Плодами длительных уединений назвал сам поэт свои произведения. Его любимые понятия – одинокий, тихий, серьёзный, глубинный, невыразимый… Таким был он сам, таковы же были его проза, стихи и письма (особенно письма молодому поэту Францу Каппусу, известные нам по переводам Марины Цветаевой).
Наверное, почти у каждого из нас есть книги, которые выстроили наше мироощущение и помогли сформироваться нашей личности. Книги, если они были вовремя прочитаны, подхватывали наши странные проявления непохожести на окружающих и, развивая душу, поощряли наш духовный рост. Они укрепляли нашу веру в тайны и расширяли их горизонты. Проза и стихи Рильке занимают особое место в моём списке таких книг.
Его тексты не засоряли сознания, они его очищали и концентрировали на внутренней жизни, открывая её неведомые глубины:
«Если же Ваши будни кажутся Вам бедными, то пощадите их; вините сами себя, скажите себе, что в Вас слишком мало от поэта, чтобы Вы могли вызвать все богатства этих буден: ведь для творческого духа не существует бедности, и нет такого места, которое было бы безразличным и бедным».
Францу Каппусу невероятно повезло: когда он в первый раз отважился написать Рильке, его рукой водил Бог. Уж не знаю, стал ли начинающий сочинитель поэтом, переформатировал ли его личность эпистолярный гений Рильке, но для меня чтение этих писем стало счастьем. Счастьем самопознания, открытия Бога, понимания судьбы и освоения пространства одиночества.
Когда я пытаюсь выделить что-то наиболее драгоценное в текстах этих писем, я делаю это практически наугад, так они сверкают, эти золотые крупинки красоты и мудрости.
«Не отыскивайте сейчас ответов, которые Вам не могут быть даны, потому что эти ответы не могут стать Вашей жизнью. Живите сейчас вопросами. Быть может, Вы тогда понемногу, сами того не замечая, в какой-нибудь очень дальний день доживете до ответа»
«… будьте неизменно внимательны к тому, что совершается в Вас, и помните, что это важнее всего остального, что творится в мире. Ваша сокровенная духовная жизнь требует всей полноты участия; ей Вы должны отдавать силы и не терять времени и присутствия духа на выяснение Вашего места среди других людей».
О воссоздании Бога, его присутствия:
«Как пчелы собирают свой мед, так мы берем отовсюду самую большую радость, чтобы создать Его. Нам можно начать даже с малого и неприметного, если оно внушено любовью: с работы и отдыха после работы, молчания и малой одинокой радости,— всем, что мы творим одни, без друзей и участников, мы начинаем Его бытие, которого мы не увидим, как и наши прадеды не могут увидеть нас. И все же они, давно усопшие,— в нас, они стали нашей глубокой сутью, бременем на нашей судьбе, кровью, шумящей в наших жилах, жестом, встающим из глубины времен. Может ли что-нибудь отнять у Вас надежду, что когда-нибудь и Вы пребудете в Нем, дальнем и нескончаемом?»
Обетованная планета одиночества:
«Одиночество бывает только одно, и оно большое, и его нести нелегко, и почти у всех случаются такие часы, когда хочется променять его с радостью на самое банальное и дешевое общение, даже на видимость согласия с самым недостойным из людей, с первым встречным... Но, может быть, как раз в такие часы и растет одиночество, а его рост болезнен, как рост ребенка, и печален, как начало весны. Но это не должно Вас смущать. Есть только одно, что необходимо нам: это одиночество, великое одиночество духа. Уйти в себя, часами не видеться ни с кем — вот чего надо добиться».
Одиночество было условием жизни для самого Рильке.
Из всех связей и любовей он неизменно уходил в уединение. Или оно шло за ним по пятам, «как сумасшедший с бритвою в руке». Так сложилась его судьба, истоки которой он тоже всегда искал в самом себе.
О святое мое одиночество – ты! И дни просторны, светлы и чисты, Как проснувшийся утренний сад. Одиночество! Зовам далеким не верь И крепко держи золотую дверь,Там, за нею, желаний ад.(пер. А. Ахматовой)
Даже в своём чудесном краю детства, которое на протяжении всей жизни было с ним как своеобразный критерий света, Райнер (тогда ещё Рене) был одинок. Отец безуспешно хотел сделать из него военного, а мать, с которой он остался после развода родителей, всё не могла забыть своей дочери, умершей во младенчестве… Что-то глубоко трагическое было в его расставании с семьей, отъезде из Праги и последующих путешествиях, которые так похожи на скитания.
В Мюнхене он два семестра изучает философию (1896 – 97 годы), переезжает в Берлин, в 1898 году совершает поездку по Италии. На сложных отношениях с Лу Андреас-Саломе, этой инфернальной гетерой века и подругой нескольких великих умов, тоже лежала печать драматизма. Рильке – 21, Саломе - 36.
Её влияние на начинающего поэта было огромно (недаром Ницше считал её самым умным человеком своего окружения). Именно ей Рильке обязан двумя поездками Россию (в 1899 и 1900 гг), знанием русского языка, знакомством с Л.Н. Толстым, художниками Л.О. Пастернаком и И.Е. Репиным, да и всей своей любовью к русской культуре. Рильке боготворил Лу, обращал к ней свои стихи и доходил до полного самоотречения в своей любви:
Нет без тебя мне жизни на земле.
Утрачу слух - я все равно услышу,
очей лишусь - еще ясней увижу.
Без ног я догоню тебя во мгле.
Отрежь язык - я поклянусь губами,
отрежь мне руки - сердцем обниму.
Разбей мне сердце - мозг мой будет биться
навстречу милосердью твоему.
И если вдруг меня охватит пламя
И я в огне любви твоей сгорю -
Тебя в потоке крови растворю.
Четырёхлетняя связь приводит к разрыву. Разрыву близости, но не дружбы: они переписывались до самой смерти Рильке в 1926 году. Этот период и две поездки в Россию был взлётом его творчества – той высотой, которую он взял и ниже которой никогда уже не летал.
Принято считать, что Рильке воспринял Россию идеализированно, но он увидел в ней возможность нерушимого союза человека с Богом и природой, «неотчужденную сущность человека». Не думаю, что он ошибался – с его-то глубиной восприятия! Просто русских слишком многие не любят, чтобы это признавать – да ещё в контексте творчества гениального немецкоязычного поэта!
Великолепный сборник «Часослов», написанный в форме дневника православного монаха, - вот что осталось нам от двух путешествий Рильке в Россию. Три книги «Часослова» - «Книга о монашеской жизни», «Книга паломничества», «Книга о нищете и смерти» - были созданы в 1899, 1900 и 1902 годах соответственно и вышли под одной обложкой в 1905 году. Многие стихи «Часослова» напоминают молитвы. Да и все стихи Рильке похожи на молитвы. Одно из несравненных стихотворений этого сборника в переводе Тамары Сильман:
Уж рдеет барбарис,и ароматом
увядших астр так тяжко дышит сад.
Тот, кто на склоне лета не богат,
тому уж никогда не быть богатым.
И кто под тяжестью прикрытых век
не различит игру вечерних бликов
на глади молчаливых, сонных рек,
и сонмы в нём рождающихся ликов, -
тот конченый, тот старый человек.
И день его - зиянье пустоты,
и ложью все к нему обращено.
И Ты, Господь.И будто камень Ты,
его влекущий медленно на дно.
Этим поездкам мы обязаны и последующим знакомством Рильке с Борисом Пастернаком, а затем (пусть лишь в письмах ) - Мариной Цветаевой. И появилась невероятная переписка гениальных поэтов. Но сейчас я не об этом. Я о Рильке и своей, не стихающей с возрастом, любви к нему.
Похоже, что переписываться с людьми ему легче, чем общаться непосредственно: переписка заветных границ одиночества не нарушает и творчеству не вредит, а способствует. Целых 17 лет после проживания (упоминаю вне хронологического порядка) в Дуинском замке он переписывался с княгиней Марией Турн-и-Таксис, хозяйкой замка, покровительствующей и финансово помогающей поэту, который всю жизнь испытывал материальные затруднения. Ничто не сопоставимо в его творчестве с мрачными дебрями «Дуинских элегий». Но «Тропа Рильке» по-прежнему ведёт к открытиям.
Создаётся впечатление, что и от жены он бежит. Из 51 года, отмеренного ему судьбой, он совсем мало живет рядом с женой и вскоре родившейся дочерью Рут, хотя женатым остаётся до конца дней. Женился Рильке в 25 лет на скульпторе Кларе Вестхофф, после двухлетнего пребывания в колонии художников в Ворпсведе, близ Бремена.
В эти годы появляются два сборника поэта.
В стихах книги «Венчанный снами» (1896 г. ) сердцем его поэзии остаётся неуловимый и бездонный внутренний мир человека, его благородство и милосердие.
КОРОЛЕВСКАЯ ПЕСНЯ (Königliche Lied)
Достойным и чистым всегда оставаться!
Лишь низкий унижен в сердце своем;
ты можешь и с нищими побрататься
и все же останешься королем.
И пусть на челе твоем озаренном
никогда не сиял венец золотой,
дети глядят на тебя восхищенно,
мечтатель склоняется пред тобой.
Зори сияньем тебя венчали,
пурпурную мантию дни тебе ткут,
даруя тебе мечты и печали,
ночи к ногам твоим упадут.
Перевод Тамары Сильман
Рильке всегда был очень избирателен – во всём. Про свои интеллектуальные привязанности он писал: «Из всех моих книг лишь немногие насущно необходимы для меня, а две всегда среди моих вещей, где бы я ни был. Они и здесь со мной: это Библия и книги великого датского писателя Иенса Петера Якобсена».
В августе 1902 года поэт переехал в Париж, чтобы написать монографию о скульпторе Огюсте Родене. Насколько поэт был очарован гармонией ваяний Родена, настолько же разочарован Парижем: «Город этот полон печали», - писал Рильке. В 1910 году был публикован роман «Записки Мальте Лауридса Бригге» о молодом художнике, окунувшемся в мертвящую суету Парижа. Отношения с Роденом складывались тяжело: деспотичный и властный, скульптор взвалил на поэта непосильный объём работы. Полгода Рильке был его секретарём, а затем бросил всё и бежал прочь. Отношения восстановились только после публикации блистательной работы Рильке «Огюст Роден».
Но какова независимость духа Рильке! Несмотря на эти трудные отношения, он подчёркивал значимость Родена: «Если мне придется сказать, от кого я много узнал о сути творчества, о его глубине и вечном значении, я смогу назвать лишь два имени: Якобсена… и Огюста Родена, ваятеля, который не имеет себе равных среди всех ныне живущих художников».
Имя Рильке связывают с множеством течений – термины «модернизм», «импрессионизм», «символизм», «экзистенциализм» так и мелькают в любой статье о нём. Я скептически отношусь к любому ограничению - прокрустову ложу, куда пытаются втиснуть крылатый дар художника. Тем более, если речь идёт о чудесном даре Рильке.
И это чудо: знать слова простые
и научить их, как им жить в стихах;
и это чудо: стебли трав сухие
носить короной царственной в кудрях.
И это чудо: утоляя жажду,
и воду освятить и водоём
и в дебрях жизни обрести однажды
свой путь в страну, что вечностью зовём.
Он много путешествовал, много любил, много писал. Чтобы составить о нём адекватное представление, можно знакомиться и с фактами его биографии. Только ведь реальным вектором всей жизни поэта неизбежно становится его творчество, именно там вершится «движение жизни». Он навсегда пленил меня таинственной сверх - проникновенностью, некоей созерцательной тишиной, где любая вещь приобретает ореол поэтизации. Стихотворения о вещах («Ding-Gedichte») - это гимны обычной жизни, поэтому они бессмертны. Стихи его стали музыкой - тонкие, невесомые, сотканные из воздуха и снов, они окутывают само чтение пеленой созерцательных видений.
О глубинная жизнь, о жизнь до слез,
ты прислушивайся в молчаньи
и предчувствуй ветер прежде берез
и прежде их содроганий.
Тишина пусть приходит на твой порог,
и пускай твои чувства не дышат,
и пускай тебя легонький ветерок
и баюкает и колышет.
Ты, душа моя, в эту тишь
устремишься, взмахнув крылами,
и огромною птицею пролетишь
над задумчивыми вещами.
Перевод Тамары Сильман
Стихи Рильке я узнала по небольшому сборнику в переводах Тамары Сильман, эта книжечка и сейчас со мной. Поскольку я изучала немецкий язык, кое-что могла прочесть и в подлиннике, но это всё позже. А впервые открыли мне эту, и впрямь глубинную, жизнь внутри стихов Рильке переводы Тамары Сильман. Я не стану касаться здесь истории переводов, не скажу даже о прекрасных переводах Ольги Седаковой и других переводчиков – не о том мне хочется сказать. Первоначально двум блистательным проводницам в мир этого немецкоязычного поэта (писал и на чешском, итальянском, русском и французском языках, но родным и главным для него оставался немецкий) я обязана: Тамаре Сильман (стихотворные тексты) и Марине Цветаевой («Письма к молодому поэту»). Впоследствии были и другие открытия. И они продолжаются.
Это портрет Рильке кисти Леонида Пастернака - лучший портрет, я считаю.
Сложная парадигма его творчества предстаёт перед нами в сопоставлении мрачных «Дуинских Элегий» и жизнелюбивых «Сонетов к Орфею». Стихи этих сборников созданы почти одновременно. После пребывания Орфея в потустороннем мире, певец ещё острее чувствует красоту мира земного.
Работа Огюста Родена. Орфей и Эвридика
Бог это смог. Но смертный, как же он пройдет за ним сквозь лиру в бесконечность, когда на перекрестке троп сердечных не воздвигает храм свой Аполлон? Ты учишь нас, что песнь не есть нужда, что песнь не служит замыслам подспудно. Песнь — бытие. И Богу быть не трудно. Когда ж нам быть? И как нам быть, когда он нам дарует землю и созвездья? О, юноша, любовь твоя пройдет, хоть голос жжет уста и ждет возмездья, — забудь его. Минуют звуки эти. У песни истинной — другой налет. Бесцельный вздох. Дыханье в Боге. Ветер.
Перевод Карена Свасьяна
Однако самому Рильке вернуться из болезни в жизнь не удаётся. Последние три года он чувствует себя плохо, отдыхает и лечится в пансионатах и санаториях. И только за полгода до смерти врачи, наконец, определяют характер заболевания - неизлечимая форма лейкемии. Чуть ранее началась страстная переписка с Мариной Цветаевой. Сегодня это читается как роковое предвиденье.
Боги земли — они тоже хотят наших гимнов, Марина.
Боги, как дети, невинны и любят, когда мы их хвалим.
Нежность, Марина, раздарим себя в похвалах.
Что назовем мы своим? Прикоснемся дрожащей рукою к хрупкому горлу цветка.
Мне пришлось это видеть на Ниле.
Как спускаются ангелы и отмечают крестами двери невинных,
так и мы — прикасаемся только к вещам: вот эту не троньте.
Ах, как мы слабы, Марина, отрешены — даже в самых
чистых движеньях души. Прикоснуться, пометить — не больше.
Но этот робкий порыв, когда одному из нас станет
невмоготу, когда он возжаждет деянья, —
жест этот мстит за себя — он смертелен.
И всем нам известна
эта смертельная сила: ее сокровенность и нежность,
и неземной ее дар — наделять нас, смертных, бессмертьем.
Небытие… Припомни, Марина, как часто
воля слепая влекла нас сквозь ледяное преддверье
новых рождений… Влекла — нас? Влекла воплощенное зренье,
взгляд из-под тысячи век. Всего человечьего рода
сердце, что вложено в нас. И как перелетные птицы,
слепо тянулись мы к дальней невидимой цели.
Только нельзя, Марина, влюбленным так много
знать о крушеньях. Влюбленных неведенье — свято.
Пусть их надгробья умнеют, и вспоминают под темной
сенью рыдающих крон, и разбираются в прошлом.
Рушатся только их склепы; они же гибки, как лозы:
их даже сильно согнуть значит сделать роскошный венок.
Легкие лозы на майском ветру! Неподвластны
истине горького «Вечно», в которой живешь ты и дышишь.
Смерть Рильке 29 декабря 1926 года отменила их встречу.
Но Цветаева продлила эту связь – исключительно на средства своей неистовой души. И не только переводами, стихами. Известно её яростное письмо по поводу зятя Рильке – филистера, которому вздумалось компенсировать получение наследства на авторские права сочинением биографии Рильке. Вот по поводу этой, с позволения сказать, биографии и возмутилась Цветаева. ( Это можно почитать http://magazines.russ.ru/zvezd...
Но даже в болезни гении остаются верными себе. Всего за несколько дней до смерти Рильке сделал «Последнюю запись в блокноте» - леденящий ужас ада, болевой шок.
Ты - цель последняя моих признаний,
приди, неисцелимая, ко мне,-
боль неизбывная телесных тканей,-
приди к горящему в твоем огне.
Так долго эта плоть сопротивлялась,
но вот в тебе, тобой я запылал,
былое пламя духа, кротость, жалость
на ад кромешный боли променял.
Очищенный, взошел я на костер
моих страданий - пестрых, многоцветных,
уже не чая благостей ответных
за сердца моего былой напор.
Так это я горю?.. Язык мой нем.
О, жизнь, о, жизнь: в инакобытии.
Все потонуло в забытьи.
Я в пламени. Неузнанный никем.
Перевод Т. Сильман
Недаром Дмитрий Шостаковичв в своей симфонии № 14 , посвящённой теме смерти, использовал в числе стихов четырёх поэтов, и трагическое, чеканно звучащее стихотворение Рильке «Заключение» (тоже в переводе Тамары Сильман).
Всевластна смерть.
Она на страже и в счастья час.
В миг высшей жизни она в нас страждет,
ждёт нас и жаждет – и плачет в нас.
Но сегодня – день рождения Рильке.
142 года прошло с тех пор, как в Праге, в семье чиновника железнодорожного ведомства Йозефа Рильке, родился Рене Карл Вильгельм Иоганн Йозеф Мария Рильке. Поэт, суть и значение которого не обрисуешь словами, лишь его бессмертные тексты скажут об этом…
Мне страшно прислушиваться к словам,
Так ясно люди говорят обо всём:
Вот это собака, а это дом,
Вот здесь конец, а начало там.
Страшна мне насмешек их злая игра,
Они знают, что было, что может стать;
Богатство - вот Божья для них благодать,
А там всё равно - что цветок, что гора.
Когда мне вещи поют - я так рад.
Но стоит их тронуть - они замолчат.
И я говорю вам: их голос тих.
Не трогайте их: вы убьёте их.
Перевод Тамары Сильман
Цена тишины, цена слова, цена одиночества и животворящая энергия присутствия Бога в жизни - вот что такое плоды длительных уединений Рильке…
Галина Ганеева
Оценил 1 человек
0 кармы