Башкиры под Самарой шалили недолго - послы вернувшись в стан обнаружили там ропот, и скоро недовольство выплеснулось в распрю. Виной тому было то, что лошади тощали, и среди них вот-вот должен был начаться падёж. Виной тому была и предусмотрительность воеводы Давыдова - всё предполье подле городка было выжжено по осени и лошадям было нечего вырывать из-под снега. Припасов ячменя, и овса у них было только на несколько недель, да и то только в расчёте только на боевых лошадей. Но ведь, если падут заводные кони, разве ж орда не утратит силу? Разве ж можно воевать, когда лошадь вдоволь не получает корма.
- Вы ещё и в бой не ходили, а уже думаете как бы разъехаться по своим улусам! - кричал на своих подручных Сары Мерген. Будучи наследником хана Кучума он собрал всю эту орду в надежде нанести неожиданный удар, но под самыми стенами Самары степняки внезапно отказались идти на верную смерть. Из почти пяти тысяч всадников в приступе ногайского лагеря принимали участие лишь сотен пять, да ещё две сотни ходили ночью тревожить защитников. - Один решительный бой и мы прогоним завоевателей!
- Дозволь и нам сказать! - дерзко прервал кучумова внука тайша* калмыков, что привёл три сотни своих людей на подмогу башкирам. Ещё недавно никто и помыслить не мог так перечить хану, но сегодня тайша чувствовал, что некоторые думают так же как и он, а значит многие поддержат его.
- Я не закончил и потому тебе - молчать!
Тайша сидел прямо напротив хана и лицо его было каменным. По лицу Сары Мергена промелькнула тень тревоги, но он продолжил.
- В крепости нас ждёт богатая добыча, там же нас ждёт и корм для наших лошадей, так мы сможем дождаться первой травы. Но самое главное - русские не готовы к обороне, они не могут выдержать нашего натиска потому что нас пять тысяч, а их во много раз меньше. Наши предки не раз брали и более сильные крепости, а мы совсем недавно сожгли много их крепостей в тюменской земле, вдоль сибирской дороги, которая связывает их владения с Тюменью.
- Однако Тюмень вы не стали сжигать? - заметил один из наиболее уважаемых башкир.
- Тюмень мы оставили без поддержки из владений неверных, и когда соберутся большие силы этим летом - мы сожгём все сёла русских и саму Тюмень. То, что сделали в прошлом году закончим в этом и князья вогулов и татарские ханы уже готовят своих людей!
В шатре было больше двадцати башкирских командиров, но среди них Сары Мерген видел только трёх четырех готовых поддержать его.
- У нас уже нет иного выхода - если сейчас двинемся назад, то потеряем уважение всей Степи, и всё равно погубим и нашил лошадей и наших людей.
- Разве мы не говорили, что нужно отложить войну до весны? Разве весной мы искали бы траву лошадям?
- Весной к русским придут новые обозы, а с ними придут и новые пушки и новые отряды воинов. Весной с верховья Волги в любой день они смогут получать помощь на кораблях, и мы не сможем им помешать.
- Но мы и сейчас не сможем их одолеть - разве это не видно?
Многие закивали головами. Они видели что русская крепость сильна, а среди их людей нет большого желания лезть на стены.
- Хан, ты дозволишь мне наконец сказать? - спросил тайша калмыков.
- Говори.
- Ты привёл сюда почти тумен*, но при этом не подумал как мы будем кормить своих лошадей и можно ли здесь разбить стан. Разве не давно готовили этот поход? Разве ещё с осени не было известно, что русские выжгли всю траву? Здесь в Самаре бывали и наши купцы и бывали наши разведчики - они доносили, что кормить лошадей будет нечем, но ты, хан, не стал думать об этом. Да, ты взял запасы, но их до первой травы не хватит и ты об этом знал.
- Я знаю также и то, что у русских нет настоящих воинов в крепости. Их войско давно уже не войско, если даже всадники у них съели своих лошадей.
Неожиданно большая часть из бывших в шатре закивало головами. Они тоже знали, что войско в Самаре слабо.
- А я видел другое! - твердо сказал тайша. Вы не ходили на ногайский стан, а я со своими людьми ходил. И мои люди погибли от их пушки, а не ваши! Но ведь именно ты, хан, говорил, что их пушки не могут нам повредить!
- Аллах знает своих*.
Калмык зло ощерился - он-то не был мусульманином и воспринял эти слова хана как оскорбление.
- Ты говоришь, что мы могли сжечь город, но даже глупец знает, сколько снега выпало этой зимой - мы только тратим стрелы и смешим русских! Отважные батыры подожгли стену крепости - разве сгорела стена? Сколько ещё людей нужно положить здесь, чтобы убедиться в невозможности взять эту крепость?
- Ты просто малодушный и недостоин вести людей в бой!
- Но тайша единственный из нас кто два дня подряд не вылезал из седла! - подметил один из башкир.
Все закивали - обвинение калмыка в малодушии было очевидной глупостью.
- Если уж мы хотим воевать с Самарой, почему мы не встали станом с другой стороны? Там лес, там есть и трава под снегом, там и из пушек по нам стрелять не смогут, а значит мы встанем станом намного ближе, и сможем разорить те сёла, что находятся поблизости. Почему ты не выслал даже туда людей?
- Мы не грабежом сюда пришли заниматься, а сжечь эту крепость. Потом и разграбим все те селенья русских, что прячутся в лесах. Если сейчас отправить часть людей туда, то мы станем слабее. Русские и так попробовали сделать вылазку. Они тем более сделали бы вылазку и смогли бы разгромить наш стан, если бы мы встали в лесу, где на лошадях нельзя воевать так же просто как и в степи.
Полог шатра откинулся и внутрь вошёл рослый, в богатом кафтане русский воин. Его оружие, дорого украшенное, блестело в свете костра, красный, расшитый золотом кафтан выдавал знатность. На волнистых светлых волосах был снег, а в глазах не было ни капли страха, хотя воин был молод.
- Мир вам, воины Степи!
- С миром ли пожаловал, русский или как обычно у русских, лжёшь? - ядовито осведомился Сары Мерген, хотя остальные в ответ на мир ответили миром.
Татарин, что вошёл вместе с русским, словно его тень, перевёл и глаза парня загорелись насмешкой.
- Уж не ты ли есть Сары Менген, которому царь-батюшка оказывал многия почести и многия подарки тебе дарил? Уж не ты ли прославился вероломством будешь мне пенять на какую-то лживость? - русский нисколько не испугавшись был торжествующе насмешлив.
- Ты так говоришь, будто не ты в наших руках, а мы в твоих!
- Я говорю как подобает гостю, и как подобает послу, ничем не унижая достоинства достойных людей.
Когда татарин эти последние слова в шатре повисла тишина, никто их башкир не шелохнулся с интересом разглядывая вошедшего парня. Каждый в шатре был почти вдвое его старше, а некоторые и втрое превосходили и возрастом и мудростью. Но вряд ли кто превосходил отвагой - прийти вот так в стан врага и вести себя вот так дерзко... Они только качали головами.
- Ты пришёл как посол, но это не значит, что мы примем тебя как посла! - с угрозой выкрикнул хан. - Батыры, взять его!
Русский только ещё более усмехнулся в ответ.
- Твои нукеры уже давно сами сидят связанные свежими сыромятными ремнями, а подле шатра стоят башкирские воины, которые тебе не подчиняются. Так что примешь меня как посла, а если не примешь, то башкирские беки меня примут.
Кусей торопливо перевёл, но Григорий уже увидел что некоторые из степняков его поняли и без перевода - они немного знали по-русски. Это ещё более взбодрило - ведь наверняка, те кто знали русский язык относились к русским скорее как к соседям, чем как к врагам.
- Ты посмел снять мою стражу, и за это тем более будешь наказан! Я казню тебя на виду у твоих!
- Это я снял твою стражу! - с шатёр вошёл один из наиболее уважаемых башкирских вождей Сабитбай, с ним ввалились его воины, которым он взглядом, без слов указал встать у входа. В руках - обнажённые сабли.
- Я говорил, что ты мятежник и не зря ты ускакал к русским в крепость! - шипел Сары Менген.
- Умолкни, Менген-хан, ты уже много сказал лишнего, - повелительно, но не повышая голоса сказал Сабитбай. Слова его тягостно повисли в воздухе и напряжение вот-вот готово было взорваться - кое-кто из башкир готов был вскочить и прийти на помощь хану.
- Все знают, что сегодня ночью я потерял сына Ильсура, который здесь среди вас был на равных. Раз его больше нет, я занимаю его место и хочу сказать вам, что пришло время выслушать что нам скажет этот русский.
- Зачем нам слушать его? Он враг! Пусть уходит! - крикнул один из тех, кто был верен Менген-хану. Некоторые закивали ему в поддержку, но большая часть всё-таки готова была выслушать русского посла.
- Ты человек воеводы Самары? - спросил самый уважаемый из башкир Таштемир, которого за глаза звали Атай*. В голосе его было некоторое сомнение.
- Да, уважаемый, ты верно подметил, что я не от воеводы к вам прибыл, а от царя Московского, зовомого средь вас Белым Ханом. И прибыл я не с пустыми руками и не по своему разумениню, а с наказом найти неправды, что вас подняли на гиль, наказать тех, кто вас обидел, и усмирить всякого, кто сеет раздор. Худо, что доводится нам свидеться при таких обстоятельствах, но, то разумею за добро, что сразу все, кто не доволен чем в одном месте собраны, и могут без запона изложить мне всё, что на сердце лежит.
- Что мы, уважаемые люди Степи, будем слушать этого буйдака*? - вскричал Сары Менген, поняв, что его дело рушится у него на глазах. Он вскочил и выхватил было саблю, но с десяток рук вцепились в него и силой заставили сесть. Он попытался всё ж вырваться и повалился в костёр, образовалась свалка в которой его выволокли из огня, и погасили загоревшуюся одежду. Сары Менген стал истошно вопить, что не позволит вражескому посланнику колебать сердца его людей, но его в конце концов скрутили и пригрозили заткруть рот кляпом. Это не образумило хана, и башкиры не долго размышляли - рот хну заткнули, бросив его на пол уже без всякого уважения. Они приняли посла и теперь, когда хан пошёл против общего - пусть и не высказанного, решения, он потерял уважение к себе.
- Посланник Белого Хана красиво сказал, но поверит ли ему кот из нас? - спросил собравшихся Таштемир.
- Я поверил! - кратко сказал Сабитбай и сел в круг у костра.
- Тебе разум мутит смерть сына от руки неверных! - крикнул один из вождей.
- Разве не могли русские подкупить Сабитбая? - сказал другой.
Но Сабитбай не обратил внимания на их слова и бровью не повёл.
- Сары Менген нарушил Закон Степи и не принял посла, поэтому он больше не может быть нашим ханом. То, что мы решим здесь и сейчас будет только нашей волей - медленно и очень веско сказал Таштемир, оглядывая всех и каждого. - Мы здесь оказались не только потому, что нас подбил на то, Сары Менген и его братья, но и потому, что сами считаем русских вероломными обманщиками. Теперь наш совет должен решить что нам делать далее, и что мы ответим послу Белого Хана. Хотим ли мы далее воевать или же нужно разойтись по нашим улусам?
- Хотим ли мы воевать уже не важно. Мы воевать не сможем, если падут наши лошади!
- Значит ли это, что мы должны разойтись? Разве после этого русские не скажут, что мы испугались их? Разве не начнут они нас после этого грабить и отнимать наши земли ещё быстрее?
Григорий слушал что говорят башкиры, но Кусей не успевал перевести всего сказанного, ограничиваясь лишь общим смыслом. Главное, что стрелец понимал, что дрожь в коленях удалось унять, а напускная его храбрость теперь стала чуть более реальной, чем ранее.
Наконец, когда все высказались от младших до старших, решили ещё раз выслушать царского посланника.
- Уважаемые! Мы с вами подданные Белого Хана, царя Московского и Всея Руси. Хотя вы пришли воевать Самару, но я считаю, что привели вас сюда обманом, поэтому ваша клятва перед царём ещё не нарушена по-настоящему, а вина, коли она и есть какая - невелика. В любом случае она гораздо меньше вины тех, кто вас обидел. Однако прибыв сюда, я обнаружил, что вы сами обидели ногайского мурзу Нурбека и его народ, отняв у него отары и табуны из-за того, что он не хотел восставать против Белого Хана.
- Не было такого! - с места вскочил один из самых молодых беков и ударил себя в грудь.
- Может быть не все об этом знают, может быть это сделали те, кто служит Сары Менгену? Кто бы это ни был - табуны и отары надо вернуть ногайцам!
- Кто забирал - тот пусть и возвращает!
- А разве ж я иное говорю?! Кто к сему не причастен, с того и спросу нет. То же самое должно сделать и с вами - ежели кто у вас что отнял - он будет принужден волей ли, силой ли оружья, вернуть ваше вам. Царь не только почитает это законным, но и предписывает то исполнить.
- Но ведь на наши земли посягают русские имамы! Они ставят везде свои обители, отбирают наши пастбища, вырубают наши леса! Разве прикажет царь против имамов?
Григорий прекрасно знал, что бывает с теми, кто от имени царя занимается самоуправством - не раз и не два он присутствовал при том, как царь разбирает такие случаи, но памятуя слова старца Димитрия он смело и без всякой задней мысли сказал:
- Царь не только строго-настрого запретил посягать на ваши земли, но и запретил обращать вас из ислама ко Христу. Разве не знаете того?
Все согласились, что на их веру действительно никто не посягал.
- А ещё подумайте - разве для русских имамов не главное в свою веру вас обращать? Это ведь для имама самое главное, верно? Но они этого не делают. А земли всё ж отнимают. Значит, если они один указ исполняют, а другой нарушают, то какие они имамы, какие попы? Значит из корысти то делают! Корысть не к лицу тому, кто служит Всевышнему, поэтому в этом споре Белый Хан на ваше стороне стоит, а не на стороне попов!
- Ты так говоришь, чтобы обманом нас увести от Самары!
- А разве вы хотите воевать? Чтож давайте воевать! Того не боимся - до весны мы-то просидим, а там придёт подмога, и тогда уж вам не сдобровать! Не боюсь того, но и не понимаю я для чего нам воевать? Ну убьёте вы тысячу русских, ну убьём мы тысячу ваших, что дальше? Разве станет от того башкирам легче?
Григорий остановился, поняв, что сказано достаточно, и не стоит больше пустословить, в то же время Сабитбай, посмотрев на Таштемира дал тому понять, что хочет сказать слово.
- Все меня знают, и все знают, что я не раз и не два воевал с русскими. Также все знают, что в этот раз я не хотел идти в поход, а мой сын наоборот горел желанием отомстить за обиды и притеснения. Из нас двоих Аллах оставил в живых меня. Хотя из всех башкир погибли лишь немногие, но Ильсура больше нет с нами. И это я почитаю знаком Всевышнего, что я должен своих людей вести домой, к родным юртам. Есть ещё одно, что мне нужно вам сказать прежде, чем я и мои люди пойдут обратно. Я никогда не желал раньше решать дела миром и всегда готов был воевать. Так я воспитал и своего сына. Но когда в прошлом году к нам в стан прибыли люди Сары Менгена, я отказался вести людей вместе с ними. Они много говорил про то, что русские притесняют все народы Урала, Тавды, Степи. Но всё что я видел - они хотели чтобы мы своими саблями и своей кровью усадили их на наши же плечи. Сары Менген сказал здесь, что русские лгут и обманывают. Это было так. Много раз. Но я давно смотрю на Казань и много раз там бывал и знаю, что если уж татары связали свою судьбу с русскими и делят теперь с ними свою землю и свою жизнь, то и рядом с Белым Ханом, рядом с русским царём стоят татарские мурзы. Что исчезли татары или стали беднее жить под властью русского царя? Может быть их мечети разрушены?
Настроение среди башкирских беков стало медленно меняться. Если поначалу они стали допускать, что осаду действительно нужно прекращать, то теперь они уже задумались, что и мятеж подняли поторопившись.
- Подумайте что будет, если даже мы сожжём Самару, Уфу и русские поселения в наших землях. Кто будет верховным правителем? Неужели всё это мы делаем для того, чтобы посадить себе на хребет Сары Менгена? - Сабитбай ударил себя по загривку. - Он что чингизид, может быть? А и был бы чингизидом, он что может возродить великое государство, где будет править справедливость? А если мы здесь не для того, чтобы справедливость снова вернулась в Степь, то для чего же мы здесь? И как нам поможет Милостивый, Милосердный, если справедливость для нас не важна? Что такое для Сары Менгена справедливость, коли он способен нарушать Закон Степи и вероломно поступать с послом, пусть даже посол пришёл как враг?
- Ты не должен уходить до того, как закончится Совет, - заметил Таштемир, - Да и после Совета, ты и твои люди лучше бы повременили уходить из стана до решения Совета о войне или мире.
- Я сказал русским мир и мои люди меня поддержали.
Вожди башкир зашумели, часть неодобрительно, кто-то просто высказывал сомнение стоило ли так торопится.
- Выслушайте и меня! - громко сказал тайша калмыков.
- Пусть Джангар скажет! - поддержали его несколько человек.
Тайша дождался пока все умолкнут.
- Я не услышал от Сабитбея ни одного слова, на которое не откликнулось бы моё сердце! Я сам так думаю. Мы, калмыки пришли на помощь башкирам по доброй воле, поскольку увидели их в беде. Но сейчас я понимаю, что беда вовсе не в том, что русский хан притесняет башкир, а в том, что этот, - тайша указал на Сары Менгира, которые что-то пытался мычать через кляп. - хочет взять власть над вами. Из одной беды вы можете угодить в другую. Поэтому я и мои люди тоже объявляют русским мир, но мы при этом готовы и дальше помогать башкирам в том в чём нужно - и если русский царь обманет и не исполнит своих слов - я первый призову моих людей на войну против него.
Тайша своим кинжалом надрезал тонкую венку на руке и в знак клятвы капли его крови упали в огонь костра, шипя на углях.
Григорий насмотревшийся на калмыков в Астрахани взял у тайши из рук его кинжал и надрезал венку у себя на руке. Его кровь также скрепила клятву, пролившись в огонь.
- Ты знаешь что это значит? - спросил тайша с любопытством.
- Да, теперь огонь Степи свидетель твоей и моей клятвы и пожрёт нас, если мы её нарушим.
Молча без слов Сабитбей проделал то же самое.
- Сегодня калмыцкая, русская и башкирская кровь пролилась в огонь и тем мы решили быть миру между нашими людьми. Всевышний тому свидетель и мы клянёмся именем Его, что всё, что обещано в этом шатре друг другу будет исполнено. Да, я не клялся за весь народ - только за свой улус, но думаю, что Таштемир и беки решат так же.
Григорий вспомнил, "не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным...", но что-то подсказало ему, что всё-таки клятва здесь уместна. Чтобы всё-таки скрепить её как это было принято у православных он достал золотой крест, что был у него на груди и поцеловал его.
Степняки, увидев это, зацокали языками - поняли, что раз поцеловал крест, значит клятва правдива.
- А с ним что? - спросил Григорий, указывая на Сары Менгена. - Царь повелел доставить его в Москву, на суд.
Таштемир посмотрел на бывшего предводителя мятежа, посмотрел на всех, кто сидел вокруг костра и медленно вдумчиво произнёс:
- Этот человек нарушил Закон Степи и значит Степь больше не защищает его. Справедливость того требует, чтобы тот, кто подбивал наш народ на нарушение клятвы был передан Белому Хану, кому мы эту клятву давали.
- Ежели так, то я от своего лица скажу, что надеюсь на милость царя и на то, что вины ваши будут вам спущены, раз зачинщика не укрываете. О сём по прибытию к престолу испрошу отписать грамоту и послать её тебе, многоуважаемый!
Башкиры выдали не только одного Сары Менгена, но и его ближайших подручных - их было четверо, двое из которых были его братьями. Однако нукеров, что сопровождали бывшего хана оставили на свободе, что впрочем нисколько не порадовало последних.
- Опасайся их, - сказал как напутствие Григорию Сабитбай.
- Ну, не поминай лихом, Сабитбай. Теперь я у тебя завместо сына должен быть, раз так всё обернулось.
Старик с одной стороны усмехнулся, но то не укрылось от Григория что и глаза его увлажнились.
- Скажи мне как сын Белого Хана, может быть мне сыном?
- Кто ж сказал, тебе что я сын царя?
- Было кому сказать, - старик подмигнул на Кусея, который сконфузившись перевёл. Но Сабитбай добавил: Сердце сказало. А сердце не обманешь.
- Раз так, атай, мой дом твой дом. В Москве - кто из степи башкирской с твоего юрта прибудет - обидишь ежели не у меня кров найдёшь!
На том и простились.
День клонился к вечеру и на стенах Самары было пёстро от стрелецких и драгунских кафтанов и однорядок простонародья, а кой где виднелись крытые цветным атласом шубы тех, кто были побогаче. Все ждали, когда из башкирского стана назад вернутся Григорий и Кусей, и надеялись на хорошие вести.
Когда стало различимы фигурки всадников, что скакали в сторону крепости все стали гадать - уехало трое, возвращается почитай с дюжину человек, но когда кто-то различил красный кафтан Григория грянуло первое "Ура!", а затем вся стена - пусть и нестройно стала чествовать героев.
- Однако ж полон везут! - удивился боярин Давыдов восхищённо. - Вот ведь шельма! Не убоялся, и ведь прав оказался! А ведь и мне не сносить головы коль царёв слуга загинул бы у поганых...
- Хоробрых Господь привечает и хранит! - поддакнул Липнев, и вслед за ним каждый из ближних боярина что-то подобное изрёк.
- Ну што, соколик, с доброй вестью ль?! - крикнул боярин сквозь гул радующегося народа.
- ..лой, ..аду-у-у! - донеслось в ответ.
- Что? Недослышу!
- Кричит "Долой осаду!"
Пушкари дали один за другим с десяток холостых выстрелов, что в башкирском стане вызвало сначала оживление, но затем там поняли, что русские так радуются вестям о мире. Люди на стене обрадовавшись, что жизнь снова возвращается в мирную колею обнимались и славили Всевышнего, стрельцы начали пальбу, сиповшики гудели свирелями, а драгунский барабанщик встал на Михайлиной башне и стал выдавать дробь за дробью всё более и более распаляясь.
Воевода в другое время строгий до расходу порохового зелья сейчас сам был за то чтоб стреляли шибче, он распорядился ввиду надвигающегося вечера засветить все улицы к ночи не скупясь, а на завтра при велел готовить гуляние.
- Ну что, сорви-голова, кого к нам в гости везёшь? - Семён Стапанович крикнул уже совсем близко подъехавшего Григория.
- Сё вор Сары Менген сотоварищи, до Государя просятся. Как было отказ дать?
Григорий отпустил назад башкир, что сопровождали его и Кусея и въехал в ворота крепости. Здесь его чуть не стащили с седла, стали обнимать и радоваться ещё более. Но самое главное, что его поразило - навстречу ему ехала Мэри верхом на Рюзгаре, голова которого горделиво возвышалась не только над толпой, но и над головами всех остальных лошадей, даже самых рослых. Конь был слегка испуган такой толпой, но в целом шёл спокойно.
- Ой и переволновалаь я за тебя, Грегори. Всем святым молилась пока тебя не было, поклоны Отцу Небесному отдавала - чуть пол в церкови божией лбом не сломила.
- Вот откуда у меня такой успех! Как Господь вывел из пасти львов Даниила-пророка, так и меня добровольно ввергнувшегося в руки вразей, исторг. Мало того и вразей утишил, и вернул под руку Государеву. А Рюзгарку давно ль под седло наладила?
Сойдя со стены воевода уже взгромоздился на коня и теперь подъехал перебив разговор:
- Айда в терем, надо такое дело отметить, да всё и расскажешь как и что! Очам не верю, снял осаду с городишки нашего, Богом хранимого. Уж мы тут чуть только не поседели за тебя страху натерпевшись. Бородой клянусь - лучше в бой идти чем с вражьего стана тебя ждать!
- Я что? Молитвами вашими дело сделано! Да и то Бог судил, что в стане башкирском замятня была меж мурз, не хотели они Самару воевать, позрев очами что защитники два дня делали. Шат по умам пошёл, а Сабитбай как обещал всё сделал: караул у шатра снял, слово веское сказал, людей своих погрозил увести. Да и про других мурз - как обсказал нам так и сошлось всё, разве что Сары Менген не так яростно сопротивлялся и без крови всё сошлось. Почитаю я то, что отец Димитрий за нас Богу слово шепнул - потому и преставиться поспешил, что гонцом за Самару к Богу сошёл. Так мекаю.
- А и ведь правда сё! - остолбенел воевода. - Как же за то не подумал! Я уж думаю сего дня отстоим вечерю за чудесное избавление града нашего от неприятеля.
- То ещё не спусти без вниманья, что Кусей со мною будучи, тоже страху натерпелся, а смотри-ка, обернись - ему почестей помене моего будет. А ведь случись чего со мной бы муку смертную разделил бы.
Воевода обернулся, пристально посмотрел на Кусея, что ехал следом, уже подотстав за многолюдством. Его конечно тоже чествовали, но далеко не так как Григория.
- А ну, Кусей, дуй сюда, ко мне, да живо! - проорал Давыдов весело - Вот шуба моя хороша ли тебе, в пору ли? - он снял с себя шубу, которая была изукрашена не хуже царской, прошита золотой вязью, каменьями, а уж бисера на ней было без счёту.
Опешивший татарин мялся, не решаясь принять такой богатый подарок.
- Аль гнушаешься шубою боярской? - воевода в шутку нахмурился и добавил металла в голосе.
- Не по чину мне такую шубу, болярин-батюшка! - промямлил толмач крайне смущённо.
- Самару от ворога оберёг, а шуба не по чину, говоришь? Ну, надевай! Впору ли?
- Свободна мне, Семён Степанович! - Григорий впервые увидел как можно так поклониться, сидя в седле. Казалось татарин вот-вот вывалится и грянет оземь, но Кусей распрямился, сияя.
- Свободна это от того, что у тебя мамона пока нет. Ну ничо! Будем праздновать, слева от меня сядешь - я сам догляжу штоб мамон тебе нагуляли нашими яствами!
В тереме усевшись на лавку застланную дорогим дербентским ковром Григорий подробно поведал о всём произошедшем и воевода позвав писца приказал писать званную грамоту башкирским бекам.
"Я, Давыдов Семён Степанович, воевода царя Московского и всея Руси Алексея Михайловича, князьям и бекам башкирским и калмыцким почтение и уважение выказываю и зову в Самару миром на пир воеводский в честь мира оного даваемый. За тем же вас не тороплю отсылать люди ваша с-под Самары-города, чая, что лошади в пути дальнем ослабнут и падут, но готов вспомоществовать, чем можно из припасов моих дабы выказать вам благорасположение к башкирским людям Государя нашего Алексея Михайловича и уверить вас в нашем добром отношении. За тем же готов и выкупить у вас излишнее поголовье конское, коли то усмотрите, за цену честную, за деньги должные"...
Наблюдая за тем, как усердно писец выписывает полуустав, Григорий гадал, кто в башкирском стане сможет эту званную грамоту прочесть, но и удивлялся хватке самарского воеводы. Даже здесь Давыдов чётко видел свою выгоду и можно было быть уверенным, что скоро в Самаре заведутся не только конюшни для строевых лошадей, но и сами лошади, что привычны ходить под седлом. Можно было не сомневаться, что воевода на этом не только службу справит, но и куш поимеет.
- А как же башкиры грамоту сию прочтут? - спросил Григорий писца, когда тот стряхнул с бумаги песок и приложил печать.
- Вестимо как - боярин бирюча* пошлёт и всех дел.
Вечером, когда уже звёзды стали проступать на небе Григорий и Мэри взяв коней - он Тата, она Рюзгара - отправились на Волгу, чуть в сторону того места, где недавно стояли лагерем ногайцы. После благодарственной службы в Соборе им ещё предстоял пир у воеводы, который настаивал, что перед завтрашними гуляниями, перед встречей с башкирскими беками нужно как следует размяться и приготовиться.
- Что теперь, Гриша? Думаешь, что гиль башкирский уймётся без головы, без Сары Менгена и его братьев?
- Должен улечься. Да только это ещё и от уфимской епархии зависит, и от тех шарпальников*, что сказываясь государевыми слугами с башкир ясак собирали без всякой меры и закона. Мнится, что придётся ещё и с этими вражинами расквитаться.
- Как думаешь, это долго? До лета иль до самой осени?
- О том гадаю что сейчас делать? Сары Менген и двое его братьев, да ещё двое подручных в нашей власти и мне указано их в Москву доставить. Но кроме того меня в помощь князю Волконскому отсылали, велено было ему людей довести, да дело к окончательному замирению склонить. Потому и как поступить не ведаю.
- Сары Менгена и без нас под надёжной стражей доставят. Нет разве?
Но на Волгу они не поехали - издали Мэри углядела полынью на стремнине, и хотя весна только начиналась, по реке вполне уже могли пройти первые трещины. Прыткий Рюзгар требовал воли и они проскакали почти всю западную и северную стены вспахивая глубокий снег. Тат был мощным жеребцом, но за текинцем не поспевал, тем более, что Мэри была для рослого татова соперника все равно, что пёрышко, чего о Григории сказать было никак нельзя.
- Вот здесь на меня волки напали, - Григорий показал место у северных ворот, где он чудом не попал в пасть хищникам и под огонь картечью. - В тот лесок уже почти отъехал, да буквально сразу напоролся на голодную стаю.
- А ты ни одного не подстрелил?
- Так ведь с необученного коня стрелять нельзя! Перепугаешь на всю жизнь и потом он каждый раз при стрельбе даже поблизости на месте стоять не будет.
- А ведь ты мне ничего не сказал о том.
- Да я много о чем тебе не говорил. Но что было, то прошло.
- А о чём ещё?
Григорий рассказал, как Назарий Липнев, столкнув его с приступка, спас от башкирских стрел. Мэри от этой истории побледнела и из седла обняла Григория, прижавшись к его плечу головой.
- Ты пугаешь меня!
- Потому и не рассказывал раньше. Но не бойся - больше я очертя голову в такое дело не полезу. Учён стал, да и Бог хранит, так что не бойся.
- Давно ли ты приехал с башкирского лагеря?... Кто ж тебе поверит? Полезешь и ещё как! Все вы, герои, одинаковые, за то мы вас и любим, потому мы за вас и боимся!
- Потому-то и так действенны ваши молитвы, что от сердца идут. Но полно. Зря мы за стену выехали, Сабитбай меня упреждал пастись нукеров Сары Менгена, ведь они преданы ему как собаки, могут за нами по пятам идти.
- Их лошади наших не догонят. Не по силам им нас одолеть. К тому же мы во всеоружии!
Мэри откинула полы накидки и показала Григорию два пистолета торчавших у неё из-за пояса.
- Ты же не умеешь из них стрелять!
- Таунсеру моей меткости оказалось достаточно, - неожиданно спокойно сказала баронесса Оффали. - Кроме того я в эти дни немного поупражнялась с пистолетами и шпагой. В конце концов я должна же соответсвовать своему мужчине?
Григорий немедленно нанизал свою стрелецкую шапку на шест, что стоял около караульной избы ворот, и отведя Рюзгара и Тата в сторону, вернулся к Мэри.
- Рази!
- Во ещё - с пятнадцати шагов животы* портить!
С двадцати пяти шагов Мэри сделала сначала один выстрел, затем второй и торжествующе посмотрела на мужа. Первый угадал в шест чуть пониже шапки, зато второй пробил её угодив почти в самую середину. Григорий достал свои пистолеты и молча передал Мэри.
Прищурив глаз, озорно она выпалила ещё раз - и шапка слетела с шеста в снег.
- Ты моя самая драгоценная на всём белом свете женщина! - Григорий от избытка чувств обнял её крепко и бережно, и четвёртый выстрел прозвучал вхолостую - пуля ушла "в молоко", в сторону северной опушки леса.
Начало 1662: https://cont.ws/post/219136
Начало 1663: https://cont.ws/post/252207
==========
Тайша - князь или хан у калмыков.
Тумен - считалось, что в тумене десять тысяч воинов, но такое бывало только в период расцвета монгольского государства. Позднее термин тумен использовался почти всеми степными народами и обозначал просто очень большое по меркам Степи войско.
Аллах знает своих - имеется ввиду, что все те, кто погибли в бою с неверными будут вознесены на седьмое небо.
Атай - отец
Буйдак - молодой неженатый парень.
Не клянись вовсе... и далее - от Матфея 5=34-37.
Бирюч - глашатай, он же судебный пристав.
Шарпальник - грабитель. Отсюда "обшарпанный" буквально означает "ограбленный".
Животы, живот - т.е. имущество, что-то, что нажито.
Оценили 14 человек
25 кармы