Понимание обязанности и обязанность понимания

Продолжение темы, начатой тут

Есть два значения, в которых может употребляться слово обязанность. Первое – это требования, навязываемые кому-то принудительно. Второе – это добровольное принятие на себя каких-то обязательств.

Добровольно принимаемая обязанность мотивируется соображениями, в рамках которых человеку выгодно иметь какие-то взаимные обязательства с другими. Если дом соседа горит, твоя обязанность бросить все дела, и бегать с вёдрами по маршруту пожар-колодец, если ты хочешь, чтобы в случае пожара в твоём доме сосед действовал так же. И только с расчётом на это твои соседи (добрые они или злые), подумают, прикинут, что им важнее: быть обязанными помогать и получать помощь, или не быть и не получать, и, если выберут первое, будут соображать, что для этого нужно.

Если твои родители заботились о тебе, пока ты был маленьким и беспомощным, то твоя обязанность заботиться о них, когда они станут старыми и немощными. И твоя обязанность быть примером в этом для твоих детей, чтобы у них были мотивации вести себя так же, когда ты окажется в положении твоих родителей. И нормальным людям для этого не надо никаких законов, принудительно заставляющих их это делать, потому, что помимо соображений о своей выгоде, ими движут ещё чувства, которые и безо всяких соображений могут мотивировать лучше всяких законов. И развитому человеку будет неприятна даже сама и мысль о том, что его чувства должны быть обязательно дополнены принуждающим к этому требованиями, потому, что они слишком высоки, чтобы рядом с ними были поставлены методы, рассчитанные на мотивирование тех, кто, кроме своей выгоды, ничего знать не хочет.

    Если твоё племя заключает с соседним договоры о ненападении, начинается торговля, дружеские отношения, межплеменные свадьбы, доверие, и прочие составляющие союза, то отношения могут в конечном итоге выйти на уровень, когда сама мысль в необходимости формальных договоров о ненападении покажется роняющей высоту отношений, которые уже достигнуты. Потому, что уровень добровольных обязательств сам по себе даёт гарантии, которые держатся на чувствах, которые для людей определённого типа являются одной из самых основных составляющий смысла их жизни.

Но если ты захватил где-то людей, заковал их в кандалы, сумел заставить их работать на износ при помощи кнута, и пускаешь в расход, как только они становятся нерентабельны, то ты можешь называть любые требуемые от них действия их обязанностями, и иметь за собой защищающий твои права закон, но как только так случится, что по твоему недосмотру кандалы у них окажутся разбиты, стража перебита, и рука с камнем занесена над твоей головой, то ты можешь сколько угодно кричать о том, что их обязанность перестать забываться, и вспомнить, что ты их хозяин – это будет пустым сотрясанием воздуха, не несущим в себе никакой силы мотивации. Потому, что будет утрачены обстоятельства, обуславливающие работу системы, в которой ты называешь обязанностями то, что без неё не мотивируется ни соображениями, ни чувствами.

Смысл говорить об обязанностях другой стороны, над которой ты не имеешь власти, имеется только в том случае, если ты проявляешь уважение к их воле независимо от их возможностей заставить тебя с ней считаться. И вот тогда, если у них появятся такие возможности, есть смысл говорить о том, что они не должны позволять себе в отношении тебя того, чего не позволял себе ты в отношении них.

Если же ты поступал с людьми так, как очень бы не хотел, чтобы поступали с тобой, то, чем хуже ты поступал с теми, кто не могли тебе соответствующим образом ответить, тем больше вероятности у тебя будет получить от них как можно больнее, как только они это смогут. И на это могут быть и соответствующие соображения, и соответствующие чувства. И есть смысл говорить о том, что в этом случае закономерно получишь ты, а не кто-нибудь другой. Только смысл продвигать такое понимание есть лишь для тех, кто живёт по принципу «Не делай другому того, чего не хочешь себе»; а для тех, кто живёт по принципу «Нагибай другого так, как не позволяй нагнуть себя», смысл наоборот это понимание тормозить. Для них смысл продвигать понимание, что нет никакой устойчивой закономерности в этом, что нет никакой справедливости, что для удержания порядка нужны только такие положения, которые основаны на понимании обязанности, навязанной принудительно. И в конечном итоге сводить всё к оправданию силы, служащей реализации их основного принципа.

Все порядки в этом мире держатся на двух принципах: принудительно навязываемых положениях и добровольно принимаемых решениях. Где заканчивается первое и начинается второе, можно понять на следующем примере. Допустим, приходит человек к бандитам и говорит: «Дайте денег в долг под процент». Ему дают, и говорят: «Вернёшь тогда-то и столько-то». И вот подходит срок, а отдавать человек не спешит. К нему приходят, и начинают с него эти деньги выбивать. И часто получается, что сначала идёт «Ну нет у меня, и не знаю, где взять – мамой клянусь!», но после нажима определённой силы вдруг появляется, где взять. Находится откуда откопать, что заложить, у кого перезанять, и вернуть.

Возникает вопрос: так если при определённом нажиме можно выбивать деньги, то почему же так нельзя проделывать с каждым, кто не может противопоставить соответствующую силу, и за счёт этого быстро богатеть? Да можно, конечно, но только там, где можно вообще любой беспредел, да только такое общество плохо развивается и отстаёт от других и не выдерживает конкуренции. А вот там, где не любой беспредел можно, такое со всеми подряд нельзя. Только с должника. А не должник пойдёт на принципы, будет звать на помощь, рисковать жизнью, напрягаться на пределе своих возможностей, но делать всё для того, чтобы с ним лучше было не связываться. Тогда что же мешает должнику вести себя так же, и тоже делать так, чтобы и с ним связываться не стоило? Ведь он же (допустим) никаких бумаг не подписывал, и никаких свидетельств его долга не имеется, так почему бы ему этим не воспользоваться? Да потому, что с ним пойдут на принципы, и сотворят такое, чего с не должником не сотворили бы. И потому, что он вызовет такую злобу, при которой даже не побоятся нашуметь так, как в ином случае себе бы просто не позволили. И потому, что в нём самом нет той злобы, которая будет двигать не должником, заставляя идти на принципы. Это обычное чувство справедливости, которое оказывается не пустым звуком, а реальным фактором, на котором может кое-что держаться.

Чувство справедливости у каждого может быть своё, но какое-то есть у каждого, и в меру этого он готов на определённые действия, на которые в ином случае не готов. Так вот большинство порядков в этом мире так или иначе держится на этом чувстве, и кто управляет пониманием справедливости, может кое-что удерживать. И если уметь им пользоваться, и иметь соответствующие институты его развития, можно построить куда больше, чем думают те, что никаких порядков, чем построенных на насилии, быть не может. Но если власть в обществе паразитическая, устанавливающая свои паразитические порядки, то они тоже могут держатся лишь за счёт обмана, заставляющего людей думать, что данные порядки самые справедливые из всех возможных. И если это понимание пошатнётся, и люди узнают, что их обманывают, и в отношении них творится куда большая несправедливость, чем они думали, то они могут просто скинуть эту власть, и остановить их может не удаться теми силами, которыми удавалось удерживать порядок до изменения понимания. И если власть паразитическая, то ей не выгодно официальное понимание обязанности, построенной на чувстве справедливости, потому, что такое понимание может быть использовано против неё. Потому, что, когда найдётся тот, кто докажет, в чём на самом деле справедливость, силы, опирающиеся на чувство справедливости, встанут на его сторону. Ей выгодно насаживать понимание обязанности, диктованной чистой силой, как единственно правильной, чтобы на базе этого иметь право применять эту силу для подавления любого сопротивления её паразитизму. И вот здесь становится видным момент, как институты такой власти пытаются усидеть на двух стульях: чувство справедливости используется, но их юридическая логика её в качестве существенной силы не признаёт. Разумеется, этот парадокс ей афишировать не выгодно.

Выгодно изучать и использовать адекватное понимание справедливости обществу, построенному на правдоискательстве и уважении к правам участников. Ему логично иметь отдельно понимание обязанности, построенной на добровольном принятии соответствующих норм, выполнение которых мотивированно независимо от принуждения, и имеет силу, соразмерную уровню развития их носителя. И отдельно иметь понятие обязанности, как принудительно навязанной дисциплины, действующей только при условии принуждающего фактора, а в случае его утраты своё действие прекращающая, и получающая проблемы, виной чему выступает нежелание системы искать справедливость.

Вопрос к юристам: какие понятия предусмотрены для обозначения этих формулировок, и если никакие, то почему?

Продолжение тут