1663. Самара-городок.

Алексей Михайлович прибыл в Коломенское ещё затемно - как раз к заутрене. Царица несказанно удивилась и ещё больше обрадовалась его появлению. Они отстояли все пять часов торжественной службы в дворцовом храме, как всегда бывало на апостола Тимофея*.

- Живы-здоровы милостью Божьей! - царь обнимал своих малышек царевен, а царевича Фёдора посадил на плечо - Далёко ли видно?

- Даико, тятя! Вон визу - Сибиль!

- Глазовит, Феодор! На что нам с ляхом тягаться, когда у нас до самого края света земли немеряно? Щедро Господь отмерил?

- Ссе-е-едло! - царевич развёл руками сколько мог широко и засмеялся.

Царь за последнее время много о чём передумал - довести дело до конца в войне с поляками - вот была непростая задача. Как показало английское посольство Прозоровского не в том сила России, чтобы с соседями друг другу кровь проливать, а в том, чтобы у прибылью торговать, да силами крепиться на востоке, на юге. Обильна Польша людьми, а вместе со Швецией и побогаче России будет. Когда же польские паны соединяются с тучами татар-крымчаков - тут и спору нет - числом давят. Одно то всегда спасало Русь, что среди врагов усобица никогда не утихает, что ляхи с литвинами в мире не живут - нет-нет и начинают друг на друга ковы ковать*. Шведы всё мечтают о "шведском озере" - взять весь торг Севера в свои руки. Но уже твёрдо встал Архангельск подпёртый Холмогорами, Россия сама ведёт торг помимо Риги, помимо шведов.

Православные земли Речи Посполитой вне всякого сомнения отойдут к России, только вот дело это долгое - усобицы меж малоросскими черкасами* в обычае. Ещё при Богдане Хмельницком стал понемногу царь забирать к себе всех желающих переселиться в спокойные места. Тем и Астрахань укрепил, что новых жителей туда вывел с Малороссии, они же Ногайскую орду понемногу теснят, выдавливая станицами* и разъездами всё дальше на юг и восток. Хотя и не спокойно около Астрахани - да только нет такого постоянного грабежа и раззору - а когда царское войско в Понизовье усилилось есть надежда, что замирят неспокойных соседей окончательно. Сели там на земли понизовые крепкие казачьи ватаги - хоть и порой разбойные, а всё ж русские люди, в вере отцов стоят, правду-справедливость чтут. В прошлом году сожгли передовые отряды понизовских казаков всю траву в Ногайском поле - и набега не было - не пошли ногаи на Русь обернувшись к другим своим соседям.

Поляки же уже забыли, когда последний раз был мир в их землях - много родовитых шляхтичей нашли смерть в усобицах и военных походах, а сколько безродных - того не счесть. Переполнилась польская земля женскими монастырями - там и здесь молят о конце войны, истово молят, упорно, вседневно. Но удаль мазовецкая покоя не даёт тем, кто выжил в многолетней бойне. Везде закончилась Тридцатилетняя война, но только не в Польше. Смотрит русский царь на польские дела и удивляется - неужто думают ляхи, что такой своей "удалью" они страны своей не погубят, народ свой не расточат?

Ещё будучи малым отроком царевич Алексей услышал от отца, что людей беречь надо. В этот момент как раз в Европе бушевала Тридцатилетняя война, но Русь была спокойной и безопасной страной - лишь с юга тревожили кочевники, но и то с ними научились справляться. И в царство Русское тянулись бесконечные повозки с нехитрым переселенческим скарбом, шёл нескончаемый людской поток - пусть и не всегда обильный, но зато постоянный. Когда же бояре, князья и особенно духовенство начинало притеснять новых подданных Михаила Фёдоровича, он решительно встал на их защиту, не позволяя накладывать на людей никаких бремён и оброков, насильно обращать в православие. Поддержал его тогда и патриарх Филарет - католические храмы строить он не дозволял, но и переводить в православие дозволялось только по доброй воле. Завет отца воспринял и его наследник и Русь постепенно окрепла после опустошения Смутного времени. Большие бояре хотели было земли в Сибири к рукам прибирать, да быстро укорот получили. Даже Морозовы и затем Милославские боялись после того к Алексею Михайловичу насчёт земли сибирской говорить - оказаться в сибирских воеводах за такие разговоры можно было запросто.

В Туле железноделательная мануфактура Виниуса добрую руду в дешёвое железо превращала - что отвадило русских от шведских купцов, что железо втридорога из-за моря везли. А ведь не будь защиты царя съели бы оборотистого голандца волки хищные, боярские.

Многолюдье постепенно дало и волны переселенцев в Сибирь - вспыхнула и расцвела Мангазея, заполонив рынки Европы мехами и северными диковинами - мамонтовой костью. Поморы двинулись в Сибирь смело, твёрдо, веря в подмогу Всевышнего. И хотя Русь воевала на западе, но север и восток царства жил спокойно - а потому прирастала Русь людьми. Сильным ударом был чумной мор начавшийся в 1654 году, когда с северо-запада с Великого княжества Литовского пришла чумная зараза. Она выкосила народу в десятки раз больше, чем самая раззорительная война - но мор докактился до Казани и там утих, остановился. Ни Север, ни Пермь, ни Сибирь не пострадали. Даже более того, стали настоящей опорой в беде. И хотя Мангазея постепенно сникла, сошла на нет из-за неразумья своих жителей - выбили они всю дичь в окрестностях, без меры, без головы, но отсюда пошёл обычай родниться со "старыми людьми", которые очень быстро перенимали уклад русской жизни. Не желали больше местные народности костяными ножами орудовать - шли к русским за железом - за ножами и топорами. А потом и за плугами - когда смекнули что пахать землю значит всегда быть с хлебом и голода не знать.

И царь, увидев это, стал больше людей посылать за Каменный пояс, твёрже становиться на Урале, больше смотреть на Восток, чем на Запад.

Всё это думал Алексей Михайлович разбирая накопившиеся за время его отсутствия дела. Вот и до челобитных руки дошли.

Дьяк развернул большую грамоту и прочёл, выговаривая каждое слово торжественно и ясно:

- Государю царю и Великому князю Алексею Михайловичу всея Руси Великой, Малой и Белой самодержцу сибирские татары ясашные челом бьют за неправды чинимые над нами. В лето 7170, мая месяца ходили под рукой воеводы Михайлы Ступицина на барабинских разбойных татар, чтоб привести их под руку государеву и ясаком обложить и к покорности принудить. Воевода принуждал нас и казаков городовых тобольских "на своём коште служить", зелья ружейного не давал, ни одного гнезда стрел не жаловал, брашна* в поход не уготовил. Тобольский же воевода Даниил Яковлев к челобитной нашей не склонил уха, положенья нашего не выправил и похода не отменил. По приходу в Ишимский острог, сын боярский Ларион Николин, исправлявший в остроге службу, дал нам всё потребное из своего запаса, чему благодаря - и заступничеству Всевышнего - мы дело порученное нам исполнили, разбойных татар уняли, к ясаку привели, и каждый юрт* клялся в верности Государю.  А Михайла Ступицин не шёл службу нести с нами, по прибытии в Ишимский острожек до болезни упившись хмельным - отчего и слёг, а позднее приложился к праотцам. И казаки городовые тобольские с нами не шли, оставшись в остроге за животы свои боясь, бо татары барабинские зело злы в деле оказались и бились изрядно. Мы татары служилые, ясашные много утеснений на себе от власти тобольской несли - и ясак по пять соболиных мехов платили и службу исправляли, то зная что, Ты Государь, того не велел с нами делать и всех служилых татар от ясака ослободил. Уделов нет у нас чтобы соболей бить, а тем только спасались от правежа, что другие ясашные родичи за нас ясак вносили. Допреж не били челом Тебе, Государь, ожидая ведения и милости, сей же час не мочно боле того терпеть, чтобы и животы свои на службе не щадить и утеснения переносить. А семьи и чад товарищей наших в битвах и походах сгинувших мы на своём кошту содержим, попечения от государевых воевод ожидая...

- Мартьян, а кто писал челобитную сию? Неуж сами? По-русски писано, не по-татарски же?

- В конце челобитной сказано - "писано рукой подъячего Тобольского разряда, ясашной съезжей избы Исмаила Кунтушного 7171 года, в день пророка Захарии и праведницы Елисаветы*".

- Исмаил Кунтушный? Подъячий? Видать из литовских татар служилых - эко его занесло в Тобольский разряд...

- По всему видно, Государь, что человек сей грамоте знатно обучен - и полуустав знатный, рука твёрдая и по-русски пишет не хуже иных.

- Что там ещё писано? Про воеводу Тобольского?... Уж не врут ли в челобитной? Посмотреть на них надобно - каковы удальцы и как службу справили.

Мартьян дочитал челобитную до конца и вопросительно посмотрел на Государя.

- Сыщи-ка мне сказку отчётную воеводы Яковлева, что писана им была на новолетие. Помню я была она где-то у нас... И помяни мне про сына боярского что на Ишимском остроге службу правит, как его там...

- Сделал я уже то - вот и сказка воеводы Тобольского. А от Ишимского острога сказки в Тобольском разряде хранятся, прикажешь послать за списками* Государь?

- Да, списки пусть свезут в Разрядный приказ и разберут как следует. Ежели острожане годно службу несут, нельзя такое без похвалы оставить.

Государь взял грамоту на трёх листах, и бегло просмотрел её удовлетворённо хмыкая.

- А вот воевода Тобольский за нос решил Нас поводить? Садись, Мартьян, пиши... Сказывало мне сердце моё, да не верил я! Ну, ужо держись Данила Семёнович, будет тебе...

Утром 5 февраля из Москвы в сторону Раменского и далее до Коломны, Переяславля-Рязанского, Саранска,  Симбирска - в Самару, и далее в Уфу - двинулся большой отряд городовых казаков, сопровождающий особый наряд пушкарей. Напутствуя их, Богдан Хитрово велел служить честно и сулил награды и заступничество от любых притеснений - лишь бы выполнили возложенную на них службу.

Вместе с отрядом отправили четверых лекарей - Казённая лекарская школа уже который год готовила для войска по десятку, а то и дюжине эскулапов. Быть может у них не было глубоких познаний как у тех, кто прибывал из европейских университетов, но для войска и этого было достаточно.

Также отряд вёз казну и некоторое количество особых царских подарков - замирение башкир закончится клятвой верности башкирской знати - так думали в Москве. А значит, по обычаю, следовали одарить подарками от Государя. В казне не только деньги, но и пороховое зелие, пушечное и пищальное; свинец, сукно для парадных кафтанов. Приказные дьяки и подьячие подготовили поход знатно - сани со всем потребным долгой вереницей тянулись за небольшим конным отрядом. Так не только до Самары дойти можно было, не только о Уфы, но и до самого Тобольска - и ещё на полгода хватит.

Воевода самарский Семён Степанович Давыдов был дороден, грузен и не по обычаю ласков со своим гостем - молодым стрелецким сотником, присланным царём. Хотя он не заискивал, держась величаво, однако опаска на этого "молодого да раннего" у него была. Уж больно непрост был этот сотник.

- Негоже так лошадей загонять, Григорий Онисимович! Куда так спешишь? Сначала отдохнуть и подкрепится с дороги, затем баньку тебе справим, а там уж и о делах можно!

- Было б моё дело - так и сделал бы, но дело-то государево. Башкирский гиль каждый божий день нашим людям неисчислимые страдания приносит...

- На то воля божья! Уймёт Господь супостатов, Григорий! А нам не дело благообразный отеческий обычай нарушать - гостя с дороги так не принимают...

Что делать? Воевода настойчив, да и усталость берёт своё... А стол уже накрывают, несут яства, скатерти расстелены...

- Один ли ты или с другими царёвыми слугами?

- Из служилых людей один я, но со мной моя невеста Мария - царевны Евдокии наставница.

- Что ж ты, Григорий Онисимович меня в неведении держал?! - воевода перекрестился на икону Богородицы - Чуть в грех не ввёл!

Давыдов шутил, но видно было по нему, что удивлению его нет предела - "что ж за посланники такие?" красноречиво говорило его замешательство.

Мэри пока Григорий беседовал с воеводой, отдавала конюхам распоряжения касательно лошадей, на которых они прибыли. В Переяславле-Рязанском нашли пару отличных жеребцов и благодаря тому домчались до Самары весьма быстро, отмахав восемьсот верст за тринадцать дней. Теперь о лошадях следовало позаботиться как следует, ведь дорога ещё дальняя, а не известно что за лошадей они добудут в Самаре. Закончив хлопоты она зашла в хоромы, поднялась в горницу и предстала пред воеводой.

Воевода был сражён красотой Мэри - её карие глаза пронизали насквозь, хотя она, взглянув на воеводу кратко, опустила очи долу. Чёрные как смоль брови, упрямые, строго сомкнутые губы, и каждый жест - исполнен собственного достоинства. Воистину воспитательница царевны! Мэри обратилась к иконам и покрестясь, сделала перед воеводой лёгкий реверанс, склонив голову и слегка кивнув.

- Здравия и долгих лет тебе, большой боярин! - акцент Мэри делал её слова  завораживающими, но ещё более действовал её высокий и при том бархатный голос.

- И вам моё сердечное приветствие, прекрасная лада! - боярин пригласил к столу, где слуги уже разложили лучшие серебряные приборы, которые смело можно было положить и перед царём.

- Надолго ли к нам?

Мэри дала понять, что с этим вопросом стоит обратиться не к ней, а к Григорию и по привычке сложила ладони в благодарственной молитве за пищу, что Господь послал на сегодняшний день.

- Сие не от нас зависит, а от того, как мне удастся подготовить потребный для подкрепления князю Волконскому отряд. Приказ имею взять под руку сотню своего Осьмого приказа, что годует сейчас в Самаре, но кроме того мне предстоит набрать ещё сотню из охочих людей. За сколько управлюсь не ведаю. Коли поможешь, Семён Степапнович, то дело сделаем быстро, к вящей славе государевой.

- А почему бы тебе не взять сразу с сотней полтевских стрельцов ещё и сотню моих затинщиков? Или может быть даточных людей*?

- Как скажешь, Семён Степанович, но мне не велено твой гарнизон обирать, людей у тебя уводить. Сотня Осьмого приказа и так уходит до осени, так если ещё заберу твоих затинщиков или даточных, то с кем будешь отбиваться от степняков ежели случится?

- Отобьёмся, тут можешь не тревожиться Григорий Онисимович. Впервой ли?!

- Слышал я о том, что слава твоя боярин, велика. И всё ж ослаблять гарнизон нельзя - скоро новые остроги прикажут строить - откуда возьмёшь служилых людей там посадить? Туда бывалых сажать надо.  А весной наверняка придёт приказ рейтаров на польскую войну отослать - останешься без всадников... Да и у меня предписание таково, что вынужден к тебе челом бить - драгунских коней для своих бойцов добиваться. Дашь ли?

- Куда ж мне деваться...

- За то, что навстречь мне идёшь, боярин-батюшка, и я тебе кое-какую услугу оказать обязан...

Воевода насторожился. Его чутьё подсказывало ему, что этого необычного гостя стоит послушать.

- Благодетель мой и восприемник Фёдор Иванович Шаховской служит по Разбойному приказу и его обычай действий я знаю очень хорошо. Меня он попросил сказку прислать о том, как тут в Самаре на твоём хозяйстве дела обстоят... но точно совершенно есть у тебя тут ещё один человек, который от Шаховского прибыл и осматривается.

Боярин побледнел и его бросило в холодный пот. Шаховского он лично не знал, но краем уха слышал, что этот приказной голова вхож к Государю, на расправу крут, и пронырлив чрезвычайно...

- Я тебе, боярин-батюшка, прямо говорю, посколь вижу, что дела в Самаре идут намного лучше, чем в Коломне или в Переяславле, лучше чем в Саранске. Только заехал в ворота и сразу видно то. Понравился мне город, посему и с тобой как с хозяином здешним так говорю без обиняков.

- Благодарствую за то... - выдавил из себя воевода. Бывалый воин, опытный казнокрад и тем не менее неплохой хозяин - он вдруг предательски стушевался перед этим безусым юнцом. То было ещё странным, что этот государев слуга не важничал, не придавал себе весу, как стоило ожидать в его-то летах. Но при этом он держался так степенно, будто был начальником самарского воеводы приехавшим с требованием отчёта в делах.

- Так вот - упреждаю тебя, что дела, если какие пришли в запустение - требуется поправить и более того без внимания не оставлять. Слух идёт о рейтарском полке, что казна его пуста, рейтары без жалования сидят своими руками себе пропитание добывают и оттого ратному делу не обучены. Смекаешь, Семён Степанович? Весной - самое малое через пару месяцев - отошлёшь их на службу государю, а там сие вскроется...

- Так не правда то! Рейтары мои справны.

- Правда или нет - о том не знаю пока - драгун-рейтар твоих не видел. Но Разбойный Приказ самарцев ловил на большой дороге, пытал и сие выведал. Если наклепали на тебя, и то откроется, что поклёп сие - хорошо. А ежели иное посчитают дьяки Тайного Приказа государева? Так что завтра готовим рейтаров, а послезавтра нужно смотр им учинить... Смотр и опись - вот твоя главная защита от поклёпов, боярин-батюшка.

Мэри раскрасневшаяся с мороза уплетала жареных куропаток и украдкой наблюдала за разговором Григория и воеводы. Она поражалась как просто и при том хитро Григорий втёрся в доверие к воеводе. Можно было не сомневаться, что к утру воевода не просто всю Самару на уши поднимет, но и позаботится, чтобы в Уфу Григория отправили во главе отлично снаряжёного отряда.

- Ну, стало быть, хорошо! Так тому и быть - будем смотр делать.

- И потом попрошу я у тебя двести двадцать лошадей...

Боярин махнул - будут тебе лошади - и можно было не сомневаться. Григорий отвёл от воеводы царёву опалу и грозу и за то не только двести лошадей было не жаль, но и много чего иного.

- Как же так получается, что тебя сотника Осьмого приказа отправляют на такое дело с невестой? Чудно!

- Вышло так, что наша свадьба в Москве расстроилась. Сначала меня услали в Переяславль-Рязанский с царевичем. Вместо охраны я там был. Ну а моя ненаглядная Мэри была при царевне Евдокии, которая упросилась с братом ехать в Переяславль, а не в Коломенское. Затем прибыл сеунч и меня направили к князю Волконскому на подмогу, памятуя, что стрельцы Осьмого приказу годуют у тебя в Самаре, а я как раз в этой стороне прохолождаюсь. Царь благословил нас венчаться, но мы пока не решили, где сие сделать, и поспешили к тебе в Самару.

- Gregory, how do you manage elsewhere to find their friends? I think you spelled Governor. (Грегори, как же ты умудряешься везде находить себе друзей? Мне кажется, что ты воеводу заколдовал) - Мэри засмеялась и воевода, хотя ничего не понял, услышав её задорный, звонкий смех засмеялся тоже. Улыбнулся и Григорий, хотя и немного смутился.

- Мэри говорит, что я всех околдовываю, и благодаря тому все становятся друзьями и мне помогают.

- Воистину, Григорий, это чары. И зазноба твоя тоже чаровница - под стать! Так что коль захочешь - кроме смотра будет вам и свадьба не замедлив!

Заполночь в тереме воеводы собрались все гарнизонные командиры - двенадцать человек не считая двух командиров крепостных пушечных нарядов.

Свечей не жалели - дело важное. В воздухе витал тревожный дух, будто военный совет накануне сражения собрался. Командиры недоумевали, подозревая, что пришла грамота из Москвы собираться в новый поход. "Что-то рановато! Февраль не кончен!"

Вошёл воевода, скинул шубу, отстегнул богатую саблю бусурманской ковки, сел за стол. Он придвинул к себе чашу, налил морсу из крынки, осушил и оглядев всех ударил по столу кулаком:

- В это лето ни один поганый не должен зайти за нашу засечную черту!

Подчинённые его замерли. Как гром средь ясного неба было такое заявление. Легко сказать, но как сделать? Все молчали.

- В прошлом году у нас спалили четыре острожка, разорили наши станицы, побили почти полсотни наших служилых людей и полона увели почитай с полтыщи человек. В этот год тому не бывать! Вот и собрал вас, чтоб готовить силу нужно уже сей час!

По лицам командиров понятно было, что они не верят в успех всей этой затеи.

- Из Москвы прибыл сотник стрелецкий, который заберёт у нас столичных стрельцов до самой осени. И я отряжу ему двести двадцать лошадей со всей сбруей и оружно. Кроме того прикажу помочь ещё сотню охочих людей и прочего гулящего народа в ещё одну сотню сверстать - и отправим их на замирение башкир, под руку князя-воеводы Волконского.

- Да как же мы-то будем, батюшка? У нас гожих лошадей больше и не останется - весь рейтарский полк в пятьсот душ - а лошадей гожих добро бы в половину было. Остальные клячи хромоногие, под седлом не ходившие, - взмолился Назар Липнев - командир рейтарского полка.

Воевода зыркнул строго и рукой дал знак - " Уймись!"

- Всё знаю - вам кажется, что ничего из воеводской затеи не получится, однако только что я собирал скупщиков и мастеровых и дал им наказ готовить сбрую, оружие и брашно для обустройства новых острожков, станиц, и для наряда новых войсковых сотен.

- Год был неурожайный, люди в казну почитай ничего и не внесли... - сказал командир крепостных затинщиков Матвей Бособоев. - С каких шишей* нарядим новые сотни? С лихоимцев?

- Твоё дело, Матвей, свои людей как положено держать, как собирать новое войско будем - без тебя решу. А вот смотр который послезавтра московский гонец нам назначил, чтобы прошёл без сучка, без задоринки. И чтобы по описи пришли со всем оружием и в полном порядке.

Командиры зашумели совершенно не стесняясь - правда была на их стороне. Приготовиться к смотру было почти невозможно - люди со службы сбегали и добро бы, если в полках и сотнях было хотя бы половина потребного состава, но и того порой не досчитывались. Речи о кафтанах, сапогах и оружии вообще не было.

- Батюшка у нас жалованные деньги уже полугода как не плочены. Из трёх сотен караульных стрельцов тот год двадцать человек убиты в стычках, и того не восполнили, а ещё пятьдесят в нетях* - как нам полным составом выйти к смотру? А кафтаны?

- Про кафтаны меня даже и не спрашивайте - завтра поутру идите к Лариошке Изместьеву и пущай он вас всех обшивает и одевает - с ним всё договорено, сочтёмся позднее. К вечеру чтобы все кафтаны были.

- Да не справится Лариошка - это же надо за день пошить полтыщи кафтанов стрелецкого и рейтарского крою! У него и сукна столько нет.

- Лариошка держит свою мастерскую, где он один - только своими мастерами пятьдесят кафтанов наладит, а помимо того он клятвенно уверил меня, что остальное дошьёт на стороне, о чём у него якобы договорено с другими хозяевами. Суконщики по такому делу сегодня воротили с дороги обоз с тюками сукна и кипами кож - будет матерьял на кафтаны и сапоги. Завтра вся Самара почнёт вас одевать-обувать. А коль слова не сдержат - семь шкур с кажного спущу. Слово воеводское ещё чего-то у нас стоит!

Командиры приободрились. Пётр Каменный, командовавший сотней разъездных городовых казаков и среди всех самый бывалый и опытный, несомненно был единственным кто мог перечить воеводе - он был и опорой и правой его рукой и такие вольности спускались ему с рук. Но сейчас он сидел спокойно, помалкивая и теребя бороду - явный признак, что он озадачен, удивлён и при том доволен. Такого оборота дел Пётр явно не ожидал - ещё вчера воевода только о том и думал как бы свои карманы добром набить, а сегодня дело обернулось ровно наоборот. Кто-то явно растряс воеводскую мошну. Остальные смотрели на Каменного - раз не перечит, молит, стало быть воеводу поддерживает.

- А что за гость-то у нас, что за гонец?

- Тот самый сотник Осьмого приказу, Григорий Онисимов, жилец государев.

- Невелик сокол, однако. Из захудалого рода, раз сотник стрелецкий...- заметил Григорий Лобанов-Лопата, командир драгунской сотни.

- Твоё-то какое дело? Он государем отряжен к Волконскому - а на то похоже, что и вместо Волконского... Чуешь Гришка чем кукиш пахнет? То ещё тебе знать надобно, что сотнику сему осьмнадцать лет, а меж тем он уже с посольством англицким был и гонцом государевым оттуда вернулся. Захудалый род... Ты-то хоть и из рюриковичей, да только прок в том какой, коли даже с сотней драгун толком управиться не можешь? - воевода рокотал всё одно что гром, осаждая гонор своего подчинённого.

- Это что ж за гусь такой? И правда к государю вхож? - спросил кто-то.

- Того не ведаю, насколько он при государе, но вот его невеста из англицкоподданных и при том наставница царевны Евдокии. Послезавтра увидим кто таков - на смотре.

Командиры снова загомонили, удивляясь происходящему.

- Похоже смотр будет не шутейный, - заметил Пётр Каменный.

Наутро сияло солнце. Снега в Самаре в эту зиму выпало так много, что его перестали чистить, прокапывая только проходы до крестцов, где его просто утаптывали. Большие санные улицы тоже накатывали знатно, и на торге снег весь был укатан до того, что сани следов не оставляли. Торг бойкое место в Самаре, а рядом Вознесенский собор - самое сердце города.

Григорий вывел своего жеребца поутру - проехаться и пострелять за городом. Проезжая ворота от остановился у сторожки, и приветствуя служивых, осмотрел их пищали, поговорил. Оказалось, что сотня полтевского приказа расположилась на юго-западном конце крепости у впадения Самары в Волгу - напротив самарской перебоины*.

- Как же вы из этих пищалей палить умудряетесь? - спросил Григорий самого бывалого из воротных стражей.

- Э, мил человек, не пуля дело решает, а бердыш. Пуля в упор только и угадает, а иначе только, если воля Божья будет.

- Зришь ворону на частоколе? Есть на неё воля Божья?

- Ворону? Не... На сию птицу Всевышний не в обиде, к чему её к злой смерти приговаривать? - засмеялся ратник. Его товарищи рассмеялись тоже, а ворона тем временем взлетела и полетела прочь.

Григорий взявший её на мушку был уверен в выстреле - до птицы было буквально сорок шагов, а кроме того она оставалась в городе не так просто - её товарки улетели южнее, а она видно не поспела за ними и отстав прибилась к человеческому жилью.

Выстрел для ушей стражи был громовым - они снаряжали свои пищали и меньшим зарядом и порох их не давал такой силы выстрела.

- Смотри-ка... - опешили служивые. - Угадал прямо в тварь божью... Клочья полетели!

- Так то!

- Это что ж получается - с такой пищалью можно врага с двухсот шагов разить?

- Умеючи всё можно, - сказал Григорий заряжая карабин. - Видите какая пуля? А вот пыж... Смотрите как плотно я её загоняю - она в стволе не болтается...

Стрельцы взяли в руки карабин Григория и подивились его виду - ствол меньше, а грохот неимоверный, и сам карабин легче, и замок кремневый и полка - всё не такое как в их пищалях.

- Это в Москве такие пищали сейчас в ходу?

- Пока нет. Но скоро будут. Эту я с английской земли привёз, а скоро и наши научатся такие пищали делать.

- Так вот кто, братцы, виновник нашего смотра завтра! Верно твой приезд нашего воеводу в раж ввёл!

- Всё может быть.

- Нам поутру сотник сказал, что наказные деньги за полгода выплатят! Да серебром, не медью!

- А  вы что, денег полгода не видели?

- Точно так! на подножном корму жили. Посулы* брать приходилось - стыдно сказать!

- Какие ж посулы на воротах вы брать можете?

Страж подмигнул:

- Дурное дело нехитрое. Едет кто в неурочное время - раньше мы его за воротами держали до утра, а теперь и запустить можно. А то и кто через нас проезжал минуя таможенный двор - с солю ли, с товаром ли гостинным-иноземным. Господь не велел такое делать, но куда ж деваться?

Распрощавшись со стражей Григорий выехав вон из городка, который по сути был крепостью - посадов за стенами не было.

Лошадь шла ходко, дорога хотя и была заметена, но снег на ней был неглубок, а торный санный путь - казанская дорога - был широк - можно было не опасаться, что оступившись лошадь сломает ногу.

Лес начинался  почти сразу - Григорий не доехал до него буквально ста саженей, как вдруг лошадь остановилась как вкопанная и загарцевала, едва только не вставая на дыбы.

- Что ты, что ты!!! - стрелец не сразу сообразил что случилось, как вдруг чуть далее он увидел четырёх волков трусивших к нему. Они бежали слово играясь не переходя на по-настоящему большие скачки - правда и были они довольно далеко. Григорий не стал испытывать судьбу - развернул вороного и тот рванул к крепости со всех ног, не жалея сил. Тут-то волки и припустили. Оглянувшись Григорий понял, что, наверное, совершил ошибку. Подстрелив одного из них он испугал бы стаю звуком и гибелью одного из стаи. Особенно если бы удалось выцелить вожака. А теперь он вынужден был мчаться до ворот крепости, и возможности для выстрела не было. Это хорошо ещё было, что в привычку у него вошло всегда перезаряжать карабин сразу после выстрела и теперь в стволе сидела смертоносная пуля, а не гулял ветер погони.

Волки мчались, почувствовав азарт охоты. Поначалу их гон не развивал той скорости, которая могла бы испугать, ведь они шли по снежной целине. Но стоило им выскочить на дорогу и припустить по ней расстояние стало очеь быстро сокращаться. Конь нёсся не так ходко, хотя и рвался изо всех сил.

Григорий ещё раз оглянулся - хищники уже были в пятидесяти саженях позади и это означало, что он не успеет домчаться до ворот когда они смогут его нагнать. Можно было понадеяться, что волки не подойдут близко к городу, но судя по их охотничему азарту они могли бы и в сам город влететь и разорвать лошадь с седоком уже там, ни на кого не обращая внимания.

"Видят ли меня со стены?"- билась в голове мысль. Надежда была только на стражников, которые могли бы хотя бы звуками выстрелов отпугнуть стаю.

Но в воротах никого не было, и на стенах он никого не видел. Всё что оставалось спрыгнуть с коня на всём скаку и отбиваться саблей. Или сейчас или никогда - ведь через несколько мгновений и это уже будет делать поздно .

Григорий выпростал ноги из стремян ухватился за луку седла и сиганул с коня, пробежал ещё три-четрыре шага, выхватив одной рукой саблю, другой кинжал.

И в этот момент грянул выстрел. Громовой, пушечный. Здоровущий, головастый волк летевший как стрела вдруг прямо в воздухе в прыжке взвился так словно налетел на невидимую стену и тут же брызнула алая кровь - его буквально изрешетило, и отбросло как ненужную ветошь. Ещё двоих из погони зацепило дробом* - они заскулили, отлете назад и очень скоро затихли, а последний четвёртый и самый молодой из преследователей оставшись невредим пустился наутёк. А из ворот сыпанули стражники с бердышами наперевес.

Пушка выстрелившая в стаю стояла в навесе над воротами и была почти не видна. Дым от выстрела обнаружил её и теперь облаком окутал воротную башенку.

- Так и сказал ведь, что волки на опушке караулят. Утром завывали.

- Что ж ты последнего не стрелишь?! Стрели! Стрели!!!

Григорий посмотрел вслед коню - карабин был приторочен к седлу в чехле, а конь уже пролетел саженей пятьдесят  и удалялся всё далее.

Со стены бросили пищаль, Григорий поймал её и обернулся вслед волку, коротко прицелился и выстрелил упреждая бег зверя. Пуля видно прошла совсем рядом - фонтанчик снега вспорхнул в тридцать шагах перед волком и тот уворачиваясь от неизвестной опасности кинулся прочь с дороги к лесу.

- Эх-ма! Ушёл, молодой!

- Это ничего! Другим расскажет, что нечего самарских купцов на дороге караулить.

Стражники вышли к Григорию и стали хлопать его по плечам, подбадривая.

- От верной смерти ушёл!

- Не думали что так далеко отъедешь!

- Как знал, что сейчас они за тобой погонятся, пушку сразу же зарядил. Да всё боялись в тебя угадать. Вовремя с коня соскочил, ещё б немного и поздно было бы.

- Да что поздно, бердышами бы пособили - волк на бердыш не пойдёт. Да и сам с саблей!

Григорий молчал, не в силах отдышаться. Казалось бы, лошадь несла его во весь опор, не сам бежал - но и он буквально сбил дыхание одним махом. рубашка под кафтаном взмокла...

- Пострелял... вот ведь!

- Это ничего! Пустое! Вон смотри трёх волков, тебе благодаря, порешили.

Один из хищников всё ещё бился в агонии и стражник копецом бердыша заколол его.

- Тощие какие, волки то! Заяц в лесу перевёлся - это год то ли мор был у них, то ли что ещё, но волки злые, на город стали выходить.

Григория позвали в сторожку и стали потчевать пирогами и иван-чаем, расспрашивая о том о сём. Когда же стоило ему обмолвиться о том, что он знает и царя и царицу, то ратники буквально навалились с распросами и не отступали всё стараясь разузнать каков он царь, какова царица, как вообще "там на верхах".

- Как же ты с царём-то сошёлся...

- То воля другого Царя, Небесного. Иначе гнил бы я сейчас где-нибудь в московском рву в Кукуй-городе...

- Как так?

- А вот так - тот год аккурат в это время взяли меня и всю мою ватагу, к которой я прибился. Ярыги Сыскного приказа сволокли меня в Разбойный к боярину Шаховскому, а тот прознав, что батька мой стрелец, что я ничего особо грешного не сотворил, а только лишь пыжился, пожалел меня. Отправил на обучение и кров и стол дал. Так то. 

- Ну а потом?

- А потом, люди добрые, наставник мой показал мне книгу по огневому бою, писаную одним гишпанцем на латынском языке. А посколь я был как бы стрелец - обещано мне то было, хотя и не прямо - мечтал я выучиться огневому бою. Там всякое было - сошёлся я со стрельцами Осьмого приказу, а потом случайно, не без воли Царя Небесного, встретил Государя-батюшку, разыскивая того кто бы мне книгу на латынском прочёл.

- А что царь на латынском знает? Грешное ж дело?

- Окстись, Гаврилко! Монахи на латынском даже у нас в крепостнице занают! Продолжай, Григорий Онисимович, говори про царя!

- А что говорить? Читал я книгу, читал, да и дочитался до того что научился всем главным премудростям пальбы огневой. Как порох делать, как свинец лить. А как выучился так стал стрельцам пули готовить, сам научился пулять метко, с приказным головой Тимофеем Матвеичем Полтевым накоротке сошёлся, да и он меня на охоту к царю завёз. В общем подстрелил я на охоте гуська - как пред вами ворону, и царь за то меня к себе особо приблизил. А потом всякое было и в посольство меня к англицким немцам заслали, откуда я только в декабре и вернулся.

- А каков царь собой?

- Вот так возьмёт бывало кочергу, согнёт... а потом разогнёт и скажет "Есть ещё могута в рученьках-то!"

- Ох ты!

- А правда, что можно у царя милость получить - шапку серебром - ежели медведя забороть?

- Само собой! Верное слово! При мне один такой удалец свово брата из застенка освободить добился.

- А царица, царица - хороша собой говорят?

- О, царица конешно у нас, что солнце ясное. Но строгая. Зело строгая! У неё не забалуешь! Зато, когда милует, так это уж верно всё равно, что на небеса попасть - когда я в посольство ехал меня царицыны швеи обшивали - это скажу я вам, братцы, то ещё дело.

- Золотом шитьё-то? Поди-ка как архиерейское облачение?

- Нет, пожалуй божьи слуги одеваются полутше, однако и царские не хуже делать умеют наряды. Бархат, парча, атлас... каменья нашивают заморские, глаз радуется. В общем мы в немецких землях в грязь лицом нигде не ударили, а даже и полутше их смотрелись.

- Вот ведь! А царь, говорят соколиную охоту жалует? Ежели сокола к нему привести - то можно и в люди выбиться?

- Верное слово. Только хорошие сокола - сколь мне ведомо они в Поморье живут, да из Сибири дикомытов несколько знаю. Чтоб с Самары - того не слышал. Лучше на войне выбиваться в люди. Вот будет война с ляхами - там и нужно свою удаль да ратный навык показывать. Война верное дело!

- С ляхами можно и голову сложить... Лошади у ляхов не чета нашим, а верховой пешего всегда поборает...

- Только одно верно - мы у них земли-то одну за другой берём!

- Знаем как берём - кровушкой её поливаем. Сколько самарцев уже на ляцкой войне головы сложили?

Товарищи зацикали на своего угрюмого сослуживца, а кто-то даже дал ему затрещину.

- Сопли подбери, развезло тебя!

- Того не знаешь, что Польша по людям-то поболе, чем Русь. Не числом мы их бьём, а крепостью. Наше войско стойкое, где в землю врастёт - не сдвинешь, хоть на лошадях, хоть с пушками. Бывалые много чего расскажут. Да и сам я знаю, коли умеешь воевать будет успех, коли научен строй держать - конница тебе нипочём. Не пойдёт конь на плотный строй, не пойдёт конь на бердыш. Пали, руби и лях разбегается не хуже татарина.

- Ну ежели так палить как ты палишь, то верно ляхи нам не ровня. А ну как они так же научатся?

Старший наряда засмеялся. Он то был в деле с поляками и теперь смеялся над товарищами, рассказывая.

- Мазуры, они сплошь все шляхта и сила их войска это конница. Все их победы это конные победы, а мы всегда пушками и пехотой давим. Побеждает не тот, кто с сабелькой скакать умеет, а кто города и крепости брать может. А пехота у них слабая, что вобла вяленая. Хорошо, если у них есть наёмники - эти умеют воевать, а когда дело доходит до холопов ляцких - эти всё одно что стадо. Никто из шляхты в пехоту не идёт - это ведь позор. Потому и стрелять они не научатся - пехота точно не сможет.

- Вот сразу видно, что ратник бывалый. Я сам-то на войне пока не был, но стрельцы из моего приказа, что там, на войне возмужали, говорят точно так же. И ещё одно есть, чего вы не ведаете - ляцкое войско это множество мародёров - по нашему грабителей. куда ни придут - ту местность и разграбят. Наше войско всегда воюет на собственном кошту, где идёт там ничего не трогает, а если кто и позарится, то тому сразу дыба и каторга. Потому-то и ждут мещане, когда "русские прогонят эти шайки". Это царь строго требует.

- Жаль что только с нас это всё берут! Войско может быть и здравствует за наш счёт, а нас эти лупачи* как липку обдирают.

- Да что ты заладил! - снова възерепенились стражники на своего угрюмого товарища.

- А вот тут точно сказано. Только ведь сами сказали, что вам наказные деньги за полгода выдают - нет разве?

- Да, точно!

Угрюмый стражник не переменился в лице.

- Это сей час оне выдали - завтра уедешь и снова долодом!

- А вот это мы посмотрим! Ой как посмотрим. Но вот что, засиделся я с вами, хорошо тут чаи гонять, но нужно и службу править. И вам и мне.

- А про смотр, про смотр скажи?!

- Того не знаю. Я смотр драгун хотел устроить, но видно воевода хочет весь гарнизон на смотр привести.

- А правда что под твою руку можно пойти служить?

- Нет, я с воеводских сотен людей брать не буду. Тут нельзя рубежи ослаблять. Да и через месяц другой на ляцкую войну часть гарнизона отрядят...

- Эх-ма, а я то чаял так же пулять метко научиться! Вот ведь!

- Научишься ещё. Сей час нет урочного времени, а вот гиль башкирский уймём 

У попа Вознесенского собора отца Дмитрия через всю щёку тянулся старый, рваный сабельный шрам, побелевший от времени. Борода прикрыла бы его, да шрам шёл чуть выше линии роста волос.

- Сразу видно боевитого батюшку.

- Оно так сыне. За чем пришёл в дом Божий?

- Венчаться бы надобно мне и невесте моей.

- Есть ли благословение родителей?

- Родители наши умерли - сироты мы, но Государь-батюшка наш союз благословил, - Григорий протянул священнику грамоту от Алексея Михайловича, тот развернул и быстро прочёл её. Сразу было понятно - святой отец с грамотой не просто знаком, но много читает, а то и переписчиками книг распоряжается.

- При таком деле не я должен вас венчать, а батюшка-настоятель.

- Я не только по той причине пришёл. Сказывают, что вы, батюшка можете кое-чему важному меня научить.

Поп удивлённо вскинул брови, затем усмехнулся, и без слов позвал за собой. Спустились с крыльца храма - мела лёгкая позёмка, и белоснежный покров ослепительно сверкал. До боли в глазах. На подворье храма большая трапезная, туда и спустились, в подклет, прошли по недлинному коридору и зашли в келью, где как видно и располагался отец Дмитрий. Священник керекрестился на образа и присел к столу на лавку.

- Это кто ж тебя ко мне послал и почему?

- Говорят знающие люди, что, если кто ведает как башкирский гиль унять, так это только вы, батюшка.

Священник испытующе посмотрел на молодого воина, и снял скуфью. Перекрестившись на образа ещё раз, он ещё раз испытующе взглянул на Григория.

- Немоляка чтоль?

- Немоляка? Это как?

- Почто образа не уважил?

- Да не умею я... - оробел Григорий. Его бросило в краску.

- Что тут уметь? Видишь святой крест, икону, крестное знамение наложи, скажи "Возвеличивает душа моя Господа!" - вот и всё умение! Ну-ка встал перед Богородицей!

- Возвеличивает... душа моя Господа! - запинаясь произнёс стрелец.

- Разбойник ты какой-то чтоль?

- Да, батюшка, год назад только от неправого дела отстал.

- Год? И уже в жильцах ходишь? Дворянин? Боярского роду?

- Да нет, с чёрной кости - батя мой был стрелец.

- Стало быть не с совсем чёрной кости...

- Так стрелец Белогородского разряда.

- Ох-ты! Стало быть с чёрной. Ну да ладно. Гиль хочешь забороть башкирский?

- Точно так!

- А что ты про башкирский гиль знаешь? Откуда пошёл? Почему вдруг башкиры от царя отложились?

- Ну... - Григорий начал было объяснять, рассказывать обрывочные сведения, что у него были и отец Дмитрий смотрел на него ласково, снисходительно. Когда минут через пять Григорий выдохся, отец Дмитрий поднялся со своей лавки и выйдя из кельи крикнул:

- Марьюшка, сваргань нам чего-нибудь!

Тоненький девичий голосок что-то ответил, и поп просветлел:

- Внучка моя. Послушание тут несёт. Краса девица... 

Григорий терпеливо ждал когда священник надумает ему ответить, но тот не торопился.

- И как же ты, немоляка собираешься вразей Божиих расточить, коли тебя Господь Иисус не укрепляет? Ась?

- Потому-то я и здесь, что...

- Да знаю я что тебе насоветовали и кто... Только не будет у тебя настоящего успеха коли без Господа пойдёшь. А ведь ты без Господа в поход собрался. - дед костлявым пальцем тыкнул Григория в грудь и пребольно - была сила в руках по всему видно, коль перстом так уязвлял. - Допустим подучу я тебя как что седлать - и сделаешь ты то. Надолго ли уймёшь башкир? А я скажу сразу - на год другой. Потому, что ты им не говори, что не обещай, а то будут слова человеческие. Грош им цена. А Божьего Слова ты не ведашь.

- Научите, батюшка!

- Зело борзо! Как я тебя научу, когда ты величание Богородицы едва не заикаясь произнёс? Молитвам кто тебя учил? И чему выучил?

- Почти ничему...

- Ох-ох-ох-хо-хо.

Отец Дмитрий ещё с полчаса распекал и наставлял Григория периодически сокрушаясь его невежеству, пока наконец не убедился, что стрелец осмыслил всю глубину своего падения и понимает что ему делать.

- Раз ты готов Богу служить так же как служишь царю, то ты должен понимать, что перед Богом все равны. И мы, его дети, верующие во Христа, и безбожные агаряне, которые пошли вослед Магомеду, почитая его пророком и заблудились. А башкиры они агаряне. И они тоже дети Божьи, хоть и заблудшие.

Поп взял в руки огроменный фолиант в кожаном переплёте и долго листал его. Наконец нашёл то, что искал и сунул под нос Григорию.

- Чти в голос.

-  Еще сказал: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся.

- Что понял? Ты который из братьев?

- Верно младший.

Отец Дмитрий улыбнулся, потрепал его по голове.

- И верно сказал и неверно. Как так? Вот скажи мне - если ты младший из братьев, то кто будет тогда агарянин? Как немоляка, как не очень ревностный христианин ты конечно же похож на младшего брата, но на самом деле ты держишься рядом с Отцом Небесным, ты даже гордишься тем, что ты правоверный христианин, пусть и немного беспутный. Но это значит что ты старший брат. А агаряне тогда братья младшие. Понимаешь?

- Как будто...

- И ты посмотри как обрадовался старший брат возвращению младшего. Аж позеленел, наверное, от радости... Похож ли старший брат на Отца Небесного? Почему он не радуется, как обрадовался Отец? Почему он даже Отцу обвинения бросает?

- Где же обвинения?

- А это что? "...вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими;" разве это не обвинения?!

- Но ведь это справедливо! Он же действительно был верным...

- Был бы верным - радовался бы вместе с Отцом! Нет разве? Отец рад и сын рад! Вот смотри - я рад и моя внучатая рада! Смотри какая басенькая!

Как раз Марьюшка принесла нехитрую снедь и бадейку с душницей.

- Запомни и затверди, сыне, кому служишь - тому и уподобляешься. Служишь Богу - будешь рад тогда, когда Бог радуется. Служишь противнику божьему - будешь огорчаться от побед божьих.

Григорий примолк обдумывая притчу и вообще всю свою жизнь. Образы мелькали перед глазами, а мысли бешеным галопом сменяли одна другую. Священник его не торопил. Он любил такие минуты, когда его пасомые переосмысливают свои воззрения, переоценивают свои поступки. И не торопил. Пошвыркивая горячим чаем с душницей он разломил каравай и макнул его в душистый башкирский мёд.

- Ну, что теперь скажешь про башкирский гиль? Понимаешь почему агаряне подняли мятеж?

- Получается, что мы как старшие братья им досадили чем?

- Да не им, а Отцу Небесному... мы пошли и обманом попытались взять козлёнка, чтобы "отпраздновать со своими друзьями"... В угоду себе тешились, а не во славу Божию.

- Это как так?

- Не Господня ли земля и все кто её населяют? Не Всевышний ли назначил пределы обитания народов? Так почему же земли исконные башкирские вдруг стали так хищнически захватывать?

- Что ж русским теперь уйти из Уфы? - Григорий вдруг весь подобрался - ему такой оборот дела совсем не нравился.

- Почему уйти? Чей это дом? Чья земля? Господни! Вот ты старший брат, видишь, что Отец тебе говорит позаботиться о младшем брате - разве ты будешь что-то отнимать у него? Разве что нож отнимешь, чтобы себе и другим вреда не нанёс. Но ты заботишься о нём, сопли подтираешь, помогаешь, наставляешь, ведёшь его к Отцу - раз видишь что он несмышлёныш ещё. Твоё дело - привести его к Отцу. А что же произошло? Волки хищные пришли и расхитили божье наследие.

- Но ведь башкиры-агаряне своё наследие всё одно потеряют.

- С чего ты так решил? Они за землю данную их предкам готовы биться, и головы сложить. Они берегут то что от Бога получили - вольно или невольно, но они любят то что им Отец дал и обязаны перед Ним охранять своё наследие.

- Так что ж делать?

- Царёву волю исполняй, не забывая о воле божьей. Царь что обещал башкирам? Что они станут его подданными и никто их не обидит. Они обещали ему, что земли которые им не нужны можно будет пахать и строить там русские города, сёла. Жить рядом и дружно. Царь обязал не обращать башкир в нашу веру насильно - только доброхотно. Это справедливый договор был?

- Как есть справедливый! Коли они не супроив и мы согласны.

- Кто его нарушил? Уфимская епархия. Они отобрали заповедные земли у башкир. Они нарушили царёву волю. Башкиры восстали. на кого они восстали? На царя ли?

- Получается, что не на царя.

- Неверно! Они и на царя восстали тоже - потому что слуги царёвы для них и есть царь. Они же считают, что раз слуги такое творят, значит и сам царь такое повелел.

- И что ж делать? Не воевать же мне с Уфимской епархией?

Поп протянул стрельцу перо.

- Сим победишь.

Григорий почесал затылок. Судя по всему нужно было писать письмо царю, но что же - неужели сочинять поклёп на уфимского митрополита?

- Не могу же я обвинять в башкирском гиле митрополита уфимского? Как же?..

- Те, кто будут его обвинять сами должны явиться перед очи царя. Твоё дело чтобы царь узнал правду, но тебе не обязательно эту правду пересказывать ему. Ты и сделать этого не сможешь. Правду могут донести только те у кого она в жилах течёт. Сколько слов ты ни произнесёшь это будет не от сердца - и значит пустое.

- Значит мне нужно привезти в Москву тех, кто за всех башкир сказать сможет. Волей или неволей.

- Волей. Неволей не выйдет - правду в дороге растеряешь, привезёшь одну ненависть.

- Так тому и быть. Волей так волей.

Отец Дмитрий снова испытующе посмотрел на Григория - тот уже не знал что и думать. "Что снова не так?"

- Но кроме того, не забывай, что гиль башкирский не только по башкирским землям гуляет. Он ведь и за Каменный пояс - Урал забрался...

Стрелец не понял к чему клонит старец. А тот снова не торопился никуда, всё макая хлеб в мёд, и запивая душницей.

- Кто обидел вогулов и сибирских татар?

- А вот тут уже другой оборот... Их никто не обидел. Им в сердце кое-кто злой умысел вложил, да кое что посулил. Впрочем эти же, кто вогуличей и татар подзуживает, те же и к башкирам вход нашли.

- Кто сей враг?

- "Внуки Кучумовы"...

Старец и не ждал ничего другого - Григорий про хана Кучума и не слышал никогда. Что говорить об этом бухарце, когда стрельцу и имя Ермака Тимофеевича было неизвестно.

- Кучум это был прежний правитель Тавды - то есть Белой Орды, то есть Сибирского ханства. Да если уж совсем правду сказать - он не правитель никакой, а лишь самозванец, захвативший Сибирский престол.

- Стало быть коли его внуки, значит претендуют на наследие престола Сибирского.

- Не только Сибирь хотят вернуть себе, но и башкир себе на службу поставить. Вот сих-то волков хищных тебе стоит укротить. Удали их и гиль утихнет - вогуличи и татары разом утихнут, с башкирами договоримся когда своих волков осадим.

- Теперь-то всё? Или что ещё есть? Теперь по силам мне унять башкирский гиль?

Священник снова испытующе смотрел на стрельца.

- Есть ещё одно - лупачи*. Те что шкуры с людей дерут, да не одну, не две, а столько сколько смогут.

- Сборщики ясака?

Старец кивнул.

- Первым делом, Григорий нужно покончить с теми, кто в обход государевой казны на горе его поданных богатеет - башкиры ли, вогуличи или русские мужики - всё одно. Волков хищных ты должен вырезать под корень. Ты начни - Всевышний пособит! Кто людей чёрных обижает - то враг Государю, тот и есть зачинщик гиля - друг "внукам Кучумовым".

Григорий задумался и в его голове сложился простой чёткий и понятный образ. Он понял что делать и как.

- Спасибо батюшка за науку! - обернулся на иконы - Величает душа моя Господа!

- Ступай с Богом!

==========

На апостола Тимофея - Праздновали день апостола Тимофея 4 февраля.

Черкасы - казаки Малороссии и Великого княжества Литовского. Не путать с черкесами Кавказа.

Станица - первоначально это было временный лагерь, разбиваемый на несколько дней, недель, иногда на летнее время - если место было хорошо укреплённым. Позднее места некоторых станиц стали полноценными посёлками.

Брашно - еда, снедь, провиант.

день пророка Захарии и праведницы Елисаветы - 18 сентября. Захария и Елизавета - родители Иоанна Предтечи.

Датошные люди - рекруты-новобранцы.

В нетях - в бегах.

Шиш - бродяга, бомж, бездельник.

Перебоина - намытая течением коса в месте впадения одной реки в другую.

Дроб - картечь. Часто дробом называли даже каменную крошку.

Лупач - жестокий сборщик налогов, подати, ясака. Лупач - изначально это обдирщик кожи с туши животного.

Притча о блудном сыне - Евангелие от Луки 15=11-32 (в переводе 1877 года).