Богу молился,
За свободу, за народ, низко поклонился.

Ойся, ты ойся, ты меня не бойся,
Я тебя не трону, ты не беспокойся.
Ойся, ты ойся, ты меня не бойся,
Я тебя не трону, ты не беспокойся.

А еще просил казак, воли для народа,
Если будет воля, будет и свобода.

Чичен молодой, купил поросенка,
Всю дорогу целовал, думал, что девчонка.

Чичен молодой в озере купался,
Русску девку коропчил, без штанов остался.

Ойся, ты ойся, ты меня не бойся,
Я тебя не трону, ты не беспокойся!
Ойся, ты ойся, ты меня не бойся,
Я тебя не трону, ты не беспокойся!

- А что это они поют? Что это за ойся?

- Это на Кавказе - есть такая южная горная страна - живут разные народы. Их и называют "ойся". Много от тех "ойсей" беспокойства, миром не живут.

- А что такое "коропчил"?

- Воровал, похищал. Казачье словечко - в Белогороде многие так говорят. А вообще астраханцы - казаки городовые песню сю сложили. После того как Астрахань взяли - всё не жилось в мире с местными. Бывало соберутся местные поднимут гвалт до небес, а им в ответ песней да сотня глоток каа-а-ак даст. И всё, сразу мир и покой. Такая вот песня.

- Чудная страна - Рассеюшка! Песнями дерётесь, да на морозе друг дружку бьёте. Тоже так хочу! - Мэри затянула своим звонким голоском "Ойся, ты ойся! Да ты меня не бойся!" и Григорий, чтобы она не застудилась, обнял её крепко-накрепко и поцеловал.

- Малышка моя, ты ж простудишься, голос свой звонкий надсадишь на этаком-то морозе!

- Они-то поют вон как!

- Оне и сбитень горячий хлещут чуть только не вёдрами, а ты?

- Сбитень? А пойдём к ним!

Она припустила по льду и Григорий за ней.

Долго Алексей Михайлович раздумывал над европейскими делами, и чем больше думал о них - тем больше приходил к выводу, что если Россию и оставили в покое на какое-то время, то ровно до того как разделаются с Англией и её королём. Вся эта политическая чехарда вокруг нидерландских земель германских графств, и епископских владений это была просто суета до тех пор пока на карте существовала самостоятельная Англия. Временные союзы, которые так любят заключать местные крупные феодалы возомнившие себя королями ничего не значили пока на английских островах строили флот. Британский флот и для России как ключ который отпирает шкатулку с драгоценностями - русский Север с мехами, мёдом, пенькой и лесом. Пока есть английский флот никто не запрёт русскую торговлю блокадой - ни швед, ни голландец, ни француз.

Карл казался легкомысленным - жил на широкую ногу, содержал множество любовниц и даже делил их со своими придворными. И вставал спозаранку, собирал вокруг себя учёных, вникал в тонкости торговли, денежного дела, бился с парламентом за свои права, строил корабли и захватывал колонии. Не сходилось одно с другим, не легкомыслие это, что-то иное. Двоедушие? Алексей Михайлович не торопился с ответом. Гнилой гвоздь не удержит и старого хомута. А тут новый повесили и держит - значит не совсем гвоздь сгнил.

"А ведь Карл верно мыслит - науки развивать надобно. Ученье свет... да только что-то не больно много пока света на Руси. Не достаёт нам сего!"

Царь вспомнил Стефана Вонифатьева, первого своего духовника. Он наставлял его не забывать никогда что Москва третий Рим, а значит помнить и судьбу Царьграда-Константинополя. Хоть и приложился Стефан к праотцам, но царь твёрдо помнил его завет.

- Царь-батюшка, не вели казнить! Дело срочное!

В палату вошёл Богдан Хитрово.

- Что такого случилось?

- Тимофей Полтев прибыл с Самары с докладом, ждёт!

- Зови тогда уж... Что там стряслось? Что за беда?

- Башкиры бунтуют...

Полтев зашёл в палату. На нём был зелёный кафтан с причудливой золотой вязью шитья, волосы стрижены коротко, но прилично, взгляд бодр и цепок.

- Здравия, государь-батюшка.

- Садись Тимофей, сказ сказывать будешь, что Самара, как там воевода сидит - чинно ли, альбо башкиры по его вине начали бесчинствовать?

- Прибыл я в Самару с двумя сотнями и нашёл её устроенной, крепость подновлена, народ в городе вроде бы довольствует. Войско собрано большое, да толку мало от сего. - Пошто току мало? Казна убыток терпит от большого войска. А раз так - толк должен быть!

- Из бравых наших боевых воевод в Самару никто не хочет ехать, - Стенька Давыдов, что на Самаре сидит войны настоящей слыхом не слыхивал - чему научить стрельцов да датошных людей он сможет? Строжится, а толку мало.

- Ох, беда с воеводами - на дальние рубежи некого послать, всем бы в Москве сидеть, да калачи с мёдом наворачивать. Ну а башкиры чего завелись на бунт.

- Великий ропот подняли - всё боятся, что выпаса их кочевые занимают мужики с сохой - мужиков тех бить пытаются, а и всё больше казаков там на землю содится - как башкиру казака побить? Вот и волнуются. Получается кочевать им негде.

- Ну вот беда совсем невелика - слово государево башкирам данное держать надобно! Не тронь их выпаса - разве ж земли мало?

- В том и дело, что башкиры лучшей землёй владеют, она хлеб хороший даёт - потому-то мужик да казак башкира теснит. А хлебный оброк войско стрелецкое кормит - и в Сибирь хлеб тот отправляется.

- А нешьзя ли кочевых на землю осадить?

- Того не ведаю государь-батюшка! По службе с башкирами не доводилось сталкиваться.

- Осадить бы их на землю, дать в руки плуг или ремесло какое - зажили бы в покое и мире с остальными. А как твои две сотни - жару башкирам зададут?

- Отборных воинов туда нарядил - головой поставил Еглая Туменова - он из ногайцев, отчаянной храбрости стрелец.

- Вот как? А не сговорится с башкирцами?

- Еглай предан тебе государь аки пёс. Да и никто в своём уме службу на маету кочевничью менять не станет. Ребята малые опять же в Москве у него остались, а жена новым отпрыском брюхата. Справит службу, да и башкир уймёт.

- Приказ твой сверстал ещё четыреста душ? Гришка вернулся - в жилцы его назначил, стало быть сотню нужно ему вверить - посмотрим как справляться будет.

- Сверстать Гришке сотню невелика туга - уже готово всё. В другом дело - разместить люд негде уже - слобод не хватает, да и многие служивые на землю садиться боле не хотят. Особо молодые.

- Слышать не желаю таких глупых басен! Народ множиться должен, а как без земли кормиться оне будут? Войны с ляхом ждут ли? Будет война - как в бой пойдут отпрысков не оставив? Чают бессметрные? Тимофей, ты строго за тем следи. Пусть видят оне, что вдовицы стрелецкие государем не забыты и приказ их подмогой жалует.

Григорий заступил на свою должность во всей красе - справил новый кафтан - зимний, с подбоем бумажным - ветер такой нипочём не тронет. Малиновая его шапка была оторочена уже не барашком, а бобром, а в руках красовался парадный, полтевым вручённый протазан. В таком виде новобранцы путали его с полуполковником Моховским,

Ранним декабрьским утром - пока ещё было совсем темно Григорий собрал свою сотню в первый раз. Тимофей Матвеевич передал ему всех тех кто был свёрстан во стрельцы в этом году, в Москве ли с Самаре ли - неважно. Лишь бы был новиком. По кафтанам их уже было не отличить - всем справили точно как и требовалось. А вот по лицам Григорий уже чётко отличал москвичей от самарцев.

- Наша сотня должна стать образцовой. Сие значит, что и Первый Выборый солдатский полк и тем более Второй, и Стременных стрельцов за одним, мы обязаны заткнуть за пояс. Это значит, что мы должны научиться лучше них стрелять, хотя оружье наше будет хуже, лучше них выполнять перестроения, и держать марш. В Выборные полки отбирают лучших воинов русского войска - это любимые полки царя.

Григорий назначил командиров десятков - это были бывалые стрельцы прошедшие за последние два года и бои и осады и штурмы - десятников отобрал лично Полтев.

- Что главное на войне?

Сначала бойцы молчали, не думая что сотник хочет получить ответ, но потом стали понемногу выкрикивать с мест.

- Победа!

- Врага побить!

- Полон взять!

- А ты, Мирон Фомин, как скажешь? - Григорий обратился к одному из десятников.

Мирон Фомич подумал немного, вопрос для него был внове и ответил.

- Главное вернуться домой чести не растеряв, так мекаю.

- Слышали, соколы? Главное вернуться домой не растеряв чести молодецкой! Ни убавить, ни прибавить! Наша сотня создаётся по указу государя. За тем царь-батюшка приказал строго следить, чтобы каждому из вас землю дали в слободах, да надо хозяйством обзавестись - на то по два рубля серебром каждому из царской казны жалуют. А чтобы дом ваш не пустовал - когда будет сделано то - ещё рубль положат - свадебный! Ура братцы?!

- Ура! - крикнули новики - кто-то восторженно, а кто-то и не веря услышанному.

- Ура братцы троекратно!

- Ура! Ура! Ура!!!

- Спросить чего желаете?

- Скажи нам Григорий Онисимович, а как же нам - самарянам быть? Тут у нас и женатые есть и женихатые... Нашто усадьбы в Москве брать - коль скоро домой в Самару?

- Про то государь сказывал так - рубль что на свадьбу дан и на доезд ваших жёнок потребен. А два рубля на избу и землю - то по убыли вашей в Самару - вам вернутся, коли изба казённой будет.

Покончив с вопросами Григорий стал по десяткам заводить стрельцов в избу и оружному голове наказал выдавать пищали. Когда встало солнце рассевшись в гриднице сотня постигала науку обращения со своим оружием, а затем Григорий устроил им "смотр".

- Враг вас не будет ни ждать ни щадить, потому пищали свои вы должны уметь заряжать быстро, палить метко, шагать борзо. Не надейся на бердыш - рази врага пулей, а для того пуля должна быть годной и порох сухим. Дождь аль снег - всё едино порох должен быть сухим!

Вывел из приказа и быстрым шагом в замоскворечье по льду Москвы-реки. Сам Григорий вышагивал с протазаном привыкая к нему, стрельцы же бежали с бердышами и пищалями.

- Стройсь!

Неровно, но построились на противоположном берегу.

- Заряжай! Пулю в ствол не клади! Да скоро, скоро заряжайте! Готовы? Пищаль дулом вниз ставь!

У двоих со ствола посыпался порох - сразу стало видно - пыж не забили как следует. Григорий дал строгого нагоняя, вывел из строя.

- Пищали к бою! Целься! Пали!

Ухнули первый раз.

- Заряжай!

В берендейке стрельца двенадцать зарядов. Да ещё на пару в пороховнице должно быть, однако выяснилось, что многие стрельцы не удосужилсь свои берендейки проверить - потому у кого-то был недосып пороха, а у кого-то его и вообще не было.

- Ну что, орлы? Видите как получиться может, если службу небрежно отправлять? Случись чего, а вы своими руками себя обезоружили! У кого порох есть делись с соседом!

Григорий внимательно наблюдал за теми, кто справлялся лучше всех метя их в десятские взамен призванных "стариков". Постепенно порох весь вышел. У кого-то он отсырел, у кого-то его и так было мало. Вернулись в приказ уже с другим отношением к оружию.

Полтев заслышав пальбу в Замоскворечье сразу понял что к чему.

- Гришкины порох нюхают! Того гляди пустит приказ по ветру, - сказал он улыбаясь в усы. Писарь тоже улыбнулся.

- Справная сотня получиться должна. Отродясь не видывал чтобы сотенные наши так своих стрельцов на ученье важивали.

- Не бывало того. Пиши, Митяй, новую грамоту - в Пушкарский Приказ - пущай нам три бочки пороху выписывают, да свинца потребно будет прутков сорок. Дорогое дело то - ученье...

Москва перед Рождеством гудела о разном. Полтевские стрельцы Восьмого приказа еждень в Замоскворечье ходят да там "снег топчут". Стрельб боле не слышно - всё более "беготнёй балуют". Замордовал их начальник молодой! Ярый, перед царём выслуживается, оттого стрельца в чёрном теле и держит. Другой слух, что татарин большую орду собирает в набег летом идти - пожгут заставные городки, да глядишь и к Москве могут добежать. Слуха этого боялись, но не сильно верили. Другой слух прошёл, что прибыла из Англии богатая казна, что царь серебром стал щедр и жалует, и в торговле монеты стало больше. "Карлус англицкий нашего царя-батюшку уважил зело, а в палатах дворца Теремного царевна англицкая теперича живёт, царицей Марьей Ильиничной воспринятая"...

А впрочем стоит ли слушать слухи те? Ярмарка Рождественская горазда языком чесать, не угонишься за ней коли и малую толику пересказать захочешь.

Продолжение следует...

==========

Что слава - как цвет на траве. Восходит солнце - поищешь и не найдёшь её! - неточная цитата 1-ого послания Петра 1=24 "... всякая слава человеческая - как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал"

Куранты - обзор иностранной прессы.

Датошные люди - рекруты. Набирались на пожизненную службу числом 1 со 100 дворов. а иногда 1 с 25 дворов. Выбор осуществлялся жеребьёвкой.

Картина: http://www.kirillovgallery.ru/...