1663. Майская Москва

Когда наконец-то были улажены все дела и можно было предаться краткому отдыху Григорий решил устроить наконец и судьбу Сеньки, что когда-то был красильщиком в Самаре, затем находился при Григории кем-то вроде личного писца, а в итоге завис в Москве меж небом и землёй. Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга.

- Сыскали пропажу вашу, Григорь Онисимыч! Рыбу удил на Москва-реке, - доложил стрелец, посланный с товарищами на постоялый двор, где Григорий Сеньку оставил по приезду в город.

- Ну как рыбалка? Есть клёв?

- Рыба-зверь! Почитай на гольный крючок хватает. Две жилы порвал - такие здоровущие сомы брались.

- Обещал я тебе, что обучу и грамотеем сделаю, да всё недосуг. Что уж мы с тобой успели - токмо на челне по дороге в Нижний и занимались. А в Москве и вообще дух не переведёшь, всем-то до меня дело есть. А коль так, сведу тебя туда, где меня грамоте учили - в Сколарию славянского книжного письма. Обвыкнешь там - дорога откроется - хоть при церкве переписчиком, хоть в приказ ярыжкой к подьячему счастия пытать. Писать ты с грехом пополам уже умеешь, осталось грамоте подучиться. А для сего тебе книги читать, да грамоты разбирать. Титла царя, бояр, князей как должно выучить, да остальное.

Григорий поведал, что Полтев задумал строить церковь и прямо сказал, что рад был бы в этой полковой церкви Сеньку пристроить.

Гаврила Петрович в школе славянского письма встретил Григория как родного. Подивился росту и крепости - "Эко в плечах тебя разнесло!" - да похвалил охряной, полтевского приказа полукафтан.

- Красавец! Робяты мои только тебя и поминают, да всё выспрашивают куда дядька Григорий подевался.

Староста школы обнял стрельца, расцеловал, и кликнул всю ораву:

- Подь сюды, мелюзга! Дядько Григорий пожаловал.

Визгу было до небес и даже старшие ребята не скрывали своего восторга.

- А вот новый постоялец тебе, Гаврила Петрович! Парень смышлёный - поумнее меня будет - и в помощь тебе и в обучение. Докуки тебя не будет, читать-писать умеет, а вот грамоту постигать ему книжки нужны, да покой. Обеспечишь?

- Это можно! Каморка Артемия так и стоит не занята. Хотя мы книги все какие оставались прибрали, но можно и назад перенести - дело недолгое. Одна беда - холодно там. Топить нечем, дров не готовили, - Гаврила Петрович посмотрел на Сеньку и тот ему сразу понравился. - Прозванье тебе как будет?

- Сенька. Безродный я.

- Что так и кличут?

- В Самаре кликали Сенькой-красильщиком.

- Стало быть и будешь Семён Красильщик. Пойдём покажу место!

Григорий остался во дворе - ребятня облепила его, и он отметил, что часть старших уже ушла в люди, зато появились новые визгуны.

- Артамоха, ты ли это!

- Я, а кто ж ещё! - Артамоша повис у Григория на шее и внезапно закричал своим: Мужики, давай ево завалим!

Ватага набросилась со всех сторон, стали цепляться что клещи.

- А-а-ах вы та-а-ак! Вот я ужо вам!

Сначала возня была не особо удачной для школяров, но когда они вцепились стрельцу в руки и ноги по двое-трое стало трудно с ними совладать. Затрещал ворот стрелецкого полукафтана, но кого это могло остановить? Наконец Григорий с грехом пополам  высвободился и поскидывал ребятню одного за другим.

- Ну дядько Гриша! Ну поддайся! - заканючили мелкие. - Што тебе трудно што ле?!

- Стрельцы даже понарошку не поддаются!

Артамоша перевёл дух, посмотрел на всех своих товарищей:

- Стрельцы мы или нет?

- Стрельцы!

- Вали ево, браты! А ну! Стрельцы не сдаются!

Григорий только успел расстегнуть и скинуть кафтан, как разбойники навалились на него снова и теперь уже затрещала льняная рубаха. На этот раз мелким сопутсвовал успех - они сделали выводы из первого приступа. Кроме того спина Григория так болела после батогов, что слёзы градом полились из глаз от пронзительной боли.

- Дядько Григорий, ты што ж это плачешь? - опешил Артамоша, бросив возню. Остальные тоже угомонились.

- Где плачу? Нет же ж! Это вы из меня так сопли выдавили, что они глазами пошли!

Детвора загоготала, залилась.

- Нет, плачешь! - серьёзно сказал Артамоша. - Што ты раненый что ли, мы тебя за рану разбередили?

- Догадлив чертёнок.

Сидя на дворовой траве Григорий скинул рубаху и ребятня ошалела от его расписной спины, покрытой и красным и сине-чёрным и начавшей уже желтеть.

- Это што ж ещё такое?

- Это, брат, так бывает коль царя не слушать! Всыпали мне по первое число - как и вам порою достаётся.

- Царь же тебя любит! Я сам слышал!

Григорий прижал Артамошу к себе, и потрепал по голове.

- Плохо Писание знаешь, Артамоха! Читал ли: "Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает"?

- Читал! Знаю! Это Евреям послание глава двенадцать, стих шесть!

- Ох ты! Откуль знаешь?

- Узнаешь тут! Когда Гаврил Петрович розгой по заду даст и главу енту и стих запомнишь... всякий раз как только за розгу берётся сии слова и говорит!

- А здорово придумал! Возьмём на заметку...

- Что же ты такого натворил, что царь тебя на правёж поставил?

- Что было то прошло! К чему вспоминать? Ты давай мне показывай, рында царёв - научился на руках-то ходить?

Без лишних слов Артамоша вышел на середину двора, встал на руки и уверенно прошёлся кругом, так словно ничего ему это не стоило. Григорий посмотрел на него с удивлением.

- Силён! Давно ли стойку с трудом делал?

- Терпение и труд - всё перетрут!

Отряхнувшись и оценив каких трудов будет стоить вернуть назад наполовину оторванный ворот Григорий с ребятами поднялся наверх. Он перезнакомился с маленькими, стал заставлять тех, кто постарше читать из книг вслух или рассказывать наизусть библейские притчи. Ребята старались и получалось у них превосходно.

- Ну что ж, вижу я, готовы в к любой службе государевой - только и осталось, что подрасти. Не знаю уж как умеете бумагу марать, но честь вас приставники научили, Писания знаете, каша в котелке варится как надо.

- Дядько Григорий, а возьми нас в приказ?! Мы те помогать будем!

- Гаврила Петрович отпустит - может и возьму!

- А пулять нас научишь?

- Рано вам пулять. Артамошу может и научил бы - так ему только одиннадцать годков. Пищаль выше ево!

- А чо пищаль - с пистоля научи разить! - нашёлся Артамоша. Бойкий, он за словом в карман не лез.

Сенька вернулся довольный, а Гаврила Петрович ещё более, видно поладили они хорошо.

- Ну как Григорий Онисимович, пытаешь моих ребят, а много ль позору принять мне след на свою голову?

- Пока не нашёл изъяна - лучше меня кой-что знают...

- Отрадно сие слышать... Ты мальцам расскажи про жизнь, сделай милость.

Григорий сел на лавку за стол, и начал рассказывать одно за другим разные интересные случаи, истории, шутками прибаутками известными ему в большом количестве сдабривая свои откровения. И старшие и младшие слушали упоённо, "мотали на ус", качая вихрастыми головами.

Мартьян Смирной знать не знал за старый он порядок, праотеческий или за новый никоновский. Крестился давно уже тремя пальцами, а остального как не понимал ранее, так и не понимал теперь. И это стало настоящей бедой. Как только по городу пошёл слух, что Восьмой приказ ставит себе новую полковую церковь на Песках, так полуполковника Смирного облепили и артельщики, и зодчие, и попы. С первыми он решал просто: смотрел на них - нравились брал, не нравились - гнал. Со вторыми он тоже худо-бедно мог разобраться посмотрев где и что они строили. Но с попами худо дело было. Первым делом Мартьян явился на Кулишки к тому батюшке с которым они когда-то в кабаке драку устроили. Здоровый, дородный батюшка тогда не только одолел Мартьяна, который в пьяном угаре растерял всю свою сноровку, но и позднее получил от протрезвевшего полуполковника возмездие прямо во время литургии. Это вызвало ужасный переполох по всей Москве и разбирательство дошло до Патриарха. Никон Мартьяшу приголубил и выгородил - тогда-то и пошло Мартьяну сыну Петрову прозвище Смирной, поскольку Патриарх назвал стрельца "смирным аки дитятя малое". Полуполковник с тех пор стал креститься тремя перстами, и считать себя сторонником истинного обряда.

Но Никон ушёл с патриаршего престола, вероучение новое покачнулось. По весне в Москву прибыл протопоп Аввакум и древлее, праотеческое вероучение воспряло, расцвело. Даже о царе говорили, что он поколебался, отступив от никоновского порядка. Чего уж говорить о Смирном, который потерял единственный свой маяк в духовной жизни. Впрочем жилось ему при этом неплохо - никто не тормошил, а в церковь хотя и гоняли, но ничего кроме присутствия на важнейших праздниках не требовали.

- Эх, Никола, умаяли меня всякий ваш брат! Раскольники придут, слушаю - правы, ваши придут - тоже правы! Все кругом правы, а только что за бороды друг дружку не таскают.

Отец Николай фыркнул, услышав про правоту раскольников.

- Да как оне правы могут быть когда даже имя Господа пишут не так, как должно?

- Что значит не как должно? Исус имя понятное. Он же Спаситель наш! Он нас "из уз" освобождает! А если как по-новому ничего не понятно что за имя? Пусть понятное остаётся!

- Вот ведь олух Царя Небесного! Да при чём тут узы?! Разве Господь русским был, чтобы русское имя носить? - Мартьян задумался, но развиться его мысли отец Николай не давал: - Имя у него еврейское, то есть жидовинское.

- Ну ты сказал то же! Как энто может быть? Ты ещё скажи, что Богоматерь жидовкой была! - возмутился Мартьян. Дело могло дойти до кадила.

- А кто ж тогда Иисус, если не из евреев?

- Сам говрил, что Исус Бог! Ну - раз Бог значит не грешит, а раз не грешит, как он жидом быть может? Известное дело жиды грешники!

- Што и патриархи грешники тоже?

- Как тебя в попы-то взяли? Патриархи греки, наш париарх русский! Чо баламутишь?

- О, Боже мой!

Смирной удивился тому что Никола так уверенно говорит явные глупости.

- Да я же тебе не про нонешних патриархов говорю, а про древлих, тех, про кого Писание речёт! Авраам, Иаков, про пророков! Оне-то были евреями.

- С какого это вдруг переполоху Аврам да еврей? - Мартьян вдруг подозрительно прищурился. - Ты ещё скажи, что Аврам ереси жидовствующих держался! Откуль такое вообще ты проведал?

- Писание открой там всё и писано! Понимаешь? В Писании написано, что Авраам еврей!

В душе Мартьяна сначала закралось подозрение, а затем стала крепнуть уверенность - поделали книги-то при Никоне! Как так Аврам еврей-жидовин?..

- Понимаешь, Мартьян, Бог избрал Авраама, чтобы тот о истинной вере всем рассказал...

- Да ты что совсем ополоумел? С какех пор вера бесерменская жидовская стала истинной-то? - полуполковник стал распаляться. - Думай што уста твои глаголят! А не понимаешь, так гортань затвори!

- В Писании сказано, что Отец наш Небесный от Авраама произведёт столько потомства, что будет их как песок морской, как звёзд на небе! - отец Николай вспомнил, что слово Божье надо нести в кротости и терпении, но Мартьян уже не больно-то верил ему.

- Каких ещё звёзд на небе? Сколько жидов на свете белом? Звёзд тыщи тыщ, а жиды где все? Где жидовинские города?

- А что Иерусалим не еврейский город разве?

- А кто в том Ирусалине правит? Турский салтан! Он Святую землю захватил и греков оттуда повыгонял, да не всех. А жиды тут с какого бока припёка? В Святой земле какие церквы? Греческие! Вселенский патриарх когда приезжал - я его охранял - он грек! И Спаситель греком был!

Отец Николай растерялся. Мартьян был непрошибаем. Он не только твёрдо стоял на своём, но всё более и более упирался в своей "правде".

- Мартьян, вот давай возьмём Писания и ты сам увидишь...

Сколько ни бился, сколько ни старался священник просветить Мартьяна, но дело становилось лишь хуже. Когда дело дошло до притчи о добром самаритянине отец Николай сел и расплакался пока Мартьян Смирной рассуждал:

- Что тут не ясного-то! Побили мужика тати - поп проехал - не помог, потом грек проехал не помог, а наш самарский купчина этого бедолагу и выручил! Вот Господь его в пример и постаивал.

- Да с чего ты решил что левит это грек? И что ж ты думаешь Самара в святой земле находится?

- У греков имя Лев обыкновенное... А Самара, известное дело, на Волге! Только при чём тут это? Купец на то и купец, чтобы и в Святую Землю ходить мог...а мож он и на богомолье пошёл. Наши же постоянно на богомолье в святу. землю ходят! - Мартьян остановился, о чём-то подумал и подвёл итог. -  Вот даже Писание вас, попов, обличает! То знак! Простой мужик - торгаш даже - и то лучше правду Божию ведает!

Тимофей Матвеевич Полтев в обряде разбирался куда как лучше Смирного, но ему было недосуг - при царе приходилось находиться почти неотлучно, готовились к войне. А когда зимой среди стрельцов московских случилось множество случаев дезертирства, в том числе и в Восьмом приказе, то царь обязал "вседневно сыскивать нетчиков в любое время" - это стало настоящей головной болью.

Фёдор Ртищев, увидев Полтева в Коломенском, посмеялся.

- Сонный, что клуня. Что, заботы сна не дают?

- Всё бы тебе смеяться над служивыми Фёдор Михалыч. Лучше бы чем помог. Спасу нет суета заедает.

- Церкву ставить собрался? - хитро прищурился Ртищев и протянул полковнику кружку кваса - На вот дерябни.

- Собрался, да вот думаю, что рухнет дело то с шумом великим*. Сколь думал кого на сие дело нарядить - некого. Пришлось Мартьяшу, эх...

Ртищев чуть не поперхнулся.

- Что? Того самого? Смирного?

- Угу. Ну а кого? Моховской при деле вседневно, да и то не справляется - того гляди за такие караулы по шапке прилетит. Мне не отлучиться тем более, кто ж остаётся? Ну не бесерменину же Туменову Еглаю сие дело доверить. У него голова на плечах есть, так он же начнёт строить - мечеть получится!

- Гришку занаряди. Раз уж к себе забрал, схитил у нас с Фёдор Ивановичем, то хоть делом займи, чтоб по граду стольному не болтался.

- Гришке без того докуки много, да и не лучше он Мартьяна. Тот ещё исповедник...

Полтев рад был отвлечься от бумаг и они с Ртищевым проговорили долго - особо по дела на Гетманщине да в Крыму. Полтев, в юности получивший колотую рану от телохранителя крымского хана Бахадыр-Гирея, крымцами интересовался живо и ждал когда же сможет посчитаться с ними. Ртищев же более опытный и умудрённый, не раз вступавший с крымцами и турками в переговоры был настроен более миролюбиво.

- Что за писанину у себя развёл? - полюбопытствовал Ртищев присаживаясь рядом.

- Вот считаю казну приказную. Цифирь не сходится.

- Кто-то ворует, поди-ка.

- Так оно в ину сторону не сходится - лишняя деньга где-то завелась. Откель? Тьфу! Глаза сломал ужо.

Ртищев отхлебнул кваску и взял бумаги в руки. Его глаза быстро пробежали вязь букв и цифр, он о чём-то задумался.

- Другой бы радовался, да по сундукам деньгу рассовывал. Все приказы жалуются, что денег им не хватает, а у тебя смотри-ка что... Вот первая неувязка - приказ твой сколь должен получать свинца и пороху? Четыре пуда пороха и сорок "прутов больших свинчатых" на год, верно? А сколь молодцы твои выбирают с государевых дворов? Вишь недобор идёт? Почитай вдвое меньше супротив потребного... Теперь смотри сюда - остальные казённые дачки - сукно, хлеба, соль... Тоже недобор. Сыщи-ка кто сему виновник, Тимофей!

- Соль знаю почему не берут - говорят не годна никуда. С сукном та же песня, но на другой лад. Казённая сукновальня как сукно красит? Да как попало. Посему сукно берут простое сермяжное, красят сами шелухой луковой и Бог весть чем! Сермяга-то дешевле - вот деньга и не сходится...

- А с порохом что? Зелье почему пороховое не тратите? Стрельб нет в приказе? А как на смотрах лучше всех стреляете? Колдуешь понемногу, а Тимоша?

- Все понял! Пособил мне разобраться в деле сём. Я-то в жалованных деньгах искал - думал кто-то со стрельцов удерживает положенное. А колдовства никакого нет, разве что Гришка чутка подколдовывает. 

Царь "расхворался" от излишнего утучнения себя на пирах - а их за последнее время прошло что-то слишком много. В Коломенском он каждый день ездил верхом и боролся со своими рындами, чтобы как-то одолеть свой "недуг". Не дождавшись пока совсем потеплеет ходил купаться на Москва-реку, окунаясь в холодную воду и порой даже немного плавая. От бодрости, что царя после этого наполняла стонали все - спрос с них был втрое против прежнего - Алексеем Михайловичем овладевала кипучая жажда деятельности и он умудрялся дотянуться взглядом до самых неожиданных закутков, самых второстепенных Приказов и Палат.

- Шкуру спущу, олухи вы негодные! Когда Москву хлебом чуть не перетравили - я вам  что приказал? Где слово моё вы исполнили? Велено создать Хлебный приказ, где он? Оболенский, что ты в углу ныкаешься? Нетчик! Миг един и ты с поместьев своих вылетишь! На себя отпишу и не умоляй потом!

- Как пожелаешь, Государь!

- Мне одно от тебя надо - чтобы мужик пахал и сеял, пахал и сеял! И чтобы хлеб у нас на столе был! Ты царёвы пашни устроить обещал? Где они? Я тебя самого в раз за соху налажу! И всех твоих дружков-прихлебателей. Делай что хошь, хоть со своего кармана деньгу доставай, а чтобы по осени нива государева была. И чтобы хлеб с неё был! Теперь ступай! Пока не сделаешь сего - на глаза мне не кажись. Надоел!

Вызвали Михайлу Сморожанского сотоварищи.

- Белой извести сколь обещал дать твой Каменной Приказ? Думаешь забыл я? - царь обернулся к дьяку-подручному, который уже наготове - тянул свитки с цифрами. - А каменный завоз в Москву почему не выполнен?

Сморожанский, старый уже, согбенный старик, откашлялся:

- Что обещано исполнено будет, Государь! По извести Бог дал хороший год, да купец плохо брал известь, вся она колом встала на торгу, потому и выручки должной нет. И не будет. Чтобы выручка была нужно, чтоб люди строили каменные палаты, а не терема деревянные. Но известь мы дадим, пережжём сколь потребно. Только денег с неё в казну, царь-батюшка не жди.

- А камень? В Москве камень точно нужен. Почему его нет?

- В сю пору откуда камень возьмётся в Москве? Распутица же. Есть и другое. Москва камень подождёт, и известь подождёт, но я приказал в первую голову порубежные города камень гнать. Смоленск стоит порушенный, а ну как лях снова придёт?

Сморожанский, ещё когда был юнцом, попал в артель каменщиков из Пскова, что строили стены Смоленска для царя Бориса. Тогда-то Годунов и создал Каменный Приказ - ради смоленской стены - и как выяснилось вовремя. Мишка Сморожанский видевший лично Фёдора Коня, что стену Смоленска устроил, всю свою жизнь положил на то, чтобы станы русских городов стояли нерушимо. Он страшно переживал, когда Смоленск пал под натиском поляков. Теперь же, когда Смоленск снова вернулся все его старания были направлены на восстановление его крепостных стен. Чем начал тем и закончить старался.

- Распутица кончится, будет Москве камень?

- Непременно. Коломна уже начала камень давать. Воронеж извести выдаст сколь государю потребно. Известь тем годом нажжена - девать некуда!

- Хоть кто-то радует! Хоть кто-то от души служит! Чем Михайла Лексеич тебя порадовать? Где вотчина твоя?

- Так это... - Сморожанский замялся, потупил взор. - Безвотчинный я...

Царь опешил. Он смотрел на голову Приказа и понять не мог "Не ослышался ли?"

- Как сие быть может? А чем кормишься? Ну не с торга же каменного?

- Упаси Бог! - встрепенулся Сморожанский - Не ворую я против Государя! Корм какой положен - тот и беру.

Алексей Михайлович оглянулся на дьяка, тот кивнул "Не врёт!"

- Жалую тебе кафтан царский с моего плеча. И не пеняй что просторен тебе будет - прешьют царицины мастерицы, прикажу!

Дьяки Каменного Приказа заулыбались. Наконец-то до Государя дело их дошло! Сморожанскому сколь раз они говорили, чтобы на поклон к царю сходил, но старик всё не решался "Чего я пойду глаза мозолить?"

- Дозволь мне слово молвить, Государь! - один из дьяков Каменного Приказа хлопнулся перед царям на колени.

- Важное слово смотрю? Встань, говори смело.

- После пожарищ в Москве камень нещадно растаскивают хитники. Накажи стрельцам чтоб доглядывали за сим.

- А много ли убытка от сего воровства? На что стрельцов отрывать?

- В другом дело! Камень после пожара опасно в новую кладку класть! Отчего пролёт моста Куретного* рухнул? Да от того, что честный камень артельщики продали, а завмест него в быка жжёного камня натолкали. Зимою вода камень порвала и мост ке-ге-х! - дьяк изобразил как провалился пролёт. - Я сколь хожу по местам, где палаты каменные падают - много где жжёного камня. Даже в своды его толкают!

- Васька, кто на часах стоит?

- Полтев Тимофей с полком.

- Вот что скажу - пойди к Полтеву, пусть сыск учинит по Москве над погорелыми местами. Роспись составит где каменные пограбления были, кого можно пусть сыщут. А Михайлу Алексеевича в Разрядный Приказ не медля. Как можно голове приказному, чем Бог пошлёт довольствоваться?

Полтев узнав о распоряжении Алексея Михайловича едва не потерял присутствия духа. Одно к одному! В марте несколько полков стрелецких по городам разверстали, и теперь на полтевцев взвалили караулы и в городе и при царе. Кроме того из Разбойного Приказа постоянно приходили сыскные ярыги - то одну команду заберут под своё начало, то другую.

- Государь! - Полтев входил к царю без доклада. - Прикажи сыском и росписью пожарищ кому иному заниматься. Нет ни сил уже у меня, ни стрельцов, чтобы ещё и эту службу справить как должно.

Царь позвал Полтева к столу, как раз настало время. За трапезой выслушал все соображения Тимофея Матвеевича.

- Ты вот на недостаток людей всё жалуешься. Ещё тебе прибавлю людей. Сверстай ещё пять сотен ратных к себе в приказ и дело с концом. Полуполковника тебе толкового дам, дело живее пойдёт, шибче! - царь хитро улыбнулся. Сам он уже управился с постными блюдами и теперь наблюдал как Полтев давится бараниной - у того совсем не было аппетита.

- Царь-батюшка, да я в делах и с девятью сотнями уже зарюхался, ещё пять сотен? Не лучше ли новый приказ стрелецкий создать?

- Какие вы все бойкие. Новый приказ говоришь? У меня на те, что есть уже людей не хватает головами поставить. Сколь я бояр перетряхивал на твоём приказе пока тебя не нашёл? Забыл? Полуполковника бери и не гундось!

- А кого дадите-то, Государь?

- Немного у меня выбора. Есть один, строптивый правда, но у тебя шёлковым станет - Гришка Онисимов-Полтев... Слыхал про такого?

Тимофей Матвеевич откашлялся, давясь бараниной.

- Одно слово скажу, слыхал.

- Сколь лет-то ему?

- Осьмнадцать, а то и девятнадцать. Не рановато его маёром-то делать? Мне что-то боязно, Алексей Михайлович, спортим парня.

- Я те спорчу! В чёрном теле держать будешь! - царь сжал кулак. - Прочёл я сказки о ём от Давыдова Семёна с Самары, от Волконского Андрейки. Один прям до небес превозносит, иной до ада низвергает. А коней его видел? Во всей Москве лучше только у меня. У Морозова таких коней не было! У Милославских таких коней нет!

Царь долго расписывал что он думает о молодом стрельце и куда желает его дальше двигать, а Полтев тем временем подумал, что всё складыватся не так уж и плохо.

- Ты слышишь ли меня, Тимофей Матвеич? - царь вырвал полковника из чреды размышлений о будущем, - Вот с Малороссии письмо пришло. Гетмана выбирать нужно, а у них там раздрай. Один только Брюховецкий не гетманства хочет, а Ртищева Федьку князем малороссийским наречь просит. Вот, зачти гласно, что он митрополиту Киевскому писал. Любо мне знать, что ты скажешь.

Полтев взял свиток и прочёл вслух: «нам не о гетманстве надо заботиться, а о князе Малороссийском от Его Царского Величества, на это княжение желаю Фёдора Михайловича».

- Ну что, Ртищева в Киеве князем посадим?

- Лучше Фёдора на сие место никого не найти, да лишь кто здесь в Москве вам, Государь, опорой будет? Подобного Ртищеву не сыскать.

- Да... толковых людей мало у нас, а грамотных и того меньше, - посетовал царь. - Местничество проклятущее ходу толковым не даёт. Хочу Афанасия Нащокина к себе приблизить да на Разрядный Приказ его посадить, но ведь съедят поедом! Всё монету медную ему поминают, будто он монету ту порушил!

Григорий бросил все дела и взяв Мэри с собой, повёл её по Москве, собираясь навестить разных людей начиная со своего благодетеля Шаховского, заканчивая своими знакомцами в Немецкой слободе Илюхой и Грунькой.

- Видишь сама, общество у нас тут не столь изысканное, с Лондоном не сравнить.

- Да? Ты что, взаправду так думаешь?

- Разве нет?

- О, Грегори! Не говори только, что ты это серьёзно! Ты видел парадный Лондон, бывал на приёмах посольских, ездил в свите на охоту, очаровался этим. Сунул бы ты нос после заката где-нибудь в Хокстоне или Миддлэйче - о, да! ты бы не одного Мерзкого Гуса там встретил, а их целую свору. Люди в Лондоне совсем не так живут как в Москве и лучше бы тебе вообще никогда не узнать как они там живут.

- Ты как ирландская красавица, сердишся на англичан.

- При чём тут англичане? Для меня порядок их отвратителен. Лондон город работорговцев. Там родители продают детей богачам думая, что это лучше, чем, чтобы дети умерли с голоду.

- А у нас разве нет подобного?

Мэри с негодованием посмотрела на Григория и голосом полным сарказма спросила:

- Тебя, когда ты без отца остался сколько раз продали? То-то! А мне через что пришлось пройти, когда мой отец-отчим умер? Тебе лучше не знать! А вот другое - посмотри кругом видишь босых людей? Нет?! А в Лондоне к этой поре уже все бедняки ходят босые. А вот ещё - ты знаешь что такое "Овцы едят людей"? Это когда ленд-лорд огораживает свои поля заборами, стенами из камней и там пасутся овцы, а людей просто выгоняют из деревень. "Идите к чёрту!" - говорят им. А когда они начинают бродяжничать их вешают и вещают и вешают!

- Лапусечка, не хочу с тобою ссориться! Эка распалилась!

- "Ирландец значит вор!" Вот как они считают!

- Ну, полно! Прости уж, что спорить с тобой стал.

Мэри кипела праведным гневом и раскраснелась, зарумянилась. Люди шарахались от них и, удивлённо глазея, принимали Мэри за татарскую княжну.

Пару раз их приветсвовали какие-то незнакомые люди - Григорий не мог упомнить где бы он мог видеть их, и был смущён.

Обойдя лавочные ряды стороной, чтобы не толкаться среди торгующихся москвичей они миновали Красную площадь и постояли у Покровского собора.

- В честь взятия Казани построен этот храм.

- Это та Казань, что мы по дороге из Уфы проезжали?

- Да, она.

- А есть храм в честь взятия Уфы? Или Самары?

- Взятия? Это ж русские города, нашими предками построенные.

- А чего ж они называются так? Уфа - это же башкирское имя, "холм" значит. Я узнавала! А Самара - мешок.

- Холм? Мешок? В Уфе речка течёт тоже Уфой зовётся... Какой холм-то?

- А в Самаре Самарка? Так города просто по рекам зовут? Интересно как! А ведь и правда в Москве - Москва-река. А есть город Волга?

- Не, такого города нет, - засмеялся Григорий полёту жёниной мысли.

- А какие ещё русские реки есть?

- Ну какие... - Григорий впал в задумчивость. - В Воронеже Дон течёт. Правда там и река Воронеж тоже есть...

- Вот! Я поняла как русские свои города называют!

- Ока есть, а города нет! - вдруг вспомнил Григорий. - Точно говорю - нет такого города! И Днепр есть ещё, а города Днепр нет!

- Ой так и нет? Если есть река Днепр - будет и город такой! Это я поняла. Возьми русского, возьми реку, бах - город! И называться он будет как и река!

- Кама ещё есть! А города нет! 

Мэри торжествуще посмотрела на Григория и засмеялась почти зловеще.

- Ты попался! Ха-ха! По реке Каме Соликамск называется! Помнишь воевода Языков сказал, что "заходил на Соль Камскую за датошными людьми"?

- А вот река Дон есть, а города нет! Город на Дону - Черкасск, а не Дон!

- Вот чем вы русские отличаетесь - нет в Ирландии города Шеннон! Нет в Англии города Темза! Во Франции нет городов Луары, Сены, Роны! Нет! А реки такие есть... Что ещё? Рим он на Тибре стоит, а не на Риме! Где в Европе город Дунай? А где Рейн?

- Елки-палки! Трудно с тобой спорить, когда половины из того, что ты говоришь я и не слыхивал, - проворчал Григорий, затем же просиял - Но хорошо, что возлюбленная моя такая умница! И за словом в карман не лезет!

Пока они целовались остановилось время. Остановился рядом и поп в простой чёрной ризе, в видавшей лучшие времена скуфейке и долго смотрел на них.

- Эй вы! - наконец подал голос он. - Чего это вы прилюдно лобзаетесь, нехристи. Венчаные хоть?

- Ой, батюшка, благословите! - бросилась к священнику Мэри руку целовать. - Муж мой возлюбленный это!

Поп сначала отшатнулся, но потом всё ж благословил.

- Благословите, батюшка Пантелеймон!

Святой отец сначала смотрел силясь вспомнить кто ж обратился к нему, но вот расплылся в улыбке, благословил, обнял.

- Всё книжки искал, а сыскал жёнку себе? Да больно диковинная у тебя половинка Гришка! Вроде нашенская, а всё ж нет, по говору-то.

- Сия краса земли русской Мария Патриковна, баронесса Оффали, англицко-подданная некогда, а ноне наша, ну прямо до опупения какого-то.

- Э, дети мои, целоваться на улице грех - будто не знаете сего! Чтоб за отпущением ко мне пришли. Помнишь, где служу?

- У Архистратига Михаила? Будем, батюшка!

- Ну с Богом! И чтоб не шалили боле! Введёте кого во грех, не дай-то Бог!

Пошли дальше в полном ладу и мире не споря даже в шутку.

- Кто сей священник?

- Знакомец старый мой - когда я по городу болтался тщась книгу по огневому бою честь, ту, что на латыни писана, сего попа и встретил, а потом ещё и в день Медного бунта. Так и знакомы.

- Хороший человек, сразу видно!

Дошли до усадьбы князя Шаховского. Игнат-стрелец, что в своё время свёл Григория в школу к Артемию и Гавриле Петровичу, дремал на посту в обнимку с бердышом. Когда дверной молоток трижды ударил в створку Игнат нехотя открыл глаза и спросил что-то похожее на "Кто явился"...

- Открывай, служивый! Мы до Фёдор Иваныча!

- Нету его и не будет.

- Всё равно отворяй! На тебя хотя б посмотреть!

Игнат сначала не понял, затем удивился, и пошёл открывать. Не признав Григория, он уставился на Мэри, переводя взор с молодого жильца государева на его прекрасную спутницу.

- Эх, Игнат, не помнишь разве как меня свёл в Сколарию? Помнишь как меня сюда с Коломенского шляху стрельцы приволокли с мешком на голове?

- Ох ты! Как там тебя...

- Гришка...

- Ох, Гришка, ограбил кого снова? Что за кафтан? Надоть тебя в застенок волочь!

- А вот тебе дядько Игнат! - Григорий показал кукиш, - споймай попробуй!

Внезапно чья-то крепкая рука ухватила Григория за ухо, пригнула к земле, не дав повернуть головы и стрелец услышал до боли знакомый голос:

- Снова энтот щеня на тебя лайять вздумал! Распустил молодых, Игнатко!

Игнат обомлел - дошутились!

- Ладно, Аристарх Лукич, пусти отрока. Шутковали мы.

- А-а-а! Весело вышло! - Григорий наконец узрел лицо своего обидчика, и не только лицо, но и всю его гигантскую фигуру. Казалось сам Зевс стоит перед ним каким Григорий видел его на картинках в книгах. Чёрная шевелюра и борода с колечками, чуть с проседью, чёрные пронзительные глаза. - Ну раз так, звиняйте! Пойду дальше!

- Кто это? - спросил Григорий потирая едва не оторванное ухо.

- Это Ставр, кузнец-грек, который тебя и в прошлый раз изловил.

Мэри, впавшая было в оцепенение, пришла в себя.

- Ух! Как он меня напугал! Гриша, чего это он?

- Старая история. Тот год, когда мы с Игнатом шли по городу и вот так же перепирались этот кузнец совершенно так же меня за ухо споймал и Игнату отдал.

- Какой большой! Больше всех кого я видела!

- Ага! Верста коломенская - его тут все знают и боятся. Кувалда у него - ого-го! Говорят. если по обычной наковаленке даст - в труху наковальня разлетится, - Игнат сам был не мал ростом, но глядя во след Аристрху-кузнецу говорил с сугубым почтением.

Григорий посмотрел на Игната и спросил:

- Вот скажи мне Игнат, помнишь меня, когда приволокли к князю, почему баня была топлена? Сколько уже мучаюсь с вопросом этим. Спать ночью иногда не могу, так знать охота. Ну не мог же князь наперёд знать, что меня приволокут!

- Нашёл чем голову ломать! Княгиня в тот день сыном разрешилась. Всё никак родить не могла, потому мыльню дня три под парами держали, воду грели.

Григорий шлёпнул себя ладонью по лбу: - Точно! Голова садовая! Как раньше догадаться не мог?! Стало быть когда я, считай, наново родился у князя сын на свет явлен был?! Вот ведь как бывает!

- Мишкой назвали. Михал Фёдорыч стало быть. Год уже никому спать не даёт - орёт што резаный! А ты сам-то смотрю в люди выбился! Жёнка твоя? Глаз не отвести!

- Марья Патриковна. Бог меня вишь как одарил адамантами да яхонтами. Ну а сам я у Полтева в стрельцах хожу.

- Кафтан полтевский, конешно, да только крой жилецкий, куций. Ты ж Гришка с "чёрной кости" был, а как в жильцы угадал?

Поговорили с Игнатом о том о сём, да направились дале - день был погожий, гулять так вволю!

- Теперь до Немецкой слободы. Илюху не видел аж с самого декабря, а Грунька должна была по срокам родить давно.

==========

Рухнет дело то с шумом великим - Отсылка к заключительным словам Нагорной Проповеди (от Матф. 7=24-27) "Итак всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое"...

Куретной мост* - мост на Неглинке, он же Воскресенский мост располагавшийся напротив Воскресенских ворот напротив Тверской улицы. Через него шла дорога на Тверь.

Разрядный Приказ - фактически был главным приказом (министерством) при Алексее Михайловиче. Ведал всеми назначениями на все посты в государстве, получал донесения от воевод и распоряжался жалованиями, в том числе и распределяя земли за службу.