1663. Русский лес.

Обоз шёл быстро насколько мог. Зимой обычно хлеб не возят - поскольку зерно перемерзает и тесто из этой муки поднимается плохо. Однако поскольку "Москве грозил голод" - под этим предлогом можно было везти хоть в самую лютую стужу. Шли ходко, но не по калужской дороге, и не со стороны Вязьмы, а через Юхнов - так меньше глаз, да только обозники того не ведали, что их уже ждали-встречали люди государя московского.

По обоим сторонам дороги простирался глухой русский лес - казалось он непролазной чащей вот-вот схлопнется и поглотит ленту дороги вместе с идущим по ней караваном. Дорога после осенних хлябей была разбита и только-только выровнялась - колдобины занесло снегом, а немногие путники всё же её кое-как укатали. Она шла по небольшой низинке, и от этого казалось лес нависал над нею, а сосны стоявшие на всхолмленных сторонах казались ещё выше. И хотя стояли они чуть поодаль - всё равно света из-за их густых крон было меньше. 

Понукая лошадей возницы ругались, громко выговаривая запретные слова - телеги вязли в снегу - тут бы уже на санях надо было бы ехать, но когда обоз снаряжали снег лежал ещё не везде, да и саней в Малороссии особо не сыщешь - не в ходу они там. Правда после первых телег обоз шёл значительно легче, поэтому время от времени менялись вперёд выходили возы с середины, а то и с хвоста обоза. 

- Далёко ли собрались, люди добрые? - это на пути первой подводы встал рослый детина в стёганной бекеше. Его заметили издалека и вот он тормозил передние подводы обоза. - Не торопись! Своё прозвание скажи и расскажи-ка пошто по этой дороге путь держите?

- А ты кто таков, что прозванье истребовать силишься?

- Ярослав Михайлов, Разбойного приказа ярыга. Ну, не напирай!

- Фома Быховец я, а коль тебе старшина нашего обоза надобен, так и ступай к нему.

Вместе с ярыгой было ещё четверо служивых - один взял под уздцы лошадь и не позволял двигаться далее. Всё движение встало, а "охрана" обоза приготовилась к бою. Неспроста эти люди встали на дороге, да ещё оружные - каждый с пищалью или пистолетами.

- Почто идёте тайком без предуведомления, да тайной дорогой? 

Старшина обоза потомственный смоленский шляхтич Прохор Копко надменно посмотрел на требовавшего ответа служивого:

- Торопимся, в Москве голод, сказывают нам. А дорогой идём какой нас ведут.

- Кто ведёт?

- Проводник на первой подводе, у Быховца - он и ведёт.

- Откуда путь держите и почему столько охраны?

- Из Жлобина зерно, всей округой собрано. А охрана нужна - времена неспокойные.

- Неспокойные - это верно. Только двести оружных ратников - не многовато ль для такого обоза? Хитники-разбойники вряд ли нападут на хлебушек-то не настолько оголодали.

Ярыга и страшина смотрели друг на друга в упор и ясно было, что кому-то из них несдобровать. Вокруг ярыги стали становиться стражники обоза, в руках их стали появляться обнажённые сабли.

- Будешь молится собака московская или без покаяния сдохнешь? - наконец прошипел страшина и дал команду своим людям приблизиться.

Ярыга не стушевался, в руках его мгновенно оказались два пистоля - только стоило ему тряхнуть руками и они скользнули в ладони из рукавов бекеши.

- Братцы, цель-пали! - громко крикнул он и наставил пистолеты на старшину.

С опушки леса - буквально с пятидесяти шагов выпалило пять или шесть пищалей, двое охранников свалились, сражённые наповал, ещё один схвалился за бок и осел, издав стон - остальные изумлённо опешили.

Наведённый в голову старшины пистолет мигом сбил с него спесь и тот удивлённо хлопал глазами, не поняв, что же произошло. Казалось, что взятые врасплох мятежники вот-вот разбегутся, но они опомнившись толпой бросились на выручку старшине, другие опомнившись бросились на опушку леса, думая, что пищали стрелков разряжены. Трое навалились на ярыгу, саблями грозя снести ему голову. Тот держался так, чтобы грозя пистолетами отступать к лесу.

Новый залп гораздо более громким и грозным раскатом потряс лес - крики и стоны людей вдруг заглушил предсмертный хрип-ржание - в одну из лошадей попала шальная пуля. Из-за елей и пихт выступили стрелки в жёлтых кафтанах - солдаты Второго Выборного полка.

- Неужто ты думаешь, что мы безумцы вчетвером бросаться на двести оружных бойцов?

Старшина потерял присутствие духа и его лицо исказила гримаса отчаяния. Двое из его охранников, что хотели расправиться с московитом, упали раненые залпом, а последнего подстрелил сам ярыга, практически в упор.

Двое всадников выехали из леса, чуть погодя за ними последовали солдаты - их было несколько сотен и скоро вся обочина дороги пожелтела от их кафтанов. Те охранники обоза, что не попали под пули бросились в противоположном направлении, но там их ждала кавалерийская лава в полсотни всадников - западня захлопнулась. Не таким-то непроходимым оказался русский лес.

- Бросай оружье - милость получишь!

Отчаянных было немного, они стали палить навстречу солдатам и кавалеристам - но почти безуспешно - ранив двух или трёх из них. Почти сразу на них навалились, сбили с ног, немилосердно раздавая тумаки.

- Вражины! Палить вздумали!

Офицер на лошади и в кирасе, которая виднелась под камзолом кивнул ярыге, чтобы тот обезоружил старшину обоза. Копко хотел было скрыться в суматохе - сбросил парадный  кафтан, прикинулся было рядовым охранником, ожидая, что его не выдали бы, но ярыги Разбойного приказа были начеку.

- Сообщники твои, ждали тебя в Москве, но все изловлены и приняли свою вину. Если будешь запираться, тебя ждёт дыба и позорная смерть на колесе. Вину возьмёшь на себя - можешь рассчитывать на милость Государя, - офицер говорил на ломаном русском языке, однако второго раза повторять не пришлось.

- Всё расскажу... - обронил обозный страшина, понурив взор.

Второй офицер, из жильцов государевых, распорядился:

- Лошадей выпрячь. Зерно сволочь с телег и сжечь! Живо!

Солдаты враз соорудили большой гурт понудив пленных таскать мешки и сваливать их вперемешку с хворостом. Уже скоро запалили один такой холм из зерна, затем второй и так получилось пять больших куч. Зерно было хотя и влажновато, но жар быстро делал своё дело - скоро стоять рядом с этими кострищами было нельзя.

Пока всё это происходило найдеными кирками выдолбили в мёрзлой земле неглубокие могилы и похоронили убитых - пятнадцать человек обозной охраны. Через два часа четыре роты Второго Выборного полка двинулись к Юхнову.

Двое ребятишек вышли из лесу привлечённые стрельбой и всеобщим движением. Они проверяли в лесу силки на зайцев и теперь шли с добычей - двое косых - удачный день!

- Дядько, чтой это вдруг мешками жгут? Зерно ж наверное там! По всему видно зерно!

- Эй, малые, двигайте по своим делам - зерно там больное, вражины везли народ травить.

- Эвона как!

Пленных собрали в большую толпу, повели в Юхнов. Лошадей и телеги отгоняли ещё ранее, на дороге остались только пятеро ярыг Разбойного приказа со товарищи - они считали и описывали подводы догорающего обоза.

- Фёдор Иваныч доволен будет - все живы здоровы, - дело сделано, радовался каждый из них.

- На каго хабар запишут? Пятьдесят таких бальших вазов - да с лошадьме? - спросил совсем молодой паренёк по-рязански акая.

- Государеву казну пополнят, Серафимко. Да тебе какая докука?

- Какая? Лашдку-то я подстрелил - стала быть царёвой прибыли урон нанёс... - то ли посмеялся, то ли лишь делал вид, что смеётся молодой ярыжка.

- Не отвлекай, олух, грамотку пишем - надо ж отписать сколь чего взяли. А что лошадь укокошил - за то тебе наказанье будет - без промедленья грамотку сию в Москву свезёшь - прямо князю-благодетелю Фёдору Иванычу. Да не боись ты! Лошадь та когда государевым доходом стала? Когда мы силу взяли над бунташниками, а до тех пор она была во власти вразей государевых. Так что не горюй, мазило, вражью лошадь порешил. не государеву!

Парень заулыбался и пошёл в лес - надо было вывести лошадей. Видно было, что по простоте душевной и впрямь считал себя виновным в государевой растрате.

Два дня проведя в Раменском свита царевича на третьи сутки решила двигаться дальше. Ямщики с грехом пополам пробили торную дорогу через Коломну и Зарайск до Переяславля. 

Царевич при всей своей бойкости и задорном характере здоровьем не отличался - поэтому ехали с двумя привалами, и успели засветло к селу Воскресенскому, что располагалось дальше в сорока верстах от Раменского. В Коломне были только на следующий день, после чего повернули на Зарайский городок, откуда до Переяславля оставалось ещё день пути.

Лес начавшийся на другом берегу Оки сразу проглотил путников. Ещё недавно на оживавших утренних улицах Коломны и представить себе нельзя было, что рядом стоят вековые исполины сосен, которым вся эта людская суета нипочём. Дорога через лес была почти бесснежна - метель и пурга отшумели на опушке леса, оставив там снеговые завалы, в лесу же снега было немного - разве что в некоторых падях, куда путники не собирались забираться.

- Вот он красный лес, спаситель! В таких рудовых* лесах нам никакой враг не страшен - лучшая крепость такой лес! - сказал Михаил оробевшему было от исполинских сосен царевичу.

- Не заблудит нас леший?

- Нет! - засмеялся рында - Я тут каждый куст знаю! Там за лесом моё село - Городна, откуда предки мои вышли в Москву, и я там у дядьки вырос.

- А волки тут водятся? Медведи?

- Куда ж без них? Только волк на человека в лесу не идёт. Ни к чему ему. Волк на косых охотится или на кабанов, на ланей. Чтоб волк на человека напал - отродясь такого не бывало. Страшатся волки железа и огня.

- А медведь? Медведь нападёт?

- Медведя зимой опасаться надо. Если кто его из берлоги поднял, или шатун зимой в берлогу не лёг, вот тогда считай беда будет! Но такое  дело редко бывает. Год был хороший - хозяева* жиру нагуляли да все и улеглись по сюзёмам.

- Сюзём это что такое?

- А вот он сюзём! Лес старый, местами непролазный. Тут много вековых сосен, и бурелома, где медведь может под деревом на лёжку завалиться. Зимой лёжку снегом заметёт, и медведь окажется в норе откуда только по дыханию его и заметишь. Поэтому по низинам не лазь, иди возвышенным местом. Или если увидишь заломанные деревья - сторонись того места. Летом медведь в раменьях кормится - там и корешки есть и малина и задрать кого можно. В сюзёме летом есть нечего, потому хозяин свою вотчину бросает и идёт на выгул пузо наедать.

- Сколько ты про медведей знаешь!

- Это я тебе и начатков не рассказал. Как медведица с медвежатами возится всю зиму или как шатуна разобрать-услышать, когда он по лесу бродит. Вот глянь туда - видишь там в красный лес, в сосновые ряды вклинивается тёмные пихтовые иль еловые деревья? Их становится больше, а дальше в низине они силу берут - видишь ли? Это урман - болотистая землица там. Сосна там растёт плохо, а ель очень той влажности рада, крепкой там бывает. И подле ели там и пихта и иной боровой сор будет. В урманах волки днюют, всё косых поджидают, караулят. Урманы сорные леса - там и рябина и калина местами, там заяц кору дерёт, да сам волком на зуб метится. Или волк караулит кабанов, что рядом с озёрцами пасутся, там где дубравки есть с жёлудями, и где можно корней в избытке нарыть.

Как раз проезжали прогалину, откуда открылось широкое пространство озера - где на противоположном берегу сразу увидели дубраву - зимние дубы стояли не сбросив листвы - долгая тёплая осень баловала их и потому зима застала в зелёном уборе, сразу сковав, да так и оставив. 

- А здесь рядом есть медвежьи берлоги?

- Вот там, где видишь чащу? Там они и могут отлёживаться. Только рядом с дорогой это навряд ли. Когда наши пахари под аркан татарский попасть опасаются они бегут именно в такие леса, где медведь хозяйничает. Крымчаки летом нападают, когда медведь в раменье, по буеракам шастает, на свою вотчину почти не суётся, но лошадь туда не пойдёт - ибо запах чует. Лошадь рядом с межвежьей лёжкой не заставишь пройти. Видишь как наши беспокоятся? Тревожно им, хоть зимой запаха медвежьего в лесу почти нет.

- А медведь крепко зимой спит? Не разбудим ли мы его часом?

- Того не ведаю, государич, только скажу тебе, что хозяин всё слышит - во сне ли, наяву ли. Чуткий он очень - к берлоге не подберёшься так запросто - тихо-тихо надо идти, если уж пошёл на него. Медведя как с берлоги поднимешь - он вялый, его можно легко одолеть имея сноровку, а вот если ты его разозлишь, да он  в раж войдёт - тут и карачун тебе. Альбо если ранишь его - свирепеет хозяин и уже не уйти от него. Как-то пошли четверо молодца на медведя, нашли старого матёрого - да и не совладали. Долгонько мы потом понять не могли где чья рука, где нога.

- Жуть, - глаза царевича округлились от страха, он поёжился в седле, и повторил - Ух. жуть какая!

- Одно плохо, что если медведя человек съял с берлоги, потом в лес ни ногой нельзя пока того медведя не убьют - мстить будет косолапый. В лесу точно проходу никому не даст, а то и деревню наведается.

- Зачем же тогда на медведя ходить если всё вон как обернуться может?

- А всё медвежье сало, жир медвежий. Целебная сила в ей, доложу я тебе, государич. Спину если прихватит - спасенье одно! медвежий жир! Мясо-то у него вонючее - собака есть не станет даже с голодухи, жир не лучше дух даёт, зато исцеляет. Или даже если гной в ране - смажешь и всё! Рану затягивает как по волшебству! Наши войсковые дохтуры жиром тем многих раненых на ноги ставили - сам видел! Чудеса да и только! Так что на медведей ходить приходится иногда. Да и беспокойные они соседи - коли медведь совсем близко от жилья человеческого завёл свою вотчину - считай спокою не будет - наведается и в хлев - корову задушить, и борти по лесу все разорит, а в деревне без мёду не жизнь! Без коровы же вообще с голоду помереть можно. Так что деваться некуда приходится иногда на медведей ходить.

- А я слышал медведей собаками травят.

- Так то ж летом! Зимой собака медведя с лёжки подымет - гоняйся тогда за ним по лесу - по уши увязнешь. Это хорошо, если хозяин кинется на тебя и ты его одолеешь. А коль пустится на утёк - как догонишь? Собак он рано или поздно отвадит от себя - или порвёт или закружит - тут Потапычи сноровисты - следы путать.

Вышли на опушку леса и увидели чуть в стороне дымы одной деревни, а далее почти за окоёмом другой, большей.

Михаил Трегубый немного приосанился в седле, посмотрел в ту даль и сказал:

- Вон она моя Городна, что на окском берегу почти находится. Жаль, что не по пути туда, а то была бы нам хлеб соль получше, чем в Зарайске! Городна и рыбой богата и всяким товаром - хоть и не град, а сельцо крепкое, никому спуску не даст ни по бойкой торговле, ни по пахоте, ни по ремеслу.

- Можно и заехать, почему ж нет?

- Блажь то моя, государич! Нам ещё двадцать вёрст махать - привал сделаем в том вот сельце, да и потом до Зарайска одним ходом.

Григорий и Мэри ехали сразу за царёвым рындой и слушали его интереснейшие рассказы о житье-бытье на краю великого русского леса. Не отставала от Михаила и царевича царевна Евдокия - ей не пристало встревать в мужские разговоры, но видно было, что любопытство буквально гложет её. Стрельцы держались поодаль, ухмыляясь - они не хуже Трегубого знали повадки зверья и баек о том знали нисколько не меньше. Многие из Стремянных не раз с медведями боролись на потеху люду московскому. Конечно то не сравнится в опасности с матёрыми медведями - лесными великанами. Потешный медведь всегда молодой, варёным мясом выкормленный и от того менее ярый, но даже при том лучше бы знать нрав и повадки этого зверя.

На окраине Афоновки кавалькаду встретили двое мужиков - они несли тушу здорового кабана на барский двор.

- Чьих будете, люд добрые?

- Стольника Никифора Воробьёва холопы, Митяй и Стешня.

Крестьяне видели, что всадники богаты и сановиты, потому не решилось спросить кто такие, но царевич упредил их не заданный вопрос.

- Сие спутники мои, а сам я государя Алексея Михайловича сын, Алексей.

Мужики пали на карачки сбросили шапки наземь и хотели бы что-то сказать, да ничего причитающегося по данному случаю не могли сообразить.

- Поднимитесь, не лето! Как нам добраться до хором стольничьих коль скоро тут вотчина Никифора Воробьёва?

- Прямо по улице, государь, терема воробьёвские не спутать ни с чем, а напротив их Афонская наша церква стоит - вот её маковку видать!

Григорий подъехал к мужикам и вручил им полушки серебром - таков был обычай. Те радостно моргали глазами, не веря своему счастью, пропустили всю процессию вперёд и схватив кабанчика припустили следом - держась на почтительном расстоянии, но всё-таки не отставая.

Приказчик стольника Никифора Воробьёва остолбенел на меньше чем его холопы, когда в терем, в горницу ввалился царёв рында, зп ним царевич и царевна, а там и все остальные.

- Ну, хлебосольный хозяин, принимай гостей высоких, - рында указал на Алексея и Евдокию, представив их. - Да стол накрывать прикажи!

Начало 1662: https://cont.ws/post/219136

Начало 1663: https://cont.ws/post/252207

==========

Смерть на колесе - казнь при которой сначала отрубали голову, а затем руки и ноги. Порядок приведения в исполнение мог меняться - могли голову в последнюю очередь рубить.

Рудовый лес - крепкий, строевой, "красный" сосновый лес.

Конда - также зрелый строевой лес, сосна или лиственница. Красные, "рудовые" конды - сосновые, чёрные конды - лиственничные.

Хозяева - медведи.